Нефертити

— Оставьте его, — еле слышно прошептал царь.

Телохранители не сразу, но отпустили Гасили и, поклонившись, покинули шатёр.

— Ты свободен, Гасили, — не глядя на него, проговорил Суппилулиума.

Начальник разведки склонил голову перед спасшим его голову Миумой, поклонился другим полководцам и покинул шатёр. Вождь хеттов вернулся на своё место.

— Кто ещё хотел бы высказаться? — помедлив, спросил он.

— Могу сказать, что звёзды против похода на Египет, — неожиданно подал голос Озри, обычно не вступавший в такие споры.

Не хотел прорицатель и сейчас вступать в перепалку с диким хеттом, но словно кто-то подтолкнул его в спину.

— Потому что там живёт твой сын, оракул?! — тут же, как тигр, вскинулся властитель. — И сам бы ты туда с радостью убежал, я знаю, о чём ты мечтаешь! Разве не так?!

Глаза его сверкнули, пена выступила на губах.

— Ваша милость, ведь вы призвали меня, чтобы я высказал своё мнение. Но я стар и могу ошибаться. Ваш сын сам призвал к себе восемнадцать наших оракулов, и они единогласно сказали тоже самое. Вот послание вашего наследника, оно свидетельствует о том же, я лишь на словах передал его пожелания, — пропустив мимо ушей этот оскорбительный выпад и передав грамоту наследника, продолжил Озри, но самодержец, вскипев, прервал оракула.

— Я не хочу слушать больше ничьё мнение, а любой, кто воспротивится моей воле, будет объявлен изменником и казнён! — выкрикнул Суппилулиума. — Мы берём Халеб и отправляемся на Египет! Да будет так!

Он раскрыл грамоту сына, бегло пробежал глазами и, скомкав, выбросил в сторону.

— Жалкий, подлый трус! — воскликнул самодержец и тут же объявил: — Мурсили больше не наследник!

Он не знал, что ему делать. Опять, как и в прошлый раз, египетский поход развалился на глазах: ушёл Халеб, Гасили, готов был уйти Миума, взбунтовался Озри. Остальные хоть и молчали, но в душе роптали и при первой неудаче во всём обвинят вождя. Им уже снятся тёплые постели, жёны, наложницы, сытые дома. Суппилулиума видит их насквозь.

Второй раз заглядывал царский повар: всё готово к обеду. А барашка, когда подсохнет, не угрызёшь. Да и вкус не тот. Заглянул личный порученец, не выдержал, зашёл в шатёр, приблизился к властителю, шепнул на ухо:

— Жители Халеба готовы принять наши условия. Их прежний голова самолично приехал.

Лицо вождя хеттов посветлело.

— Будем обедать! — объявил он. — Зови дорогого гостя, за обедом и поговорим!

Азылык, напряжённо следивший за этим противоборством военачальников с царём и сам подтолкнувший Озри к перепалке, услышав повеселевший голос правителя, заскрипел зубами от злости. Оракул уже ощутил, как задребезжала душа царя, заныла, смиряясь с тем, что и в этот раз придётся отложить поход в Египет и повернуть назад. Кассит собственными ушами слышал, как Суппилулиума мрачно сказал самому себе: «Если Халеб не примет моих условий и штурм станет неизбежен, то в Египет мне не идти». А сирийцы взяли и приняли его условия. Впрочем, их можно понять: город на перекрёстке караванных путей, самый богатый в Сирии, и жителям есть что терять. А уж перед кем спину выгибать, богатеям и торговцам всё равно. Перед Суппилулиумой ещё легче: он побудет пару дней и уедет, а наместника несложно прикормить, тем более, юного отпрыска. «Халеб на соломе не продержишь, ему овёс подавай!» — говорили купцы. Так всё и оказалось. Старания Азылыка пошли прахом.

Кое-чего он всё же добился. Первое за долгие месяцы смятение в душе правителя Хатти всё-таки случилось. А этот рубец не заживёт. И Озри Азылыку поможет. Для финикийца другого пути также нет.

Занятый этими размышлениями, кассит не заметил, как к нему незаметно вошла Нефертити и, остановившись у дверей, дала знак Сейбу, чтобы тот не тревожил своего господина. Она уже хотела так же незаметно уйти, как вдруг оракул повернул голову и, заметив царицу, мгновенно поднялся.

— Я прошу простить меня, — пробормотал он.

— Нет, это я прошу прощения, что нарушила ваш покой, точнее, вашу сложную работу, — смутилась она.

— Проходите, ваша светлость, я всегда рад вас видеть! — заулыбался прорицатель. — Один взгляд на вас, и вся моя усталость испаряется, как утренняя роса на листьях!

— Вы говорите, как поэт или как влюблённый, — царица села в кресло, приготовленное на тот случай, если к оракулу заходил Эхнатон.

Провидец дал знак Сейбу принести сладости, и тот принёс вазу с финиками, инжиром, виноградом и медовыми лепёшками. Азылык предложил вина, но Нефертити отказалась, и кассит наполнил свою чашу. Он сразу догадался, зачем в его покоях объявилась царица, но не торопился проявлять свою прозорливость, наслаждаясь красотой первой супруги фараона. Превратившись из девочки-подростка в стройную лёгкую женщину с длинной шеей, тонким лицом, все линии которого рисовались стремительно и изящно, она завораживала ещё сильнее, чем пять или семь лет назад. Оракул с такой жадностью её рассматривал, что гостья смутилась.

— Простите, — растерянно пробормотал Азылык.

— Мне, наверное, не стоило заходить, — заговорила Нефертити, — но я не смогла перебороть своё любопытство! Это ужасно, правда?..

— Вовсе нет. Вы неожиданно остались одна, а одиночество не лучшая пора в жизни женщины. Вот я, к примеру, не могу без одиночества, я задыхаюсь, когда меня кто-то опекает или просто проявляет ко мне частое внимание; к вам это, несравненная из богинь, не относится. Но я вас понимаю. И хочу сразу сказать: его величество потерял интерес к Киа и скоро вернётся к вам.

— Это правда?! — царица даже вздрогнула, услышав эту новость.

Азылык кивнул.

— А почему он потерял к ней интерес?

— Думаю, что наш правитель распознал истинную и ложную красоту. Только и всего.

— С вашей помощью, — добавила Нефертити и улыбнулась. — Я слышала, вы пригрозили, что превратите её в мышь или лягушку...

— Я всегда был рад помочь вам, ваша светлость.

— А вы в состоянии исполнить эту угрозу? — полюбопытствовала она.

Он задумался, но по его молчаливому лицу было понятно, что это так.

— Я не имею права отвечать на такие вопросы. Слова иногда похожи на стрелы с отравленным наконечником.

— Я понимаю. Мой муж вернётся навсегда? — спросила царица.

— Вы не должны задумываться об этом, ваша светлость. Вас любят тысячи египтян. Многие каждый день кладут живые цветы к вашим статуям во всех концах города, приходят к ним, как на свидания, разговаривают и объясняются в своих чувствах. Вашего мужа отчасти угнетает эта любовь, он ревнует, а ревность заставляет его совершать порой необъяснимые поступки. Вы должны об этом помнить и прощать его. Прощать, — настойчиво повторил оракул.

Нефертити кивнула. Она поблагодарила Азылыка, откланялась и ушла. Сейбу, видевший супругу фараона в первый раз, проводил гостью оторопелым взглядом и восхищённо зацокал языком, чего с ним никогда прежде не случалось.

— Богиня! — уважительно прошептал он.

10

Сулла встретился с бывшим Верховным жрецом спустя год и несколько месяцев после того, как вернулся в Фивы под сень родительского дома. Первые полгода прорицатель никак не мог поверить, что его, как паршивую овцу, выгнали из дворца фараона и больше не желают там видеть. Ему казалось, вот-вот прискачет гонец, объявит милость властителя, который попросит оракула возвратиться: ведь кроме него никто так хорошо не знал расположение звёзд на небе, не мог считывать их каждодневные сообщения. Но гонец не появлялся, а Сулла, как узник, просиживал целые дни у окна, ожидая громких криков: «Дорогу гонцу фараона!» и торопливого всадника на пыльной улице Фив.

Прошло полгода, потом ещё два месяца, обида прожигала сердце оракула, он осунулся, похудел, тёмные круги легли под глазами, пока не пришёл один купец и, обливаясь слезами, не умолил звездочёта сжалиться над ним. Его дочь была прикована неведомым недугом к постели, и ни один лекарь не знал, что с ней происходит, выздоровеет она или дни её сочтены. И все домашние жили в этом страхе, не зная, у кого вымолить её спасение.