Нефертити

Азылык помедлил и кивнул.

— Что?

— Дело оракула говорить правду, иначе зачем он нужен, — с тоскливым вздохом выговорил он, дал знак Сейбу, и тот наполнил чашу своего господина. — Хотя временами мне так вовсе не кажется, ибо правда похожа на соль или перец. Без них не обходится ни одно блюдо, ни одна приправа, но никому не приходит в голову есть только соль или перец. Попробуйте съесть много перца! Можно, наверное, умереть, не так ли?

— Что вы ему сказали?

— Вы когда-нибудь рассматривали его ладонь?

— Да, — царица порозовела.

— Там есть линия жизни и линия судьбы, они пересекают левую ладонь по центру...

— Да, я знаю!

— У вашего мужа они обрываются в том месте, где обозначают возраст примерно двадцать восемь-тридцать лет... — Азылык допил первую чашу вина.

— Вы хотите сказать, что...

— Я хочу сказать, что не могу найти ту петлю, которая образовалась в час рождения властителя и теперь готова оборвать его прекрасную жизнь. Она есть, и стоит развязать этот узелок, как недуг покинет его и он проживёт много-много лет. Но я уже голову сломал, выискивая его, однако у меня ничего не получается. Видимо, я слишком стар для полезной работы, а потому изгнание Суппилулиумы — мой последний подвиг в этой жизни...

— И очень важный!

— Но спасение правителя ещё важнее. Я посоветовал ему позвать Суллу, но он наотрез отказался. Какие-то наушники донесли его величеству, что Сулла и бывший Верховный жрец Неферт — чуть ли не главные его враги и опаснее вождя хеттов. Вы же имеете влияние на мужа?..

Нефертити не ответила.

— Жаль. Сулла хорошо знает звёзды.

— А эта петля не может как-нибудь сама исчезнуть?

— Нет.

— Муж ничего не рассказывал мне об этом разговоре. Теперь я понимаю... — царица не договорила.

Сейбу снова наполнил чашу хозяина, возвратился на своё место и прикрыл глаза. Он дремал до того мгновения, пока в чаше плескалось вино, и открывал их, когда она пустела. Азылык гордился этой необыкновенной прозорливостью слуги.

— С кем поведёшься, — ворчливо отвечал Сейбу, когда оракул начинал его хвалить.

Нефертити молчала, никак не решаясь уйти после того, что она услышала. Но Азылык ничем не мог её утешить.

— И когда это может случиться? — набравшись храбрости, спросила царица.

— В любой миг.

— И прямо сейчас?

Он кивнул. Ей вдруг захотелось найти мужа, крепко обнять его и не выпускать из своих объятий. Слёзы тут же подкатили к горлу, и царица еле их сдержала.

— Я бы только не хотел, чтобы вы дали понять мужу, что обо всём знаете, — предупредил оракул. — Он обидится на меня, это несомненно, но жалостью, излишним сердобольством вы ещё больше оттолкнёте его от себя. Потом будете жалеть, но помочь вам никто не сможет. Даже я. Делайте вид, что ничего не знаете и ничего не случилось. А я буду искать спасение, пока хватает сил, ибо лучшего правителя я не встречал в своей жизни. Обещайте мне, что вы преодолеете соблазн и не откроете мужу тайну, в которую я посвятил вас!

Она помедлила и кивнула. Потом поднялась, двинулась к двери, на мгновение остановилась, словно о чём-то забыла упомянуть, но так и не отважившись, двинулась дальше, однако Азылык сам её окликнул:

— Ведь вы хотели спросить о будущем ребёнке, ваша светлость, вы снова беременны?

Нефертити обернулась, кивнула и долго с мольбой смотрела на Азылыка, словно от него сейчас зависело, кто родится: мальчик или девочка. Оракул не выдержал её взгляда и опустил голову. Ему нечем было утешить царицу. И она всё поняла, даже попыталась улыбнуться и, сохраняя достоинство, вышла из его покоев.

Шуад уже полчаса назад закончил занятия с дочерьми фараона и с нетерпением поджидал царицу, которой передавал читать новые главы «Книги истин». Отдавая, он просил не показывать их супругу и был вынужден кратко рассказать о том, что случилось с книгой, которую она читала раньше.

— Но ведь она была такой интересной, такой нужной, и мой муж сам хвалил её! — недоумевала царица. — Что случилось?

— Если б я знал, ваша светлость. Но лучше не заговаривать об этом с его величеством. Я бы не хотел...

Старую книгу он переписал полностью, не помня ни ночей, ни дней, забывая о еде и питье. Помимо книги ему приходилось изобретать программы и ритуалы всех божественных празднеств заново, так, чтобы главенствующим в них был бог Атон, а все остальные составляли его свиту. Двое писцов трудились без устали, рассылая указания жрецам во все города державы. В таком жутком напряжении жрец никогда ещё не жил и никогда ещё так самозабвенно не творил.

Жрец ведал, что Нефертити уже не имела того влияния на мужа, которое могло бы хоть что-то изменить, но всё же это была единственная надежда. Увидев царицу, спешащую по террасе первого этажа, Шуад помчался ей навстречу.

За последние десять лет он ещё больше растолстел, обрюзг, его круглое, подобное полной луне лицо утратило свою живость, стало рыхлым и почему-то очень печальным. Лишь глазки ещё иногда поблескивали, когда он работал над книгой или слышал новую необычную притчу. В эти мгновения он становился даже привлекателен.

— Здравствуйте, ваша светлость! А я тут поджидал вас! — он поклонился супруге фараона, с трудом переводя дух, и смешно засеменил рядом, всем своим видом стараясь напомнить, что они хотели поговорить о книге.

— Что-нибудь с девочками? — спросила на ходу Нефертити.

— Нет-нет, они всё быстро схватывают, особенно Анхсенпа, она такая любознательная, сегодня написала: «Я очень люблю нашего мудрого фараона», сама, без всякой помощи. Она так похожа на вас, что я иногда вздрагиваю, я ведь помню те дни, когда вы ещё только приходили в бассейн, я там рядом занимался с наследником, мы делали перерыв, и он выбегал окунуться в бассейне...

Нефертити вдруг остановилась, закрыла лицо руками и разрыдалась. Всё произошло так внезапно, что Шуад не мог вымолвить ни слова, не понимая, что послужило причиной этих рыданий. Он начал лихорадочно вспоминать, о чём только что говорил, и не смог ничего внятного припомнить. Царица так сильно рыдала, что слёзы струйками текли по её сомкнутым тонким пальцам, и Шуад уже готов был предположить самое худшее: вторжение хеттов, смерть фараона или конец света. Но как об этом спросишь? Жрец то открывал мясистый рот, то закрывал его, будучи не в силах подобрать нужные слова.

Они находились совсем радом с тронным залом фараона, и двое телохранителей, стоявших снаружи, извещали о том, что правитель на месте, с кем-то беседует, а значит, может в любой момент выйти и увидеть забавную картину: жрец стоит с царицей, а та рыдает взахлёб. Даже телохранители стали коситься. А что делать Шуаду? Бросить её и сбежать? Вот уж глупо. Тем более, что он надеется на её помощь.

Нефертити вдруг успокоилась, встряхнула головой, отвернулась, чтоб утереть слёзы. Шумно вздохнула.

— Извини, — пробормотала она.

Жрец вдруг вспомнил, что начал рассказывать об Анхсенпе, её сообразительности, а потом почему-то перекинулся на историю знакомства Нефертити с Эхнатоном. Так что же расстроило царицу? Её третья дочь или крупная ссора с властителем?

— Так о чём ты говорил?

— Я? — удивился Шуад. — Да почти ни о чём. Девочки пробовали написать самостоятельно несколько фраз, и Анхсенпа составила забавное выражение: «Я очень люблю нашего мудрого...»

— Помолчи! — оборвала его Нефертити.

Жрец с удивлением посмотрел на неё.

— Извини, Шуад, извини! Я прочитала новые главы из твоей книги, прочитала сразу же, не могла оторваться, это так замечательно, так глубоко, так тонко, что я целую ночь не могла уснуть, мне хотелось с кем-то поделиться этим, а ты запретил рассказывать мужу, и я даже не знала, с кем мне поделиться. Это так ужасно, когда не с кем поделиться! Правда? — она столь страстно выплеснула все эти слова, что жрец смутился от таких похвал. — Ты такой чувствительный, одарённый, поэтому новые главы написаны совсем по-другому, в них чувствуется настоящий ум, мудрость, прозорливость. А когда открываешь для себя что-то новое, то очень хочется с кем-то поделиться! С тобой случалось такое?