Страница 10 из 12
- Но ты хотел слушать, и ты слушаешь, - возразил ему кто-то в потоке шепотов.
- Не желаю! - отчаянно выкрикнул Лисицын и как можно плотнее закрыл себе уши, обрывая все звуки.
Несколько мгновений стояла блаженная тишина, а после голова Иннокентия Петровича взорвалась десятками кричащих голосов. Они шептали и вопили так громко, будто под черепной коробкой у Лисицына кто-то включил радио.
- Слушай!
- Мы везде.
- Мелодия рождает смысл...
- Боль! Пламя!
Иннокентий испуганно вскрикнул, осознавая, что больше никакой защиты от шепотов у него не было. Он бросил к шкафам с музыкой и, не разбирая, принялся хватать любые пластинки.
- Я заглушу вас! Я не стану вас слушать! Умолкните!
Трясущимися руками ставя в проигрыватель одну пластинку за другой, Лисицын все не мог поверить происходящему. Ни один из дисков, которые он пытался послушать, чтобы заполнить голову музыкой и изгнать из нее шепоты, не издавал ни звука. Музыки не было слышно или же она и вовсе отсутствовала - винил крутился, а Иннокентий различал лишь бесконечное множество шепотов, что заполняли его разум.
- Слушай! Слушай!
- Мы избавим тебя от тишины.
Лисицын впился пальцами в виски, но боль была слабой, а сопротивляться шепотам было слишком сложно. Нельзя не слушать то, что говорит прямо внутри головы.
- Я-я не сдамся! Я отказываюсь подчиняться вам и слушать вас! - в последней попытке простонал Иннокентий, чувствуя, как болит у него голова, разрываясь от сущностей, населивших ее.
- Ты уже наш, - раздался тихий женский смех, похожий на звон хрустальных колокольчиков.
- Ты уже один из нас.
- Я избавлюсь от вас! Смерть Брамса не будет напрасной!.. - слабо выкрикнул Иннокентий Петрович, а после сознание покинуло его, сдавшись под натиском шепотов.
И безвольное тело упало на пол.
В лицо Лисицыну светил яркий солнечный луч. Он недовольно зажмурил глаза плотнее и хотел перевернуться на другой бок, чтобы поспать еще немного, но, к своему удивлению, понял, что лежал на жестком полу и никакого одеяла рядом не было.
Резко приняв сидячее положение, Иннокентий растерянно огляделся по сторонам, пытаясь вспомнить, где же он находился.
Лисицын сидел на полу собственной кухни. Обеденный стол был перевернут, а вся его поверхность оказалась утыкана кухонными ножами. Внизу валялось множество осколков от разбитой посуды, которые перемежались с лужами воды. Всюду царил беспорядок и разгром.
- Боже мой, что же тут произошло? - спросил сам у себя Иннокентий, но почти сразу же его внимание привлек еще один интересный факт.
Его левая рука была пристегнута простым пластиковым хомутом к газовой трубе. Тонкая шлейка так сильно перетянула кисть, что кожа стала багровой. Попытавшись освободиться, Лисицыну пришлось потратить на это много времени: в итоге мужчина смог дотянуться до куска разбитого стекла неподалеку и перепилил пластик.
Голова болела, а обе ушные раковины оказались покрыты коркой запекшейся крови.
И в тот момент память начала фрагментами возвращаться.
Вся прошла ночь была похожа на один бесконечно долгий кошмар. Иннокентий то приходил в себя, то вновь падал в пучину безумия, когда шепоты завладевали его сознанием. Они издевались над его телом, принуждая делать то, что Лисицын никогда не согласился бы сделать по своей воле: голоса обещали ему избавление от всего на свете за то, что он убьет себя. Но Иннокентий Петрович сопротивлялся, он отводил от себя смерть несколько раз за эту ночь, успевая прийти в сознание за несколько мгновений до верной гибели - выбрасывая осколок стекла, которым должен был перерезать себе горло, всплывая из наполненной водой ванной или же отпрыгивая прочь от распахнутого окна.
Шепоты лишь смеялись или недовольно ворчали, но Лисицын продолжал бороться, даже когда от всех этих голосов у него из ушей начала идти кровь. И в голове была лишь единственная мысль, которая давала ему сил, которая позволила ему дожить до рассвета, когда сила голосов стала гораздо слабее.
Он думал о Брамсе. И представлял, что пес все еще рядом.
Он не мог позволить себе пасть под давлением духов, пока его верный друг не был отомщен. И в конечном итоге ближе к рассвету Иннокентию удалось пристегнуть самого себя к газовой трубе, чтобы выиграть еще немного времени и дотянуть до утра.
А с солнечными лучами шепоты медленно и нехотя развеялись, будто туман. Но Лисицын чувствовал, что они просто спрятались где-то в дальнем уголке его сознания. И лишь наступит ночь, как безумие вновь обнажит свои клыки. Пора было действовать.
До нужного дома Иннокентий добрался в кратчайшие сроки. На пороге гостя встретила не сама Мария Аврамова, а ее пожилая мама. Старая женщина едва держалась на ногах из-за своего почтенного возраста, но безропотно пропустила Лисицына в квартиру, едва его увидела.
- Машенька уже ждет. Она как раз только проснулась. Я вас провожу в ее комнату.
Разувшись и последовав за пожилой женщиной, Иннокентий Петрович вскоре оказался в узком тесном помещении, которое с трудом можно было назвать полноценной комнатой, скорее, огороженным коридором. Всюду стояла старая мебель, снесенная сюда за ненадобностью, единственное окно давно не мыли, и за слоем грязи почти не видно было улицу. Возле одной из стен стояла скрипучая металлическая кровать, на которую небрежно были наброшены сразу несколько тонких протершихся матрасов. Поверх них лежала женщина, хотя Лисицыну далеко не сразу удалось распознать в обтянутом кожей скелете женщину.