Страница 110 из 128
- Залмар, ихентин! - прозвучали старинные слова воззвания к богу на дореформенном языке. - Светлейший Залмар, истинный и всемогущий наш отец, услышь мольбу своих детей, ибо мы слепы и слабы. Одари нас своей милостью, награди нас своей благостью! Защити от несправедливости и зла, ибо ты единственный, кто внимает зову наших сердец. Обрати свой всевидящий взор на это неразумное дитя твое, ибо жаждет оно раскрыть перед тобой душу и обрести покой.
Старейшина нараспев читал слова молитвы, возведя глаза к потолку. Жрецы рядом поддерживали его стройным хором голосов. Звуки поднимались вверх, отражаясь гулким эхом от сводов храма. Ашарх неподвижно сидел у алтаря, пока рука Саркоза не опустилась на его макушку.
- Одари своим благословением его. Каждый день будет он отныне служить тебе вернее самых преданных псов. Каждый день будет он отныне восхвалять тебя громче самых сладкоголосых птиц. Каждый день будет он отныне трудиться во славу твою усерднее самых прилежных пчел.
Один из жрецов бесшумной тенью приблизился к коленопреклоненному Ашу и, жестко схватив его за кисть, вынудил протянуть руку вперед, чтобы коснуться пальцами тяжелой прохладной книги на алтаре.
- Клянись богу в верности и моли его о снисхождении на священной книге, - пробасил младший жрец, стоявший по левую руку от старейшины.
- Клянусь богу в верности и молю о снисхождении, - чуть слышно пролепетал профессор, охрипший от волнения.
Его окурили благовониями, которые приторным облаком окружили весь алтарь и пепельной дымкой повисли в воздухе. Запах их был таким удушающим, что Ашарх едва сдержал кашель.
- Дом его теперь - община мира, - торжественно продолжил комендант крепости. - Имя его теперь - Илват. Славься, Залмар!
- Славься, Залмар! - произнесли младшие жрецы нараспев.
- Славься, Залмар, - негромко откликнулся эхом профессор.
Ашарха сразу же подняли с колен, а старейшина крепко обнял его, будто они давно были знакомы и теперь просто впервые встретились после долгой разлуки. Младшие жрецы тоже вели себя куда более дружелюбно, они сдержанно улыбались и по очереди тихо поздравляли нового брата с присоединением к общине, благословляя его божьим именем. Один из них дал в руки профессору аккуратно сложенный сверток с белыми одеждами из грубой ткани.
- Брат Илват, приветствую тебя в твоем доме, который ты наконец обрел после долгих блужданий по миру в слепоте. Здесь ты прозреешь и будешь славить бога, который направил тебя к нам, - важно проговорил комендант. - Через четверть часа начнется церемония Очищения. Переоденься, иди на площадь и присоединись к процессии своих новообретенных братьев и сестер в этот светлый день избавления от грехов. А после праздника подойди ко мне, нас ждет еще одна беседа... Ступай.
Очевидно, у Саркоза было еще достаточно дел, потому как он даже не стал выслушивать ни единого вопроса профессора, а скорее подтолкнул его в спину в сторону дверей. Аш, немного разочарованный неясными обязанностями и привилегиями своего нового статуса, направился к выходу, на ходу надевая белую просторную мантию. Она была такого большого размера, что налезла даже поверх плаща, и от того выглядела нелепо, топорщась горбом на лопатках.
Когда Ашарх проходил мимо разрушенной стены, его неожиданно окликнул Карлай:
- Брат!
Капитан приблизился быстрым шагом, по привычке держа руку на рукояти своего палаша.
- Позволь и я поздравлю тебя. Рад, что теперь ты с нами.
Внимательные черные глаза следопыта иглами впились в лицо нового общинника.
- Надеюсь, ты не будешь творить глупости и отринешь свою прошлую жизнь. Не так ли?
Профессор невольно сглотнул под пристальным взором мужчины, но быстро взял себя в руки. Очевидно, Карлай считал, что Аш сразу после посвящения бросится вызволять свою спутницу. Хотя, примерно так он и собирался поступить, так что в чутье капитану нельзя было отказать.
- Я чист душой и сердцем, ибо мыслю лишь о боге едином, - смиренно ответил новый брат общины, использовав ритуальную фразу церемонии Очищения. Он быстро развернулся и вышел из храма, стремясь скорее глотнуть свежего воздуха. Но даже когда скрипучая створка захлопнулась за спиной профессора, он еще долго ощущал между лопаток настойчивый взгляд Карлая, прожигавший не хуже раскаленного металла.
На площади постепенно собирался народ, гомон становился все громче. Откуда-то доносилась музыка - легкое звучание флейты и ритмичные удары бубна. Ашарх не стал далеко отходить от храма, предпочтя укрыться от солнца в тени ближайшего дома, поэтому когда из дверей рассыпавшегося оплота верующих появились два настороженно озиравшихся субъекта, то профессор быстро догадался, кого они высматривали. Карлай был не таким наивным человеком, как о нем хотелось думать Ашу: у капитана новый брат вызывал большие опасения, так что слежка была ожидаема. Вот только преподаватель о ней совершенно не подумал, поэтому общинники заметили его практически сразу и больше не спускали с него глаз.
Профессору оставалось лишь еле слышно ругнуться себе под нос. Конечно, ранее он рассчитывал затеряться в толпе, когда основная процессия верующих прибудет на площадь, и найти дорогу обратно к крепости. Теперь такой вариант был невозможен: о любом передвижении Аша сразу же было бы доложено капитану.
Солнце безжалостно нагревало площадь, вынудив большинство верующих укрыться в закоулках между строениями и спрятаться в тени под крышами. Но как только на соседней улице послышались звуки музыки, пение и хлопки в ладоши, то люди моментально оживились и стянулись к центру. Процессия появилась на площади ровно в полдень. Сотни фигур, облаченных в длинные белые туники, принесли с собой не только шум и смех, вместе с искренними улыбками верующих на площади распустилось множество цветов. Каждый нес с собой небольшой букет горных фиалок, другие держали колючие ветки шиповника, покрытые белыми соцветиями. Лепестки устлали всю землю разноцветным ковром, заполнив щели и выбоины мостовой.
Маленькая площадь мгновенно оказалась заполнена народом. Только пару минут назад она была практически пуста, как с приходом основной процессии на ней не осталось ни единого свободного места. Живое белоснежное море колыхалось в такт музыке, и трудно было в этой толпе заметить хотя бы одно печальное лицо: все ликовали, все славили бога и солнце, радуясь празднику. Гул голосов нарастал с каждой минутой, и вскоре площадь окутало непроницаемое облако назойливого разноголосого шума, сквозь который не было слышно ничего.