Страница 16 из 41
Это одна из самых тяжелых потерь в моей жизни, это был столп веры, которую в миг искоренили, осквернили и выбросили, сделав вид, что она ничего и не значила.
Мое чтение оборвала sms от Блума: «Привет, все нормально, как сам?»
Отвечаю: «Не хочешь встретиться? Давно не виделись».
«Да, конечно, я работаю на вагонном, знаешь, где это?» — пишет Блум.
«Да, когда подъехать?» — спрашиваю его.
«Давай часам к 17, как раз закончу», — приглашает Блум.
После стольких лет я наконец-то увижу одного из лучших друзей, теперь-то у меня их нет, я в буквальном смысле один. Чем старше я становился, тем сложнее мне было называть людей друзьями, даже долгое общение — это все равно максимум хороший знакомый, но чтобы друг — то последний мой друг появился в университетские годы, и более я никого другом не считал. Люди, знаете ли, вообще обесценили понятие дружбы, особенно это сделали социальные сети — посмотрите, у меня друзей несколько сотен. Какие это друзья? Ты из них половину не видела, а половину даже не узнаешь при встрече. Нет, это добавленные, знакомые, интернет-знакомые, но никак не друзья. Я своих друзей мог когда-то перечислить по пальцам одной руки, даже в некотором роде гордился этим, много друзей не бывает. В какой-то мере слово «друзья» потеряло смысл в миллионном круговороте людей, если бы меня тогда спросили: «А сколько у тебя друзей?», я бы ответил, надо мной бы наверняка посмеялись и сказали бы, что я странный, ведь друзей должно быть много.
Блум
Я подъехал к заводу вовремя. Блум вышел, но был одет не в рабочую одежду, на нем сверкал пиджак и лысина, похоже, волосы все же окончательно его покинули, сам он был вполне в форме, видно, что следил за собой, как минимум ходил в зал.
— Привет, давно не виделись, а я вот, видишь, тут теперь, — сказал он при встрече.
— Вижу, но не понимаю, почему ты так одет?
— Так я же стал директором, начинал, конечно, с низов, работал как лошадь, но дела шли в гору, через год стал начальником смены и уже учил новеньких собирать вагоны, потом стал командовать цехом, а дальше случилось так, что умер у нас человек, который принимал заказы, то есть в Интернете я тоже шарил хорошо, начал попутно и этим заниматься, так я в итоге и стал директором. Завод, конечно, не мой, это все же ОАО, но управляю всем я, слежу, так сказать, за тем, чтобы работало все как часы.
— Я всегда верил в тебя Блум, я помню, какой ты был мастеровитый, как из говна и палок собрал офисное кресло, как вырезал стул, как сделал розетку, так что это был вопрос времени, когда тебя заметят и дадут тебе то, что ты заслуживаешь. Жаль, что я не мог помочь ускорить это дело и пришлось ждать тебе столько лет.
— Ну что, как в старые добрые? Садимся и на кухню? Я живу тут недалеко, — предложил Блум.
— А жена против посиделок не будет?
— Так я и не женился, из нас троих, насколько я слышал, только Андреич женат.
— Да ладно?
— Это неточно, просто кто-то когда-то рассказывал.
Что ж, квартирка у него была хорошая, сразу было ясно, что человек там живет с руками, это у меня до сих пор даже обои не в каждой комнате были оклеены, здесь же вся квартира была в чистоте и добротном ремонте. Чего-то другого я даже не ожидал увидеть.
— Проходи на кухню, обувь можешь не снимать, все равно прибираться надо, — пригласил меня друг.
В лучах света я наконец-то смог увидеть его лицо, оно постарело, сколько лет прошло? В такие моменты, когда долго кого-то не видел, осознаешь, как быстро утекает время. Мне даже захотелось всплакнуть, но я сдержался. Каждый день ты видишь себя в зеркале по утрам и даже не замечаешь мимолетных изменений, банально, но ты и правда каждый день на день ближе к смерти, именно поэтому я так не люблю свои дни рождения, время, когда каждый с улыбкой напоминает — у, дружок, еще один год, ты стараешься, но итог для всех один. Так вот, ты не замечаешь старение ни себя, ни людей, которых часто видишь, оно как бы смазывается, вот если взять две фотографии с разницей в 5-10 лет, ахнешь, но ты этого не делаешь, да и зачем тебе это? И тут я смотрел на Блума и мне было больно, ведь я понимал, что это мое зеркало, то зеркало, в которое я не смотрел десять чертовых лет.
— Что, постарел, да? — спросил он.
— Нет, нисколько, пой, твоя молодость.
Блум достал бутылку водки.
— Фыркнем, как в старые добрые?
Господи, я точно не проспал эти годы?
— Да, давай, последний раз мы делали это так давно, — ответил я.
Водка наливается в крышку, буквально пару капель, а потом вдыхается через нос. Эффект зубодробительный, так мы обычно использовали остатки, чтоб добавить перца в конец вечера, это больно, но не сильно, зато точно весело.
Мы фыркнули, по моим глазам покатились слезы, я не уверен, что это было именно из-за алкоголя.
— А теперь и по стопочке бахнем, чтоб далеко не убежало, — предложил Блум.
Мы выпили.
— Где ты сейчас? У тебя получилось с рисованием? — спросил он.
— Рисовать у меня получалось всегда, почти так же хорошо, как у тебя что-то мастерить, просто никто этого не мог заметить, но вопрос я понял, да, теперь я зарабатываю этим и мне наконец-то удается пожить всласть, как я и хотел.
— Выставляешься и продаешь картины?
— До такого я не дорос, я рисую комиксы, это тоже неплохо, просто совершенно другое направление.
— А помнишь, как вы с Павлом вытащили меня из дома и поставили на островок, окруженный грязью, без тапок?
— Конечно помню, Блум, я все помню, и эта память для меня как бритва по сердцу.
— Какой ты стал ранимый.
— Почему мы никогда нормально не общались, не делились тем, что на душе? Какого хрена мы все потеряли?
— Жизнь такая, ты ставишь на то, что проигрывает, ты пытаешься переиграть ее, ставишь на что-то другое, но жизнь не дура, она и тут тебя попускает.
— Не думаю, что в том, что люди не общаются, виновата жизнь.
— Людям свойственно все на кого-то валить, мне кажется, ты был слишком агрессивным в общении, любая тайна могла стать объектом для шуток, поэтому я начал прятаться в себе еще с детства, ты же знаешь, что я замкнут был почти с самого начала.
— Отлично, я и в этом согрешил.
— Жизнь така…, — он оборвался на полуслове и замолк.
— Я сожалею о том, что потерял вас, сожалею о том, что не мог с вами обоими поговорить.
— Нет смысла сожалеть, я на тебя не в обиде, а жизнь слишком короткая, чтоб тратить ее на такие угрызения совести.
— Что произошло после того, как вы съехали?
— Меня нашел военкомат, решил, что мне пора идти в армию, правда, я твердо сказал себе, что туда не пойду. Поэтому, как и многие, через психдиспансер получил военный билет и был таков.
— Ты лежал в психушке? А купить военник не мог?
— Да какой там, я как съехал, так работу решил сразу сменить, а на новой не поперло, так что или год там или месяц тут. Но в дурке было довольно весело.
— Удиви меня.
— Помнишь у меня украшения в ушах были с крестом? Так вот однажды военного привезли к нам, его, наверное, где-то контузило или что-то такое, стоим мы в очереди за сигаретами, там по расписанию дают, подходит этот чудной, видит у меня в ухе крест, он даже на православный не очень похож, и начинает молиться и креститься, глядя на него.
— Да иди ты!
— Да честно, я до сих пор иногда думаю, это первоклассный актер или реально где-то в армии с тобой такое могут сделать, если последнее, то я дважды рад, что туда в итоге так и не попал.
— Наливай!
Выпили.
— А еще я там разговаривал со всеми только по ночам, потому что днем тебя постоянно пасли и записывали, что ты делаешь, чтоб сойти за социофоба, мне приходилось молчать весь день или перешептываться в палате, когда твердо знал, что никто не подслушивает. На каждого заводили специальную тетрадь, где весь персонал составлял на тебя что-то вроде отзывов, на основе которых в том числе ставили диагноз. Меня там поначалу, когда я только приехал, хотели избить всем крылом из-за внешнего вида, но психиатр, который, видимо, хотел втереться в доверие, построил всех и сказал, что если кто-то меня тронет, те будут заколоты. Ну, то есть уколов им наделают, будут под себя ходить да слюни расплескивать пару дней. В принципе, через три-четыре дня я уже со всеми подружился, некоторым даже сказал, как именно я имитирую свои признаки болезни. Мы потом еще кое-какое время переписывались, сейчас связь не держим.