Страница 4 из 12
- Что с тобой? Не нравится шуршание пустой пластинки?.. Я что-то сегодня устал. Пойдем спать.
Лисицын осторожно поднялся из кресла, пересаживая в него пса, и, убрав странную пластинку в конверт, в молчании выключил проигрыватель. Чай так и остался стоять нетронутым в этот вечер. Едва только Иннокентий направился в спальню, как Брамс мгновенно соскочил на пол и побежал следом, шумно стуча когтями по паркету.
Приняв душ и забравшись в постель, Лисицын привычно положил одну из подушек себе под бок - Брамс мгновенно на нее забрался, прижимаясь теплой спиной к хозяину. Иннокентий Петрович прикрыл глаза, прислушиваясь в мерному чуть хрипловатому дыханию питомца и задумался над тем, что же такое ценное было записано на той пластинке, раз Федосов ее держал в коллекции.
Ничего, кроме единственной внятной строки "Танго "Магнолия"" Вертинского, расслышать не удалось, но это вовсе не значило, что на виниле изначально не было музыки. Вполне могло случиться так, что все канавки на диске настолько истерлись от дурного обращения или же времени, что невозможно было извлечь оттуда ни единого звука, кроме пресловутой строки "...магнолия тропической лазури...".
Видимо, пластинка была так дорога покойному Федосову, что он продолжал ее слушать даже в подобном печальном состоянии записи. Ничего удивительно, конечно, Иннокентий в этом не видел, лишь несколько разочаровался, так как ожидал чего-то более необычного от старого скрытного коллекционера, а вовсе не преданной любви к почти пустому винилу с Вертинским.
Еще некоторое время полежав с закрытыми глазами, медленно поглаживая Брамса, Лисицын провалился в сон. Но вместо спокойного отдыха пришли тревожные и быстро сменяющиеся сновидения, которые обыкновенно Иннокентию не снились. Несколько часов он ворочался с одной стороны на другую, то распахивая одеяло, то вновь закутываясь в него, но цепкие когти беспокойства мешали полноценно заснуть, удерживая Лисицына где-то на грани сна и бодрствования, изматывая его.
В середине ночи Иннокентий сумел вырваться из очередного калейдоскопа неясных сюжетов и, сходив в туалет, вновь упал на кровать, переворачивая нагревшуюся и влажную подушку сухой стороной кверху. Водя заспанными глазами по потолку, он пытался рукой нащупать Брамса, но пальцы неожиданно ухватили лишь пустоту.
- Брамс? - Лисицын сел, торопливо отбросив одеяло.
Пса нигде не было, хотя примятая подушка, на которой любил дремать питомец, лежала на месте.
- Брамс! Ко мне, мальчик! - чуть громче позвал Иннокентий Петрович, и в тот же момент он услышал, как из соседней комнаты донесся приглушенный собачий лай.
Мгновенно сунув ноги в тапки, Лисицын поспешил в коридор. Лай стал глуше, но бульдог все продолжал однообразно и явно с напряженной интонацией призывать хозяина. Включив свет в коридоре, Иннокентий толкнул приоткрытую дверь в комнату с коллекцией пластинок.
Брамс сидел в кресле и грозно облаивал закрытый проигрыватель, на крышке которого лежал конверт с пустой пластинкой Федосова.
- Брамс! Мальчик, что ты делаешь? - Лисицын с подозрением посмотрел на пса, который раньше не был замечен ни за чем подобным. - Тихо! Фу! Перестань лаять.
Хозяина бульдог послушался с явной неохотой. Он еще несколько мгновений стоял в кресле, напряженный и испуганный одновременно, последний раз резко и отрывисто гавкнул и лишь после этого спрыгнул на пол, приблизившись к удивленному хозяину.
- Что это на тебя нашло? Это же проигрыватель и пластинки. Тут больше ничего нет.
Иннокентий подхватил на руки черного пса, успокаивающе поглаживая его по голове. Но животное явно не чувствовало себя в безопасности: шерсть на загривке топорщилась, а клыки были оскалены. Для очистки собственной совести, Лисицын прошелся по всей комнате, включил торшер и внимательно проверил закрыты ли окна. В помещении ничего не изменилось с тех пор, как несколько часов назад хозяин и пес ушли спать, но отчего же Брамс был так взволнован?
- Пойдем, мальчик. Здесь ничего нет. Видимо, тебе, как и мне, просто приснился какой-то дурной сон.
Развернувшись, Иннокентий скорее вышел из комнаты, на этот раз плотно закрыв за собой дверь. Но уже когда он пересек порог спальни, то где-то за его спиной раздался еле слышный шепот, больше похожий на дуновение ветра:
- Всем нам просто снится дурной сон...
Утром настроение у Иннокентия Петровича не задалось с самого пробуждения. Он был вымотан из-за тревожных сновидений, Брамс все еще продолжал подозрительно поглядывать на дверь в комнату с коллекцией винила и обходить ее стороной, да и пугающий шепот, услышанный краем уха в коридоре - все это нервировало немолодого Лисицына. Странности одна за другой проникали в его жизнь, а он не любил вопросы без ответов и слабо верил в чудесные явления.
Весь день прошел в какой-то тягучей скуке. Иннокентий осматривал пластинки, выкупленные из коллекции покойного Федосова, и расставлял их на своих полках, внося названия в каталог. Конечно, он вряд ли мог сравниться с отцом Василия в кропотливости: альбомы Лисицына представляли собой тонкие тетради с общим списком названий, записанных в порядке попадания в коллекцию. Тратить несколько лет на систематизацию нескольких тысяч дисков казалось Иннокентию немыслимо нелепой тратой свободного времени.
Брамс не отходил от хозяина ни на шаг, но стоило Лисицыну пересечь порог комнаты с пластинками, как пес замирал у двери, опасливо вглядываясь в середину помещения и изредка отчаянно поскуливая. Странности поведения питомца беспокоили Иннокентия, но что делать с Брамсом и как его успокоить - хозяин понятия не имел.
Ранним вечером, когда с делами было покончено, Лисицын заварил небольшую кружку чая и направился в комнату с коллекцией, намереваясь как минимум еще раз прослушать почти пустую пластинку Федосова. Брамс, словно бы почувствовав намерения хозяина, начал лаять уже в коридоре. Он кусал штанины Иннокентия Петровича, что раньше с ним никогда не случалось, яростно рычал и почти жалобно поскуливал.
- Да что с тобой творится?! - Лисицын с явным трудом вырвал кусок брюк из сомкнутых клыков пса. - Весь день сам не свой!