Верная (не)верная

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Умоляю, Толь, — вцепилась в рукав его халата.

— Лера, нет!

— Мне очень плохо, — голос дрогнул, осев в гортани и едва не задушив. — Тут болит, — ткнула пальцем в область сердца. — И страшно. Очень страшно за него. Какая-то тень висит над нами. Злая и кровожадная. Я так с ума сойду. Прошу тебя. Мне это нужно… Дай успокоиться. Дай удостовериться, что мой мальчик в порядке.

Анатолий нервно потёр нос, не решаясь.

— Уже ровно сутки, как погиб его отец, — эти слова почти пискнула. — Сын — моё единственное воспоминание о Максе. Прошу, Толь… Я просто посмотрю на него. На моего маленького Максима.

Мужчина резко отстранился и неуверенно замаячил по палате.

— Хорошо. Только помалкивай. И если станет плохо, волоком верну назад, — дождался моего кивка. — Надень халат. В коридорах холодно.

Идти пришлось в другой конец этажа. Держалась изо всех сил, чтобы не показать своё истинное состояние. Ноги слегка дрожали, равно, как и низ живота. В теле лёгкость, но пустая и гудящая.

Толя провёл к небольшому залу с новорождёнными.

— Вы чего тут? — пышнотелая нянечка на посту шёпотом возмутилась, уперев руки в бока. — Толя? Время посещения давно вышло. Отбой у нас.

— Светлана Борисовна, у младенцев нет отбоя, — Толя заискивающе улыбнулся ей. — Это моя давняя подруга. Можно она взглянет на сына? Сердце матери успокоим. Мы очень тихо. Тёть Свет. Ну, пожалуйста.

Женщина, словно сдулась, обмякая. Они явно хорошие коллеги друг другу, поэтому нянечка сурово, но покорно произнесла, глядя на меня:

— Бирку покажите, — и я протянула ей руку с отличительным ярлычком. — Да, есть такой. Проходите, только тихо.

Рай из младенцев. Двенадцать люлек, в которых сладко сопели крепко спеленованные малыши. Все, как один, лежат на боку во избежания захлёбывания.

— А вот и Дима, — Толя подвёл к люльке у окна.

Улыбка коснулась моего лица, и я осторожно потянула к сыну руки.

— Придерживай головку, — посоветовал мужчина.

Дима чуть недовольно покряхтел, но вновь затих, когда прижала его к себе, укачивая.

— Тш-ш, мой хороший. Это мама. Ты так прекрасен, — нежно коснулась губами лобика, втягивая детский запах.

Пребывая в своей ауре счастья, не сразу обратила внимание на Толю, который озабоченно крутился у соседней люльки.

— Толя? Что такое? — подошла ближе, заглянув внутрь.

На детской ручке прочла бирку — Ткачук… Бедная Лена, не смогла даже сообщить врачам имя своего сына.

Взгляд поднялся выше и по цвету лица младенца, поняла, что дело совсем нехорошо. Толя спешно развернул пелёнки, осматривая малыша.

Сердце панически застучало, почуяв страшное:

— Толя? Что с ребёнком?

Мужчина выпрямился, не отрывая глаз от люльки, и уронил порвавшимся голосом:

— Он умер…

— Что?! — прикрыла рот рукой и в холодном ужасе, прижала к груди сына, словно опасаясь, что Косматая всё ещё здесь и ищет ещё одну жертву. — Ты уверен? — в надежде смотрю то на друга, то на люльку.

— Да… Тебе нужно скорей уйти. Я должен сообщить персоналу и дежурному педиатру.

Пока въезжала в трагичность происходящего, вдруг осознала, что это наш шанс. Шанс для моего сына избежать участи своих родителей. Жестоко, но мудро. Главное — моё сокровище будет жить, и будет искренне любимо.

— Нет, погоди! — поймала мужчину за руку.

— Чего ты? — Толя сердито дёрнулся, тормознув, и глянул на меня.

— Сначала поменяем детей, — огорошила врача, окинув абсолютно сумасшедшим взглядом.

25. Святая

Лена

Глаза открыла как-то легко. Голова давно не была такой ясной. Однако, сероватый потолок слегка озадачил. Это не моя квартира. Я в больнице. Почему?

При попытке сесть поморщилась от тянущей боли в пояснице и внизу живота. Память мгновенно вернула самое главное. Мой ребёнок! Точно я приехала сюда рожать! Живот опал, почти провалился внутрь и в теле давно забытая лёгкость. Осмотрелась. Я здесь одна. Соседняя койка собрана — голый панцирь и свёрнутый матрас, подушка сверху.

Вновь попыталась сесть, но теперь более осторожно. Всё ныло — груди, шея, спина. Приподняла больничную рубашку, желая осмотреть тело. Повязка в нижней части живота, ввела в непонимание. Что это? Неужели кесарили?

Помня все нелучшие прогнозы врачей внезапно испугалась. Где мой малыш?! Под грудиной панически заныло, и я поспешила воспользоваться кнопкой вызова медперсонала. В палату почти сразу влетела тучная медсестра.

— Наконец-то очнулась. Спишь, красотка, как пожарник.

— Где мой сын? — меня волновало лишь это.

— В данный момент спит ваш красавчик, — обыденно проинформировала женщина и жестом велела лечь обратно. — Потом будет загорать под фотолампой. Вас надо сначала осмотреть. Ложитесь, мамочка.

Послушно выполнила, вобрав полную грудь воздуха. По телу прошёл озноб.

— С ним всё в порядке? Мне его принесут?

— Ваш богатырь в отличие от Вас набирается сил и здоровья прямо на глазах. И Вам бы тоже не мешало.

— Что произошло? Почему я ничего не помню?

— Врач Вам всё расскажет, когда придёт на осмотр. Главное, всё позади. Радуйтесь материнству.

— Меня кесарили? — не унималась я.

— Небольшой прокол в брюшке не испортит Вам жизнь, уверяю.

Женщина измерила мне давление, температуру, пальпировала живот.

— Мочевой пузырь опорожняем через каждые два часа, хотим или не хотим. Атонию или спазм нужно исключить. Резких движений лучше не делайте.

Послушно кивала, запоминая все напутствия.

— Скажите, а девушка, что была со мной в родильном… Как дела у неё?

— Какая девушка? Вас тут полно за эти два дня прошло, — в голосе уличила некоторое возмущение сродни безразличию.

Два дня?! Я в отключке столько времени? Нет, со мной явно произошло что-то серьёзное.

— Валерия… Гончарова, кажется, — до боли напрягла мозг.

— А, Гончарова, — выдохнула медсестра и тень сожаления скользнула по лицу. — Умер её ребёночек. Вот уж беда так беда.

Я прикрыла рот ладошкой, в шоке глядя на женщину. Холодок ужаса пробежал по спине от мысли, что то же самое могло случиться и с моим сыном.

— Какой кошмар. Бедная… Как страшно. Не дай бог ещё кому-то. Где она? В какой палате?

— Её кажется завтра должны выписать. Но Вам всё равно по коридорам разгуливать пока нельзя. Лежите, мамочка, беспокойтесь о себе и своём сыне. Другие волновать Вас не должны.

Сказала, как отрезала. Да, верно, но мысль, что моё счастье могло так же проскользнуть мимо и ранить. Самое страшное в жизни любой женщины потерять своё дитя. Мысленно всей душой пожелала Валерии найти силы, чтобы оправиться и жить дальше.

Начались процедуры. Уколы для сокращения матки, антибиотики, забор крови для каких-то там анализов.

Вторая проблема — лактация. Груди давно разрывало на части от молока, превратив в камни. Патронажная медсестра посоветовала сцеживаться и усиленно разминать их. Обед в рот не влез, как я не пыталась, поэтому вернула сотруднице раздачи полную тарелку, которую та молча приняла.

Обход врачом дошёл до меня часам к двум, когда успела уже изрядно понервничать.

— Здравствуйте, — скучающе поприветствовал он. — Как самочувствие?

— Неплохо, — ответила я. — Низ живота тянет.

— Возникли серьёзные осложнения при родоразрешении. Пришлось проводить хирургическое вмешательство. К счастью, основной орган удалось сохранить, но был проведён ряд мер по вашей стерилизации.

— Что за стерилизация? — напряглась я. — Я больше не смогу иметь детей?

— Нет, можете, если проведёте обратную процедуру лигирования и будете готовы умирать, — съязвил врач. — У вас серьёзные проблемы с сердечно-сосудистой системой. Боюсь следующую беременность вы не переживёте.

— Боже мой, — обняла голову руками.