Страница 21 из 23
– У нас рядом с деревней, – оживился его голос, – бор рос! Сосновый. Сосны… во-о! – развел он руками. – Огромные! Корабельные! С красновато-рыжей корой… Я мальчишкой любил бегать туда, к ним. Лягу, бывало, под сосной на мох и смотрю в небо… А там… облака плывут!!!
Варрава прищурившись, словно сравнивая, бросил взгляд в небо.
– Не-е-т! Не такие! А плотные, кудрявые и белые, как паруса.
Что-то мальчишески хвастливое промелькнуло в его голосе.
– А ветер сосну колышет, и она поскрипывает, ну точно мачта… И мне казалось, что я стою на палубе парусника и плыву вместе с облаками в далекие страны! Н-да! Мечты, мечты… Я ведь мечтал стать капитаном дальнего плавания… Да не сложилось… – с тихой грустью замолчал он.
– А я пацаном хотел гонщиком быть! – гыкнул Бэдя и осекся под взглядом Варравы.
– А ты, Михай, кем в детстве хотел стать? – не глядя на меня, спросил Варрава.
Я вспомнил наш дом, маму, и мне стало тоскливо. Мне не хотелось никого пускать в свои воспоминания. Никого!
– У нас во дворе не было соснового бора, а росли лишь тополя. И я не помню неба, Варрава, – ушел я от ответа.
– Облака, облака… – бросив равнодушный взгляд вверх, пробурчал себе под нос Бэдя. – Чи не облака!
– Что ты там бухтишь, «гонщик»?!! – не оборачивая головы, спросил его Варрава. – Неужели тебя… все это не волнует?!! – кивнул он головой в сторону реки.
– А че тут волноваться? – равнодушно пожал тот плечами. – Вот у нас на Енисее рыбалка! А это… – подкурив сигарету, Бэдя небрежно махнул рукой, замолчав.
Варрава недовольно промолчал и, бросив свой окурок себе под ноги, носком лакированного туфля глубоко вдавил его в песок.
– Нет! Красиво! – не выдержав, снова через время повторил он. – Красиво и тихо. Даже не хочется нарушать тишину эту базарами нашими.
– А мы, я думаю, ее не нарушим, – сбрасывая с себя блаженное оцепенение, сказал я ему. – Мне кажется, они не приедут.
– Креститься, Михай, надо, если кажется! – недовольно ответил Варрава. – Я не думаю, что он проигнорирует встречу. Не в его это интересах. Он прибежать должен!
Я промолчал, не ответив ему. Мне было глубоко плевать на все это. Мне почему-то захотелось спать – шепот реки убаюкивал меня.
Бэдя, посмотрев на нас, бросил взгляд на свои часы.
– Что ты все на свои куранты смотришь?!! – заметив это, взвился Варрава. – Сам вижу, что пора им подтянуться! – и, оглянувшись на наших людей, явно томившихся от ожидания, раздражаясь, достал новую сигарету.
– Че ты, Варрава?!! – переглянувшись со мной, обиженно посмотрел на него Бэдя. – «Куранты»! Михай прав! Забили эти «впопуассы» на нас вместе со «стрелкой» свой большой и черный…
Варрава ничего не ответил ему и, щелкнув зажигалкой, подкурил сигарету, наблюдая за плавающими утками.
Так в молчании мы простояли еще несколько минут. Докурив сигарету, Варрава сильным щелчком выщелкнул окурок в сторону плавающих уток и, взглянув на свои часы, зловеще прошипел:
– Ну что же! Каждому свое! Снимай снайпера, Михай… Уезжаем! Хватит судьбу дрючить!
Так же, кавалькадой, мы возвращались назад в город. Всю дорогу Варрава молчал, и только когда мы подъехали к его дому, повернувшись ко мне, заинтересованно спросил:
– Как кореша-то твоего девчушку звали?
– Настя.
– Настя! – эхом повторил он. – Красивое имя… – и, чуть помедлив, добавил: – Я так думаю.... Помочь твоему корешу надо. Займешься?!!
– Я уже занялся, – не сдержался я.
Варрава внимательно посмотрел на меня и, ничего не сказав, протянул мне свою сухую холодную руку. Крепко пожав мне ладонь, он посмотрел мне в глаза и спокойно сказал:
– Завтра заедь. Обмозгуем.
В его словах и жесте мне послышалось повелительное «Фас!»
– 16 -
Загулявший Амур
Мы переодевались ранним утром на окраине заброшенного полуразвалившегося поселка в забытой Богом хибарке. Слабые лучи бледного рассвета едва пробивались через подслеповатые оконца с болтающимися на них зашмыганными занавесками. Одежда, купленная на блошиных рынках, несвежей кучей была свалена в углу, и каждый выхватывал и надевал то, что приглянется. Бэдя, не участвовавший в переодевании, сидя на продавленной кушетке, заряжал диск ППШ, и, видимо, считая патроны, при этом медленно шевелил губами. Оружие, опробованное нами три дня назад в старом карьере, подогнал Варрава.
Переодевались молча, и только шорох одежды, человеческое посапывание да тихий скрип сжимаемой пружины магазина нарушали тишину. Отбрасываемые фонарем, наши тени метались по стенам и потолку комнаты, словно исполняя какой-то дикий ритуальный танец.
Первым переоделся Кислый. Зашнуровав убитые жизнью боты и надев засаленный армейский ватник с полуистертой на спине надписью «Дубленка», он медленно подошел к вмазанному в стену зеркалу. Затем, чуть пригнувшись, он, заглянув в него, поправил на голове похожую на большой блин фуражку. В полутемном желтовато-облезшем и засиженным многими поколениями мух зеркале отразилось приятное юношеское лицо с большими грустными глазами и волнистыми светлыми прядями волос, выбивающимися из-под фуражки. В своем одеянии Кислый напоминал загулявшего Амура, растерявшего лук со стрелами. Видимо, оставшись довольным своим видом, он, засунув руки в карманы штанов, резко развернулся на истертых каблуках, и, нарочито пошатываясь, пройдясь по скрипучим половицам, гнусяво затянул:
«Всю-ю жиз-з-зь в тюрьма-а-х, ла-ги-ря-ях,
В стары-ых рваны-ы-х пра-ха-ря-ях,
А типе-е-рь а ма-а-ме я па-а-ю!»
– Ха-ха-ха! – ахнули нервным смехом Писарь с Рыжим.
Бедя, недовольно скосив в их сторону глаз, продолжал наполнять диск патронами.
– Да, Кислый, – возясь с пуговицами на ширинке, усмехнулся Боря Сухой, – в этом твоем прикиде с тебя колхозник, как из меня Шаляпин. Это даже самый тупой мент поймет.
Кислый, входя в роль, улыбаясь, вновь протянул:
«А гражданин на-чаль-ничек!
Да-а а-ат-пусти да-до-му нас.
Горбатили в кол-л-хози мы
На аграма-дном дизеле.
А нам ни-че не заплати-или,
Так мы «Ва-л-жану» стыбзили!»
– Га-га-га, го-го-го, – двумя гусаками вновь зашлись Лешик с Рыжим, вытирая слезы с глаз.
– Ну ты, Кислый… Даешь! – задыхаясь от смеха, выдавил Рыжий. – Н-ну… и рожа у тебя!
Кислый, скривив губу, непринужденно усмехнулся:
– На свою глянь! Твоя морда и мой зад из-за угла – точняк два бандита будут!
Ухнувший смех, казалось, вышибет оконца.
– Ну ты, Кислый… И конь с чем-то! – задыхаясь от душившего его смеха, процедил сквозь зубы, бросивший считать патроны, Бэдя.
Кислый, польщенный вниманием, победоносно улыбнулся.
– Конь с чем-то… – когда поутихла волна смеха, подмигнул я Кислому. – Прежде, чем цирк устраивать, ты лучше еще раз машину проверь.
– А че ее проверять, начальник! – все еще находясь в роли, продолжал Кислый.
– Машина – звэр… Шафер – кабэль! – поддерживая Кислого, вновь захохотал Рыжий.
Подойдя к Кислому, я тихо шепнул ему на ухо:
– Паша, если по твоей милости нас заметут, то Писарь в камере из тебя ремней нарежет, а твой корефан-хохотун, – скосил я глаза, указывая ему в сторону Рыжего, – ему ох как поможет! А я могу рядом и не оказаться…
Кислый серьезно посмотрел мне в лицо и, повернувшись, скрипнув дверью, что-то буркнул, выходя из комнаты.
– А ты, Рыжий, – обрывая веселье, сказал я, – хватит зубы сушить. Помоги Бэде волыны в сидор упаковывать.
Рыжий, скомкав улыбку, неприязненно взглянул на меня:
– А я, че, шнырь?!! Или сошка, а?!!
– Че?!! – вскочил как ужаленный Бэдя. – Ты че пропотел, меня вздумал за шестерку держать?!! Ты базар фильтруй, баклан! А не то я тебя в момент обиженным сделаю! Там, где я был, такие блатные, как ты, солому курили!
– Осади, Бэдя! – остановил я его. – Осади. Дело здесь, как я понимаю, не в тебе. Я вижу, Рыжий, видно, хочет масть поменять.
Рыжий, быстро зыркнув глазами, настороженно огляделся. Боковым зрением я видел, как Писарь с Борей, ожидая развязки, с любопытством наблюдали за нами. Взяв с кушетки пистолет, я неторопливо повернулся к Рыжему. Даже в полумраке я увидал, как посерела кожа его лица и искривился рот. Усмехнувшись, я, повернув пистолет рукояткой вперед, протянул его Рыжему.