Страница 4 из 5
ПАГАНИНИ. Что? Что в конце?
ЧАСОВЩИК. Боюсь, это все, чего вы от нее сегодня добьетесь. Она такая темпераментная. Особенность ее механизма.
ПАГАНИНИ. Что ж, благодарю, синьорита. А теперь, пожалуйста, отпустите мои руки. Она не отпускает мои руки. (Пытается вырвать руки, безуспешно, тревожится все сильнее).
ЧАСОВЩИК. Расслабьтесь.
ПАГАНИНИ. Но она не отпускает мои руки. Мне нужны мои руки.
ЧАСОВЩИК. Тот же принцип, что и в головоломке с бамбуковым пальцем Будды.
ПАГАНИНИ (пытается вырвать руки). С чем?
ЧАСОВЩИК. Чем больше усилий вы прилагаете, чтобы вырваться, тем сильнее вас держат. Просто расслабьтесь, и она вас отпустит. Расслабьтесь. (ПАГАНИНИ расслабляется и спокойно высвобождает руки). Собственные создания иной раз пугают. Это очень приятно – создавать, особенно, создавать то, что обретает собственную жизнь. Но создавать – еще и опасно. То, что ты создаешь, такое хрупкое, и неизбежно должно быть уничтожено или уничтожит своего создателя. Та же ситуация и с детьми.
ПАГАНИНИ. Подозреваю, что так.
ЧАСОВЩИК. Я не могу помешать моей дочери делать то, что ей хочется. Она у меня такая волевая, и все существа должны выбирать собственные кошмары, если мир услужливо не снабдит ими. Но я должен предупредить вас, мой молодой друг, насилие по отношению к невинным существам в итоге возвращается, чтобы уничтожить нас.
ПАГАНИНИ. Я надеюсь, это не какая-то угроза.
ЧАСОВЩИК. Мне нет нужды угрожать.
ПАГАНИНИ. И у меня только добрые намерения.
ЧАСОВЩИК. Которыми, как я помню, вымощена дорога в ад.
(Они смотрят друг на друга. Потом КУКУШКА выскакивает из часов, в очередной раз пугая ПАГАНИНИ).
КУКУШКА. КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! (Скрывается в часах, возвращается с тринадцатым «ку-ку). Ку-Ку!
(ПАГАНИНИ смотрит на ЧАСОВЩИКА под меркнущий свет и 24-й каприс)
Картина 5. Гостиница «Красный череп»
(Звучит 24-й каприс. Свет зажигается в таверне гостиницы «Красный череп». ПАГАНИНИ и СОЛДАТ пьют за столом. ГУССИ, отвратительного вида, опустившаяся старуха[1], пьет за соседним столиком и не сводит с них глаз. ОФИЦИАНТКА обращается к зрительному залу).
ОФИЦИАНТКА. Впервые я увидела Паганини в таверне гостиницы «Красный череп». В компании бывалого, симпатичного солдата и какое-то время они пили вместе. Паганини напился. Солдат – нет. Я чувствовала, в эту ночь случится что-то ужасное.
ПАГАНИНИ. Из чего, по-твоему, создается музыка?
СОЛДАТ. Из шума?
ПАГАНИНИ. Музыка создается из другой музыки, которая создана из другой музыки, которая создана из птичьего пения, криков джунглей, детского плача, стонов женщины, совокупляющейся в темноте. Музыка движется, как мысль, но без нагромождения слов. Это эмоции без содержания, точнее, содержание возникает, когда ты слушаешь.
ГУССИ (подходит ближе). Кто-то что-то сказал насчет совокупления? Хотите хорошо провести время, мальчики? (Рыгает).
ПАГАНИНИ. Нет, благодарю.
ГУССИ. Я тебя осчастливлю. Один стакан, и я вся твоя.
ПАГАНИНИ. Предложение заманчивое, но, боюсь, этот вечер у меня полностью занят.
ГУССИ. Ты не знаешь, от чего отказываешься.
СОЛДАТ. Мы можем себе представить. А теперь уходи.
ОФИЦИАНТКА. Гусси, оставь синьоров в покое, а не то я попрошу Бруно вышвырнуть тебя.
ГУССИ. Слабаки. (Волоча ночи, возвращается к своему столику).
СОЛДАТ. Вот. Выпей еще. (Наполняет стакан ПАГАНИНИ).
ПАГАНИНИ. Музыка – как вино. Она заполняет тебя полностью, и на мгновение ты захвачен экстазом, сравниться с которым может только оргазм. Музыка создается потиранием и вдуванием, рубкой и царапаньем, ударами по сухому дереву, металлу, животу, любовью и горем.
ГУССИ (возвращается). Кто-то что-то сказал насчет потирания и вдувания? Сегодня цены снижены.
СОЛДАТ. Уйди, наконец, а не то я засуну тебя в бочку с дождевой водой.
ГУССИ. Я работала с твоей матерью, знаешь ли. (Отходит).
ПАГАНИНИ. Музыка создана из ветра и шума, как ядреный, сильный пердеж. Но, если все сделано правильно, музыка – это Бог, легким дуновением пролетающий в ночном саду.
ГУССИ. Мой третий муж пердел знатно. Словно стрелял из мушкета. Однажды на улице даже сшиб женщину с ног. (Солдат смотрит на нее). Ухожу, ухожу. (Отходит).
СОЛДАТ. Вижу, ты много об этом думал. Даже слишком много.
ПАГАНИНИ. Но в красоте музыки и ее опасность. Когда мы соблазняемся музыкой, эмоциями, мы теряем душу.
СОЛДАТ. Как дьяволу?
ПАГАНИНИ. Именно. Но что значит, потерять душу? Что в искусстве истинная форма демонического экстаза и проклятия? Чтобы создавать, необходимо просто добавить Сатану с его нацеленностью на уничтожение? Чтобы подарить ему праздник?
СОЛДАТ. Должен признаться, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я – простой, честный солдат. Я убиваю за деньги.
ПАГАНИНИ. А у меня совершенно нет того, за что ты убиваешь. Это означает, что мне пора ползти наверх, к моей любимой Ангелине.
СОЛДАТ. Подожди. Позволь мне угостить тебя еще стаканом вина. Два, пожалуйста.
ПАГАНИНИ. Ты знаешь, моей любимой Ангелине всего восемнадцать лет. Она нежная и невинная, если только не в постели со мной. Ах, эта женская плоть, эти женские глаза. Бог прячется в них, и дьявол тоже. Вся страсть, весь экстаз и ужас, заключены в женских глазах и в ее животе. Правда в том, что она слишком хороша для меня.
(Усаживает на колени ОФИЦИАНТКУ, которая принесла два стакан и только что поставила их на стол).
ОФИЦИАНТКА. А-А-А-АХ! Синьор!
ПАГАНИНИ. Ты знаешь, дорогая моя, что ты, такая нежная и теплая, вместилище всего самого ценного, что есть во вселенной?
ОФИЦИАНТКА. Нет, синьор, я никогда не подозревала об этом. Позвольте мне принести вам орешки. (Выскальзывает из его рук и уходит).
СОЛДАТ. Тебя послушать, так ты – счастливый человек.
ПАГАНИНИ. Так и есть. У меня великолепный инструмент, за который я еще не заплатил, и Ангелина каждую ночь в моих объятьях, обнаженная. Но все-таки червь сомнения гложет мой разум.
СОЛДАТ. От сомнений пользы никакой. В битве сомнения – это убийца.
ПАГАНИНИ. Иногда я не могу не задаться вопросом, а такая ли она невинная, какой кажется? Иногда я спрашиваю себя, а не изменяет ли она мне.
СОЛДАТ. Изменяет тебе? Благочестивая Ангелина?
ПАГАНИНИ. Я знаю, знаю. Недостойные это мысли, когда я так счастлив. Но иной раз она уклоняется от ответа, отводит свои прекрасные глаза, а когда мы что-то пробуем в постели вроде бы в первый раз, создается ощущение, что она это уже проделывала, знает, как дарить наслаждение и получать его. Может, у нее есть другой любовник. Тот, кто… ну, не знаю.
СОЛДАТ. Мой тебе совет – наслаждайся, пока можешь. Достаточно скоро она станет такой же, как старая Гусси, и тогда уже не будет никакой разницы, невинной она была или нет. Годы летят быстро, друг мой. Солдат знает.
ПАГАНИНИ. Ты кажешься мне знакомым.
СОЛДАТ. Знакомым?
ПАГАНИНИ. Мы раньше встречались? Я тебя знаю?
СОЛДАТ. Сомневаюсь я, что ты меня знаешь.
ПАГАНИНИ. Но ты кого-то мне напоминаешь? Нет ли у тебя родственника, торгующего скрипками?
СОЛДАТ. После того, как столько выпьешь, все мужчины кажутся на одно лицо, и большинство женщин тоже.
ПАГАНИНИ. Но это какое-то сверхъестественное сходство… Нет у тебя старшего брата, который…
СОЛДАТ. Мы все братья, друг мой. Мы все – плоды одного сада.
ПАГАНИНИ. Она мне верна. Разумеется, она мне верна. Ты совершенно прав, я должен наслаждаться жизнью и не задавать лишних вопросов. Да, иногда у меня возникают эти ужасные мысли. Темные люди живут у меня в голове. Но я буду ей доверять. Я буду ее любить. И я пойду к ней прямо сейчас. Но сначала я должен просто опустить голову, чтобы она немного прочистилась. Да, я думаю, я опущу голову… (Его голова падает на стол. СОЛДАТ встает. Возвращается ОФИЦИАНТКА).
1
В те далекие времена старухой считалась женщина лет сорока.