Страница 4 из 5
–Ну, иди ко мне, – крепкие мужские ладони по-хозяйски обхватывают мои распаренные до красноты ягодицы, но сказывается то ли количество выпитого, то ли общее напряжение и … ничего не случается.
Минут десять Сашка безобразно орет на меня, упрекая во встречных-поперечных любовниках и ежедневных бабских истериках, разбрасывает по раздевалке казенные полотенца и топчет их ногами.
–Пойдем отсюда! – командует он, когда, наконец, устает орать, и сердито натягивает трусы, – Пойдем, говорю! Чего стоишь? Собираемся!
–Домой? – я удивленно пожимаю плечами. Какого черта вообще сюда приходили? – Но мы же оплатили…
–Я сказал пойдем! – визжит раскрасневшийся Санек, как потерпевший, – Я здесь не останусь!
–На улицу? Там холодно.
–Мне насрать! Поняла? Пойдем! Твои салаты вонючие все равно жрать невозможно. Я их выкину сейчас.
–Я съем. Все съем, – жаль продуктов, жаль денег, жаль времени, которое я потратила на это тупое мероприятие. Я разочарованно собираю недоеденную еду в пакет, тщетно стараясь не обращать внимания на напряженно следящего за мной пьяного мужика.
–Бутылку мне отдай! Не заслужила, – неуклюже кидается на меня вконец обезумевший Санек и буквально выхватывает из рук бутылку пива, купленного, между прочим, на мои деньги, пару часов назад, – И эту! Весь алкоголь мне отдай. Поняла? И серьги снимай!
–Что? – я удивленно поворачиваюсь к Сашке, надеясь, что ослышалась. Отбирать подаренное? Вот так новости.
–Серьги снимай, говорю. Не заслужила ты, коза…
–На! – я остервенело тереблю свои несчастные влажные от пара мочки и почти швыряю в полоумного Санька одну серьгу, потом вторую. Но тут, к моему несказанному недоумению, мой незадачливый, еще недавно бесконечно влюбленный в меня любовник меняется в лице и, начинает тихонько ронять скупые мальчуковые слезы.
–Леля, это же подарок! Зачем ты так со мной? Это же подарок, как ты можешь так со мной? – он тронулся умом? Что за пируэт?
–Ты сам сказал снимать. Забирай. Не надо мне ничего, – я зло отбрыкиваюсь от так умиливших меня сегодня серег, которые нелогичный Санек пытается всучить мне обратно, – Еще обзываться?! – вспомнив про его невежливую “козу” мне и вовсе становится невыносимо жаль себя. Более того, я настолько выжата тягостными событиями дня, что уже горько всхлипываю. Сейчас тоже разревусь.
–Не плачь, Лелечка, моя девочка. Я же так люблю тебя. Просто люблю, – Сашка выхватывает из моих моих рук пакеты и небрежно отставляет их в сторону, – Давай свои ушки. Я сам надену. Сам. Пойдем-пойдем. Мы сегодня все устали. А салат я выкину!
–Не надо ничего выкидывать! – возмущаюсь я, чуть было не поверившая в искренность пьяного идиота.
–Ведьма! – кричит он в сердцах, – Ты вампир, поняла?! С тобой невозможно разговаривать.
–Со мной?
–Да, с тобой. Ты истрепала мне все нервы.
–Может просто не выбрасывать салат?
–Молчи. Я лучше знаю. Таких, как ты, нельзя допускать к продуктам. Ты испортила продукты! Слышишь? Испортила, да и все. И серьги я тебе не отдам! Пока готовить не научишься. Невозможно так относиться к продуктам!
До такси, в такси и возле дома Санек читает мне нотации, рыдает, обзывается, пьет пиво из горла и срыгивает, потом, наконец, засовывает в карман моего пальто злополучные золотые серьги и тащится со мной по лестнице до самой квартиры, икая и матерясь.
В квартире тихо. Предусмотрительно поставив сотовый на виброрежим, я предсказуемо скоро чувствую его довольно настойчивую вибрацию в кармане халата через пару минут. Конечно, Санек. Ну, уж нет. Милый друг, да пошел ты! Я выключаю телефон и валюсь на диван, как убитая. Мирное посапывание дочки, равномерное тиканье настенных часов, долгожданный покой спящего дома вводят меня в легкий транс. Спать. Спать. Спать. Мне нужно выспаться. И никаких Саньков. Больше никаких Саньков.
Снова прощен
Следующим утром мне тяжело. На работу я спешу, толком не выспавшись, растрепанная и неудовлетворенная, а оттого расстроенная. Хуже всего становится, когда в кармане пальто я нащупываю Сашкин подарок и на фоне похмельного синдрома понимаю, что вчера мы с любимым повздорили. Волна нежности накрывает меня с головы до ног и слезы раскаянья льются из воспаленных глаз с невыносимой резью. Телефон!
Двадцать пропущенных от него. Надеюсь, спит дома? А вдруг запойный? Во дворе Сашки нет. Уже замечательно.
Господи, сделай так, чтобы Санек не был алкоголиком, а? Жалко тебе, что ли? Ну, перебрал человек, с кем не бывает? Только бы не алкоголик!
Относительная тишина неуютного утра убеждает меня в том, что Сашка не алкоголик. Ближе к обеду я уже мучительно ожидаю его звонка. Вдруг обиделся? Вдруг никогда больше не позвонит? Эта упрямая мысль сводит меня с ума.
Долгожданные звуки знакомого рингтона заставляет подпрыгнуть. Отец. Фу.
–Леля, мне плохо. Мне совсем плохо…
–Что случилось? – видимо, вчера папашка неслабо перебрал.
–Ты же умница, ты заметила… Я не могу поссать. Все утро не могу. Что мне делать? Уже живот болит, лопнет сейчас.
–Нужно в больницу. Задержка мочи.
–В больницу?! Убить меня хочешь? Избавиться? Да иди ты! – невежливо повышает на меня голос не на шутку занемогший родитель и добавляет, видимо, для еще большего пафоса, – Дура!
Короткие гудки в телефоне, слезы по щекам и вот я уже безобразно реву, сидя в подсобке, уставшая и несчастная, стараясь не попасться на глаза прилипчивым коллегам.
Когда градус моего душевного расстройства стремительно приближается к апогею, звонит тот, которого вчера ночью я не хотела больше видеть никогда. Санек.
–Леля, Леля, Лелечка, прости меня, я нажрался. Прости, я тебя обидел…
Мы оба долго и трагично ревем каждый в свою телефонную трубку, а потом Сашка торжественно обещает, что возьмет у мамы машину и развезет всех моих ох-фигевших больных родственников по любым больницам города, которые я выберу сама. Еще пара звонков. И вот, папа снова посылает меня, уже вместе с моим хорьком, туда, откуда растут чьи-то ноги, отчего я взбешенно шиплю, что он, такой-сякой, если что, скоро сдохнет, если меня не послушает, потому что мочевой пузырь не безразмерный и вообще, я медик и лучше знаю.
–Живодеры вы, а не врачи, – визжит противным тенором родитель и бросает трубку в очередной раз.
В общем, повод к встрече с Саньком снова найден, и весь вечер я ною и жалуюсь любимому на жизнь под бутылочку дешевого вина в теплом салоне маленькой пузатенькой машинки будущей свекрови (конечно, ведь я все еще надеюсь выйти за Александра замуж).
–Леля, ты такая красивая! – привлекает меня к себе голубоглазый ухажер нежно, и приятное тепло разливается по моему истерзанному хроническими нервотрепками телу румяной волной.
В машине тесно и неудобно, но, памятуя о недавней пьяной истерике разочарованного самца, я стараюсь выглядеть максимально расслабленной и довольной, хотя получить удовольствие сегодня явно не получается.
–Мне плохо. Мне плохо, – встречает немного припозднившуюся меня осунувшийся и побледневший лицом отец, – Где ты шляешься?
–Поехали в больницу, – мне хочется лечь и умереть.
–Поехали.
–Сейчас Сашке позвоню.
–Хорю своему? Да я лучше сдохну!
–Ты что, богатый такой, на такси заработал?! – раздраженно выкрикивает из кухни растрепанная и заплаканная мама, – все мозги мне проел!
–Я сказал, с хорем не поеду.
–Ну, поехали на такси, – соглашаюсь я обреченно, надеясь решить хотя бы одну проблему.
–Не поеду я никуда! Никуда! Лучше сдохну! Дуры тупые!
И тут я, задерганная и злая, отчетливо чувствую, как стремительно закипаю. Обреченное бешенство выливается из меня потоком отвратительной матерной ругани.
–Ты заебал, слышишь?! Какого хуя ты названиваешь мне весь день и ноешь, блять?! – мама удивленно выглядывает на меня из-за двери, – Сдохнуть хочешь?! Иди и сдыхай! Молча, блять! Разорвет мочевой тебе на хуй! Побыстрее бы! Нет покоя ни мне, ни матери!