Страница 1 из 22

Остров вчерашнего дня

Леонтьев Антон

Антон Леонтьев

Истина – это крошечный остров в океане лжи и заблуждений.

Она едва не опоздала на поезд. А все потому, что вместе с убийцей выбирала книги.

Или с предполагаемым убийцей, хотя Нина не сомневалась, что в гибели как минимум десятка людей виноват именно он.

В смерти «десяти негритят».

Тех самых десяти, сумевших уйти от правосудия и заслуженного наказания преступников, каждый из которых был виновен в чьей-то гибели; тех, кого он, убийца, тщательно спланировавший и осуществивший всю эту жуткую операцию возмездия в строгом соответствии с детской считалочкой, заманил на Негритянский же остров на юге Англии, в паре миль от побережья Девона.

Тех самых «десяти негритят», жизнь и смерть которых друг за другом от руки крайне изобретательного и столь же изворотливого поборника карающего меча неотвратимого правосудия (а также шприца с ядом, топора, револьвера и трости со свинцовым набалдашником) выдумала и живописала в своем всемирно известном романе, признанном лучшим детективным произведением всех временем и народов, королева этого жанра – Агата Кристи.

Ну да, вот так банально едва не опоздала на поезд с Паддингтонского вокзала, который отправлялся в Плимут, графство Девон, в двенадцать сорок.

Убийца, старый судья Уоргрейв, которого в первом советском триллере играл неподражаемый Владимир Зельдин (Нина именно таким его себе и представляла – до того, как оказалась в самом знаменитом, шокирующем и столь безнадежном романе Агаты Кристи), в реальной жизни был ничуть не похож на персонажа фильма Говорухина.

Ну просто ничуть.

Хотя жизнь, в которой она оказалась, шагнув через литературный портал – свою деревянную темно-синюю лакированную дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва, – основывалась на событиях выдуманного произведения и авторской фантазии, была, с одной стороны, фиктивная, однако с другой – абсолютно настоящая.

Просто она разворачивалась в своей особой, параллельной, литературной вселенной, доступ к которой открывался лишь избранным и только через этот самый портал и свою собственную дверь.

Нина, одетая, как полагалось по моде середины тридцатых годов, ничуть не выделялась из толпы пассажиров, сновавших по заполненной угольным паровозным дымом платформе. Она и не имела права выделяться – не хватало еще, чтобы ее разоблачили и, чего доброго, арестовали.

Хотя она могла в любой момент вернуться в свой мир, открыв собственную дверь.

Если та, конечно же, была готова выпустить ее из литературной вселенной, в которой она оказалась, ведь иногда случалось, что дверь не открывалась, потому что задание, с которым Нина прибыла в эту художественную вселенную, не было выполнено до конца.

А она и прибыла – чтобы, если получится, остановить гибель пусть и замешанных в убийствах, но не заслуживающих подобной жуткой участи «десяти негритят».

И изобличить убийцу, того самого, который, посмотрев на большие часы, показывавшие половину первого, неторопливо зашел в книжный магазинчик на Паддингтонском вокзале.

Понимая, что без старого судьи Лоуренса Уоргрейва она в поезд не сядет, Нина, то и дело посматривая на наручные часики и теребя кружевные манжеты, послушно последовала за ним.

Объект не следовало упускать из виду.

Судья, облаченный, несмотря на достаточно жаркую погоду начала августа 1936 года, в длинное пальто и котелок, держал в одной руке, затянутой черной кожаной перчаткой, массивную трость с диковинным набалдашником (уж не ту ли, при помощи которой он расправился с одним из «негритят», старым генералом, роль которого в советском триллере исполнял Михаил Глузский, с силой опустив массивный набалдашник на затылок вояки, виновного в том, что еще во времена Первой мировой он отправил на неминуемую смерть во фронтовой мясорубке любовника своей жены?), а в другой – объемистый саквояж, в котором наверняка покоились предметы, необходимые для ряда прочих убийств на острове, остановился около стенда с детективной литературой.

Уж не с романами ли Агаты Кристи – той самой, продуктом воображения которой он, в сущности, сам и являлся?

Нина, вновь беспокойно посмотрев на часы и понимая, что до отправления поезда остались считаные минуты, все размышляла, как же ей поступить – старый судья что, передумал ехать на Негритянский остров и решил остаться в Лондоне?

Или он просто забыл о времени – и стоит ему тактично напомнить? Только вот как? Подойти и, взяв под локоток, душевным голосом произнести: «Ваша Честь, поезд сейчас отправится вместе с «негритятами», но без вас, их убийцы. Не соблаговолите ли пройти в салон первого класса? Может, вас проводить на платформу? Разрешите помочь вам с вашим наверняка тяжеленным и полным смертельных вещиц саквояжем?»

И он, вручив ей забитый орудиями будущих убийств саквояж, позволит проводить себя на перрон к вагону первого класса.

И это при том, что она сама, как и надлежало особе ее положения, ехала в третьем.

Понимая, что такого точно не будет и что подобное она никогда не скажет, Нина вновь посмотрела на часы: до отправления поезда оставалось шесть минут, а старый судья Уоргрейв, к которому, явно распознав в нем солидного и, что важнее всего, состоятельного клиента, тотчас подлетел услужливый, с зализанными волосами, молодой продавец.

Если старый судья не торопился, даже поставив тяжелый саквояж, в котором было невесть что, на пол, значит, это было частью его плана. Это ведь роман Агаты Кристи начинался со сцены с ним в купе, однако Нина еще во время своего самого первого путешествия, которое завело ее в дебри до той поры не особо ею любимого романа Федора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы», убедилась, что литературная вселенная, пусть и порожденная фантазией автора, жила по своим собственным, ни от кого не зависящим законам, и зачастую там все было не просто иначе, а шиворот-навыворот[1].

Как и в реальной жизни. Впрочем, это и была реальная жизнь, и призывный гудок их паровоза на Плимут, самый большой город графства Девон, был красноречивым, вернее, трубогласным тому подтверждением.

Автор создавал своего рода литературный каркас, а вселенная мира его фантазии, получив путевку в жизнь, обвивала его причудливо переплетенными лианами, зачастую пускавшими крайне экзотические литературные цветы.

И в «Братьях Карамазовых» тогда все оказалось далеко не так, как у Федора Михайловича, и хоть насильственную смерть старика Карамазова она предотвратить не смогла, однако сумела вычислить его убийцу, который оказался совсем не тем, кого все поколения читателей считали таковым.

А затем, в «Анне Карениной», она сумела-таки спасти главную героиню от смерти под колесами поезда, а также от любовного адюльтера с Вронским, а помимо этого вывела на чистую воду целую отлично законспирированную банду великосветских убийц.

За прошедшие с тех пор несколько лет она побывала в разных местах и много чего изменила: нет, не в книгах, сюжет которых всегда остается незыблемым, подчиняясь только воле автора – что на бумаге, что в цифровом варианте в Интернете, а в отпочковавшихся от произведений параллельных литературных вселенных, не менее реальных, чем тот мир, в котором жила сама Нина.

Кто знает, может, и она сама – тоже героиня чьего-то романа?

Если это и было так, что ничего против этого Нина не имела, а доступ к порталу в литературные миры стал ее жизнью – подлинной и изменению не подлежащей.

А потом была «Лолита» Набокова, которая не только не умерла юной, успев пережить годы сексуального рабства у своего жуткого отчима, а затем у шайки извращенцев, но и вообще избежала участи стать чьей-то жертвой, вместо этого наслаждаясь счастливым детством обычной резвой девчушки[2].

Речь об этом идет в романе Антона Леонтьева «Пепел книжных страниц», издательство «Эксмо».

Об этом повествует роман Антона Леонтьева «Ее настоящая жизнь», издательство «Эксмо».