Нефертити

— Завтра Иеремия даст вам хлеба, и доброго пути! Кланяйтесь вашему отцу! — Илия допил свою чашу до конца, поклонился братьям, простившись с ними. Распорядитель отвёл их на покой в летний гостевой домик, находившийся в саду.

Он знал, что Рахиль ждёт его, и сам стремился в её объятия. Столь невероятная жажда её бесстыдного тела, её бесстыдной любви сжигала его, что он решил ныне же обсудить с женой просьбу служанки, а потому зашёл в покои жены. Солнце уже заходило, и Сара, уложив детей, сама готовилась ко сну, смазывая лицо и шею смягчающей благовонной мазью. Увидев мужа в этот вечерний час, да ещё в своей спальне, она вспыхнула, стыдливо опустила голову. Когда-то Илию покорила эта стыдливость и чрезмерная скромность его невесты, но теперь они мешали её чувствам вырваться из-под оков и доставить мужу ту усладу, которой он желал. Она сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Родив мужу троих детей — двоих сыновей и дочь, каждый раз, ощущая его прикосновения, она сжималась от страха, безропотно покоряясь его воле. Вот и сейчас, стоило ему войти, как она тотчас вспыхнула, а потом вдруг похолодела. Набросила накидку, хотя в спальне было тепло.

— Не бойся, я скоро уйду, — заметив её пугливое волнение, проговорил он. — Но я пришёл сказать тебе, что хочу объявить Рахиль своей второй женой, она ждёт от меня ребёнка.

Сара застыла. Она давно ждала этого объявления, последние месяцы каждый день, и, услышав об этом, вздохнула с облегчением.

— Почему ты вздыхаешь?

Она пожала плечами.

— Может быть, что-то скажешь?

— А что я должна сказать?

— Что тебе это не по душе, что ты не хочешь видеть новую жену, я не знаю, что ты должна сказать. Что чувствуешь! — рассердился Илия.

— Я люблю тебя, но понимаю, что совсем не умею это делать, у меня не получается, а Рахиль это умеет, и почему бы ей не стать твоей второй, она заслужила такую награду, — Сара улыбнулась.

— Какую награду?! При чём здесь награда?! Я пришёл не только, чтобы объявить тебе об этом, но и посоветоваться. Ты мать моих детей, и я бы не хотел причинять тебе боль. Тебе и нашим детям. Если ты не согласишься, не сумеешь объяснить им так, чтобы они восприняли это легко и без особых огорчений, я не стану ничего объявлять, клянусь тебе!

— Нет, я сумею, не беспокойся, — Сара приблизилась к нему, коснулась ладонью его груди, ласково заглянула ему в глаза. — Я знаю, тебе помогают её стоны, крики, покусывания, всё, что она делает, но мне, видимо, никогда этому не научиться! Никогда! И потому ты принял правильное решение, а уж с Рахилью мы как-нибудь поладим. Она немного заносчивая, но не глупая девушка. Ты же столько работаешь так устаёшь, что тебе необходимо выплёскивать скопившиеся в душе чувства. Я же знаю...

Она, выпалив все слова разом, тотчас умолкла, покраснела и опустила голову. Он прижал Сару к себе и долго не выпускал её из объятий.

— Если Рахиль будет возноситься, ты обязательно скажи мне, я поставлю её на место! — прошептал он.

Она кивнула, смахнула слезу.

Наутро Иеремия засыпал мешки братьев зерном, те взвалили их на ослов и, попрощавшись, попросив передать их нижайшую благодарность первому царедворцу, отправились в обратный путь. Двинулись пешком, ибо Иуда, будучи старшим, не велел тратить зерно даже на оплату лодочника, который потребовал за перевоз до устья Нила целый мешок пшеницы.

— О чём тебя расспрашивал господин первый царедворец? — идя рядом с Деборой, спросил Иуда.

— Господин первый царедворец сказал, что я очень красива, а потом спросил, приходил ли кто-нибудь свататься ко мне, — радуясь своим новым сандалиям, ответила Дебора.

— И что ты ему ответила?

— Я рассказала о том рыжем кожевеннике, который приезжал меня сватать.

— Что, что ты говорила о нём? — не унимался Иуда.

Он не понимал, что произошло. Первый царедворец приказал им без Деборы не появляться. Они её привели. Он их покормил, дал зерна и отправил назад. Зачем же нужно было приводить её? Чтобы Илия посмотрел на неё и сказал, какая она красивая? Или он ожидал увидеть более гладкую и упитанную девушку? Впрочем, и жених высказал им те же претензии: мол, не мешало бы невесту подкормить к свадьбе, а то какая из неё хозяйка? А у него хозяйство большое, которое от жены потребует немало сил, и как бы жёнушке не надорваться.

— Я сказала, что от него сначала жутко пахло сырыми кожами, а потом, когда он приехал во второй раз, то запахов уже не было, — улыбнулась сестра, замедляя шаг: она уже устала.

Иуда подогнал осла, который выглядел покрепче остальных, усадил сестру на него.

— И больше он ничего не спрашивал?

— Он спрашивал, люблю ли я его.

— А ты что?

— Я сказала: не знаю. Потому что других я не видела.

— А что царедворец?

— Я не помню, потому что заснула.

Иуда вспомнил, как расстроился из-за этого хозяин, и перестал разговаривать с глупой сестрой. Надо беречь силы.

Они шли весь день и к вечеру сделали привал. Иеремия по приказу хозяина дал им в дорогу лепёшек, сухого мяса, запечённых в глине голубей, которые долго сохранялись в такую жару. Иуда выдал всем по куску мяса и по лепёшке. Братья мигом проглотили свою еду и жадными глазами уставились на несъеденного голубя сестры.

— Возьмите, я не хочу, — улыбнулась она.

Все бросились к Деборе, но Иуда неожиданно остановил братьев.

— Не трогать! — рявкнул он. — Разъелись вчера за обедом! Уже по голубю и лепёшке мало! А ты съешь немедленно! Останешься такой худой, как сейчас, никто замуж не возьмёт! Ешь!

Сестра испугалась его сурового тона, отщипнула пёрышко мяса, но, разжевав, с трудом проглотила.

— Я не могу.

— Сможешь! Не торопясь ешь, запивай водой. Пойми, ты должна! Отец тебя избаловал. Спишь, сколько пожелаешь, вся забота — мать накормить, ей воды подать, да рядом с ней посидеть, разговорами потешить. А в чужом доме всё придётся самой делать. И кизяку в хлеву набрать, принести, очаг затопить, воды из колодца натаскать, обед сварить, в доме убрать. И так с утра до вечера на ногах, не присядешь порой, если в доме работников много, — Иуда стал укладываться на ночлег. — Встаёшь раньше всех, ложишься последней. А ночью надо ещё мужа ублажить! Такая вот женская доля, ничего не поделаешь!

— А можно замуж не ходить? — испуганно пробормотала Дебора.

— Нельзя! — строго ответил Иуда. — Кто ж тебя кормить-то станет?

Неожиданно на горизонте, где погружался в зыбучие пески багровый шар солнца, показались два всадника. Их заметили не сразу, а когда разглядели, поняли, что те скачут к ним. Подлетев к братьям, воины остановились.

— Вы утром покинули дом царедворца? — спросил один из них.

— Да, мы, — ответил за всех Иуда.

— Развяжите мешки для осмотра!

— Но почему?!

Воины обнажили мечи.

— Делайте то, что вам приказывают!

Братья подчинились приказу, выставили мешки. Один из воинов стал высыпать содержимое каждого из них на песок. В каждом мешке лежали те же самые серебряные блюда и кувшины, какие дал им отец для покупки зерна. Удивлению братьев не было предела.

— Почему ты не отдал наше серебро за взятый нами хлеб?! — воскликнул один из братьев, бросив взгляд на Иуду.

— Я отдавал, я не знаю, как эти блюда и кувшины снова очутились в наших мешках! Всё повторилось, как в прошлый раз!

Но воина, обыскивавшего иудеев, не интересовало их серебро, он даже не прислушивался к словам братьев, вытряхивая содержимое одной торбы за другой. Из последнего мешка Деборы неожиданно выпало большое серебряное блюдо с изображением лотоса и четырьмя рубинами. Стражник радостно схватил его и показал второму.

— Вот оно! Чей это мешок?!

— Мой, — изумлённо пробормотала Дебора, ничего не понимая. — Но это блюдо не моё!

— Да! Это серебро принадлежит господину первому царедворцу, ты украла его, а потому поедешь с нами!

— Но я его не брала! Я никуда не поеду!

Она рванулась, но второй воин набросил на девушку аркан, затянул петлю и, подтащив её к себе, бросил поперёк седла. Братья сделали шаг, точно пытаясь вступиться за сестру, но второй воин выхватил меч и занёс его над головой, преградив путь остальным.