Страница 13 из 47
Очнулся уже в тюремной «камере», если ее так можно назвать. Здесь было настолько сыро, что зловонье даже как-то разбавлялось запахом плесени.
В крохотную щелку где-то под самым потолком сочился неяркий свет, и я сделал вывод, что, должно быть, уже наступило утро следующего дня. Напротив моей камеры, а так же слева и справа, располагались и другие – узники сидели в похожих клетках, за исключением одного: у меня была двойная решетка и тридцать три замка на дверцах.
Надо было разработать план побега, план битвы,черт возьми, дерзкого нарушения всех традиций по отсидке в тюрьме, но все мои мысли опять уплыли в единственном направлении – к девушке, которую я оставил посреди поля в ветхом домике... Отчаяние беспощадно топило меня.
«Какой идиот! – кричало мне сердце. – Ты же просто бросил ее на произвол судьбы! Надо было подождать, надо было повременить, успокоить ее, помочь ей поверить! А ты повел себя, как последний эгоист!»
«А что, собственно, она тебе так далась? – спорил с сердцем рассудок. – Ты, полагаешь, что это любовь? Не смеши меня! Ты же прекрасно знаешь, как устроено тело. Там нет никакой любви, там всё что угодно, но нет никакой любви! Она ему просто пару раз приснилась. Ну, эротические сновидения все видят, и наш Риши - не исключение из правил»
«А как же чувства нежности, привязанности, долга, чести и дружбы? – не унималось сердце. – Если они существуют, значит, должно быть и нечто, вмещающее их внутри себя. Что может быть еще более всеобъемлющим, нежели Любовь?»
«Пфф!.. – фыркали хором жители моего мозга. – Ты еще скажи, что веришь в такую любовь, которая с первого взгляда!»
«А разве бывает другая?» – мечтательно задумалось сердце.
«Конечно! – безапелляционно заявили солдафоны в мозгу. – Она может возникнуть позднее, переродиться из уважения, из страсти, из...»
«Ага! – возликовало сердце. – Значит, вы признаете, что любовь всё-таки существует! Вот вы и попались, лживые недоумки! Хитрожопые мозгоправы! Сидите и помалкивайте!»
Те ненадолго заткнулись - ушли на военный совет. Как-никак назревал самый опасный бунт из всех возможных, и носитель – то бишь я - мог в любую минуту превратиться в неуправляемую машину.
Воспользовавшись нестабильной обстановкой, сердце поспешно собрало свою рать и отправило в военный поход на кровяные тельца. Те, мгновенно переместившись, заняли стратегические позиции в моем организме, и каждый из камикадзе одновременно нажал на свою большую красную кнопку!
«УРА!!! Свобода!!!» – послышалось внутри меня, когда бунт в мгновение ока перерос в кровавую революцию: я спрыгнул со своего грязного лежака-тюфяка и, совершенно не задумываясь о последствиях, выдал распевку:
- Утре мифа Соласа-а-а... – а дальше меня было не остановить.
Уж не знаю, что со мной произошло, но в течение последующих двух часов я, на потеху всем угрюмым узникам, достойно исполнял песни из репертуара Элвиса Пресли. Разумеется, вкупе с отвязными и возмутительно разнузданными танцами под аккомпанемент стучащих в такт жестяных кружек и одобрительных хлопков товарищей по несчастью. После «Тюремного рока»**, когда мой голос уже заметно охрип, я на надрыве выдал «One night with you»*** и вдруг... заметил седовласого. Оказывается, он сидел на ступеньках у входа в этот каменный чулан и с прежним хитрым прищуром наблюдал мои головокружительные голосовые кульбиты и всевозможные па.
Последние слова песни я проглотил. Наступила резко контрастирующая с моими воплями тишина.
Седовласый поднялся и нарочито медленно подошел к моей клетке. Пододвинув себе стул, он уселся с внешней стороны.
- Эта, твоя последняя песня, пришлась особенно к месту и ко времени, - язвительно заметил он. - Откуда ты знаешь столько песен?
- В чем меня обвиняют? – вопросом на вопрос ответил я, прислонившись плечом к прутьям клетки.
- В декларации любовной лирики. А теперь еще и в музыкальном жанре.
- Что? – усмехнулся я. – Ваш казначей сам попросил...
- Во-первых, он попросил признаться в любви ему, а во-вторых, ты допустил еще одну ошибку: ты заставил слушать других о возвышенной любви. Это прямое нарушение нашего законодательства.
- Вам не кажется, что вы здесь все... как бы это помягче выразиться... немного долбанутые?
- Отнюдь, - пожал плечами Седой. – В каждом из миров свои рычаги давления.
Мы замолчали и многозначительно уставились друг на друга.
- Вы не просто король, - прошептал я, догадавшись. - Вы - воплощенный эгрегор этого мира.
- Да, - заговорщицким шепотом признался он.
- Тогда давайте сразу к делу, - вытянулся я, вернув своему телу нормальное положение, а духу - не расхлябанно-вальяжное состояние, а вполне достойное для равноправной беседы. – Если вы в курсе иных миров, вы должны помочь мне. Волею судьбы я оказался в вашем мире, но не стремлюсь здесь задерживаться дольше необходимого. Мне нужно будет съездить забрать кое-что... кое-кого... Это три дня езды, и я сразу же вернусь. После чего можем приступать к подготовке открытия портала. Если у вас имеется артефакт или древняя дверь, на которой не стоит печать Высших, и вы знаете, как ее открыть, то я буду премного благодарен. Я отношусь к высшей касте. Мой ранг, и ранг моего отца, который я наследую...
Меня прервал его смех. Тихий такой, ядовитый, похожий на капанье кислоты из старой трубы какого-нибудь заброшенного завода.
- Ты и впрямь полагаешь, что я отпущу тебя? – расплылся он в садистской улыбке.
- А почему – нет?
- Я столько веков потратил на поиск неизвестной земли, на политический переворот, на искоренение всех этих опасных глубоких чувств... и на уничтожение порталов, что теперь я ни за что не позволю какому-то... хм... демону помешать мне.
- В чем, интересно?
- Ты – смертник, так что я спокойно скажу тебе, - и он подался вперед, просунув своё узкое лицо сквозь прутья первого барьера клетки. – Думаешь, я сам не вижу, что происходит вокруг? О, мальчик, как ты юн! Ты полагаешь, что весь этот разврат происходит по воле случая?
- Не стоит недооценивать своих врагов. Пусть даже смертников, - зло процедил я, - мне многое известно.
- Именно поэтому ты в двойной клетке, мой дорогой... странник... – и я понял, что весь мой неосторожный вчерашний разговор с привратником ему давно известен. – То, что ты называешь любовью – не существует.
«Бац! Один-один!» – радостно завопили мозгоправы внутри меня.
«Да заткнитесь вы!» – огрызнулось сердце, которое с каждой минутой проигрывало неравный бой губительной стуже, заполнявшей меня изнутри.
- Там, на рыночной площади, и сегодня при отборе в гаремы, ты видел лишь часть представления.
- Я понимаю, нет предела совершенству. Совершенствоваться можно и в разврате.
- А ты предлагаешь мне идти на поводу у естественной моногамии? Нет, дорогой друг, я предпочитаю распространять естественную полигамию!
- Люди не настолько глупы, - усмехнулся я, - кто-нибудь обязательно догадается. Хотя бы применит сравнительное мышление: у тех птиц и млекопитающих, кого отличает действительно развитый интеллект, – у них преобладает моногамия. Вороны, киты, волки, лебеди и другие – у них у всех старинные гены. При производстве этих видов были использованы чистые древние образцы – те самые первые и последние, что удалось привезти Кетцалькоатлю. Из тех, чистых образцов, позднее выделили наиболее удобные нам виды и их мутации, так появились подвиды и подклассы.
- Люди давно перестали сравнивать и искать, - презрительно усмехнулся Седой, покачав головой.
- Но они хотя бы должны задаваться вопросом, почему во все времена и во всех измерениях богам дарят исключительно девственниц. Посвященный человек знает, что изначально жрицами храмов являлись только девственные девы.
- Нет, такую давность люди не помнят. Память - пластичная штука. Если не культивировать традиции и не воспитывать детей в любви и почитании исторической правды и традиций их исконной земли, то коллективная память бытро ослабеет, и через два поколения ее можно лепить, как угодно, и убеждать, в чем угодно. Народ с пеной у рта будет отстаивать то, что выгодно мне и верить, будто так всё оно и было. А если находятся те, кто отрывает подобную информацию, я убираю их. Поэтому люди помнят лишь то, что жрицы – это куртизанки, храмовые проститутки, наложницы жрецов-мужчин, которые, прикрываясь именем бога, неплохо удовлетворяли свои инстинкты. К сожалению, когда я вводил право «Первой ночи», люди взбунтовались. Пришлось действовать иным путем. Не объяснить же тупому населению, что наместник – это действительно родственник бога. У каждого бога своя территория, на которой должны пастись исключительно его овцы. Право Первой ночи устанавливалось не ради озабоченных правителей, а ради воплощения моего плана в жизнь. Так продлевался мой род! Телегония существует, но сейчас я делаю всё возможное, чтобы высмеять это, - расплылся в кривой усмешке Седой, - мне больше не требуется продлевать свой род собственными силами. Я нашел иной способ выживания.