Рай начинается вчера

Я скривился, не зная, что ответить ему.

– Н-да, – усмехнулся он. – Кривишься, как мальчишка! Небось думаешь: «Учить будет! Ну пусть учит, а я посмотрю, как это у него получится». Но учить тебя я не буду, Александр Михайлович. Не буду! Это напрасный труд. Правильно говорю?!! Молчишь? Значит, вижу, правильно. Я вот что хочу сказать… – снова посмотрел он на меня и, взяв папиросу, подвинул пачку мне: – Кури, наедай шею!

Улыбнувшись ему кончиками губ, я взял из протянутой пачки папиросу и нехотя закурил. Но, вдохнув едкий дым, невольно закашлялся.

– От Вашего «Казбека»,… наесть – уметь надо!

– Как видишь, научился. Смотри, какую холку наел! – провел он рукой, по своему мощному затылку. – Но сейчас я не о том. А вот о чем. Мы с тобой, Михалыч, вроде как два врага в одном окопе… Которые бомбежку пережидают – случай свел! И все понимают мозгами своими, все знают… И даже Богу одному молятся, а сказать друг другу ничего и не могут! …Нечего! На разных языках говорят потому что. Так и мы с тобой. Вроде и из одной державы, и язык нам обоим понятен, а как чужие. Вражеские мы с тобой, выходит, солдаты. Ну, что молчишь?

– А что говорить, Никол… гражданин капитан, – осекся я.

– Да брось ты! Брось, – прервал он меня – «Гражданин!» …Я вообще не пойму, какой дурак придумал такое? «Гражданин», как я понимаю, это товарищ, который живет с тобой в одной стране, так сказать, под одной крышей. Ну, а товарищ, сам понимаешь, – святое слово! Так что зови уж лучше по отчеству. А то «гражданин»! И не обижайся! Мы хотя пока и в одном блиндаже, да окопы разные. Это надо или тебе ко мне перейти, или мне к тебе, а это, судя по всему, не так просто. Видно, быстрее рак в подворотне свиснет, чем… Да ладно! Не будем воду толочь, как основная масса из твоих окопов. И не обижайся на меня за резкость. Каков есть! Начальству, например, нравится.

Я с пониманием кивнул:

– Мне нечего обижаться. Меня тоже за это «любят». Я ведь все понимаю… Тетя Паша Вас просила, а отказать ей – проблема.

– Проблема! – перебил он меня. – Проблема не в том, чтобы нам поговорить… Проблема в том, что мне делать, чтобы помочь тебе. Вот как дело-то обстоит! – серьезно посмотрел он на меня, слегка стукнув своей ладонью по столу. – В общем, давай начистоту… Чем заниматься будешь, ну кроме того, как кур тащить?

Я улыбнулся:

– Не знаю. Врать не буду. Просто не знаю… Сами понимаете.

– Понимаю, – затушив очередную папиросу в доверху набитой окурками пепельнице, внимательно посмотрел он на меня. – Я все понимаю! Читал твою «анкету»… Впечатляет! Хотя ко мне и не такие «орлы», бывало, залетали. Да… С такой анкетой трудно идти в светлое будущее! Трудно и непросто! Но хотя, при сильном желании, можно. Но все дело в том, где взять это желание. Верно?!!

– Верно, Николай Яковлевич, – посмотрел я на него. – Трудно. Если честно, почти невозможно. Знаю, что надо что-то менять, а что, и не знаю. Ума не приложу! Просто не знаю…

– Да все правильно. Когда тонешь, то и топор готов дать, а как вытащат, то и топорища жалко. А то, что не обещаешь, уже хорошо!

– А что обещать? Тетя Паша просила, вот и пришел, – снова закурил я.

– Вот и я о том же, что жизнь штука «сранная», если не сказать больше! – усмехнулся он. – Вот ведь и я обещал. Ну говорим, а что дальше делать, и не знаем. Правильно я думаю?

– Правильно. Не знаем, – серьезно посмотрел я ему в глаза.

– Эх, тетя Паша! – не удержавшись, воскликнул он. – Святая простота! «У «ЖЭК» его, Яковлевич!» – и, усмехнувшись, закурил.

– И где это Александровна кобеля с колбасой на шее видала?!! Какой там «У «ЖЭК»! Здесь только и смотри в оба, чтобы зэк снова не получился! Да по такому «послужному списку», да по характеристике… будь оно все неладно! – махнул он рукой, пройдясь по кабинету.

– В общем, давай, Михалыч, поговорим о конкретных делах, а о не фантазиях. Тебе первым делом, как мы с тобой понимаем, надо стать на учет в РОВД. Сам знаешь, что будешь состоять под надзором не день, и не два, а надзор есть надзор. Его еще никто не отменял. Единственное, в чем я тебе сейчас постараюсь помочь, это сделать так, чтобы ты отмечался у меня в участке. Я попробую поговорить с начальником РОВД и убедить его, что ты будешь Мальчишом-Кибальчишом, Александр Михайлович. Конечно, это будет нелегко, но я постараюсь. У меня с начальником определенные отношения: когда-то начинали вместе…

И, снова посмотрев на меня, скривил свои губы.

– Но и ты тогда, Александр Михайлович, постарайся не выставить меня перед начальством. Сам понимаешь… В общем, с этим как-то прояснилось… Помогу! Костьми лягу, но постараюсь! С работой, конечно, сложней будет. Но у меня и здесь есть лазейка в виде дыры в заборе. Директор механического завода – мой друг детства. А друг детства – это тот же родственник!

Я непроизвольно улыбнулся. Яковлевич мне чем-то нравился, хотя по известным причинам ментов я не переваривал. Но в нем чувствовалась порядочность человека, не способного на подлянки.

– Ну, я вижу, ты меня понял, Александр Михайлович? – перехватив мою улыбку, сказал он. – Как говорится, «мы с тобой и рыбку съели, да еще и песню спели»! В общем, так и отчитывайся своей тетушке по поводу нашего разговора. А, не дай Бог, как серьезно жизнь за загривок возьмет, тоже попробую помочь… Только не тяни, чтобы очень серьезно не взяла. Хорошо?

– Хорошо, – поняв, что разговор окончен, поднялся я со стула.

– Хорошо-то, хорошо! – остановил он меня жестом – Но мы о паспорте еще не поговорили. Зайдешь через два дня, а я как раз за это время с Филипповной поговорю. Она в паспортном деле не одного кобеля без соли съела. Я думаю, она мне не откажет! Ну, по крайней мере, не откажет в хорошем совете. А хороший совет – это уже полдела. Правильно говорю?

– Правильно, Николай Яковлевич, – усмехнулся я, и, увидав мелькнувшую в его глазах теплую искорку при упоминании о Филипповне, не удержавшись, съехидничал: – Если она тоже… друг детства?

– Нет! – не обиделся он и, прищурив глаз, с хитринкой посмотрел на меня. – Валентина мне родня по другой линии. Мы, Александр Михайлович, по большому счету, все родня! Как говорится, «когда твой дед моему деду амбар поджег, его дед на нем сало коптил»! Так что сейчас иди, а когда придешь, я думаю, поговорим по поводу твоего паспорта более конкретно.

И, уже выходя за дверь, я услышал, как он серьезным голосом произнес мне вслед:

– Александровну, прошу, не обижай! Золото она, а не человек!

– Постараюсь! – недовольно пробурчал я. Мне стало неприятно оттого, что Яковлевич до конца не верит мне.

– Постарайся уж! Постарайся, Александр Михайлович, – обронил он.

С тяжелым сердцем я вышел из участка и, жадно глотнув чистый морозный воздух, посмотрел в бледное морозное небо. Затем, немного постояв, пошел к автобусной остановке, обходя дворника, посыпающего песком расчищенный от снега тротуар.

– 9 -

Цветы на снегу

Всю ночь бездомным псом выла вьюга, и, когда утром мы с тетей Пашей отправились на кладбище, все было занесено снегом.

Сначала мы долго стояли на холодной остановке, а затем, смотря на угрюмое утро за стеклом салона, долго тряслись в холодном автобусе.

Кладбище, на котором была похоронена мама, находилось на самой окраине города, и мы, выйдя из автобуса, еще долго добирались до него по глубокому снегу пешком.

Увязая в снегу, я нес в замерзших руках обернутый в газету купленный накануне скромный букетик цветов, и на душе у меня было горько и одиноко.

И унылый зимний пейзаж, и бредущая впереди меня фигурка тети Паши, и наши скрипящие по морозному снегу шаги навевали в душе моей нескончаемую безысходность. Все было убого и печально.

Пройдя через центральные ворота, тетя Паша вскоре свернула, и мы, снова увязая в снегу, пошли, направляясь к самой окраине кладбища. Бредя и спотыкаясь по узким, едва видимым среди могил тропкам, мы напоминали уходящих от погони беглецов, уже начинающих ловить слухом далекий лай преследующих их псов.