Нефертити

— О чём я тебе и толкую! Мы поначалу так и хотели, чтоб я понесла одновременно с тобой, Сулла уговорил меня, но не сразу у нас всё получилось, нужно было ждать второго полнолунного дня, а потом у тебя дочь родилась на двадцать дней раньше, у меня же, наоборот, всё происходит с запозданием. Он очень нежный!..

— Ребёнок?

— Сулла, — снова смутилась Тиу, потупив взор. — Но вспыхивает, как огонь, и ничем его не удержишь! Ему тридцать лет, а ведёт себя, как мальчишка. Я его постоянно уговариваю не ссориться с Азылыком, смириться, унять свою обиду на то, что пока он не первый оракул. Когда я рядом, он со мной соглашается, но стоит ему уйти от меня, всё напрочь забывает. Твердит одно: как увижу его мрачное лицо, готов с кулаками на него кинуться! Но этот кассит действительно неприятный, и глаз у него плохой!

Сестра болтала не переставая, наполненная новой любовью и беременностью, счастливая, стремящаяся излить свою радость и спасти сестру, хотя сама не верила в то, что её сын в состоянии полюбить кого-то ещё. И всё же тревога шевельнулась в груди Нефертити — муж то и дело задумывался о наследнике, несмотря на то, что они были молоды и полны сил, а Мату, расспросив повитуху о том, как проходили роды, отметил, что она может рожать и дальше, ибо никаких опасных примет не появилось. Но возникшая тревога не уходила — Нефертити вспомнила туманный ответ Азылыка, не пожелавшего поддержать её уверенность, а он умел провидеть будущее, как и Сулла, бросившийся ещё до родов искать подмену. И выходит, что предлагаемый Тиу выход единственный: через два месяца она, как и в предыдущий раз, может забеременеть, а значит, надобно сейчас искать похожую на неё служанку или бедную мастерицу, каковым судьба определила вынашивать и рожать мальчиков. Расположение небесных звёзд не переменить. Хорошо бы найти митаннийку, ибо там, где она родилась, чуть светлее цвет кожи, внимательный взгляд мужа это отличие уже приметил. Однако стоило царице впустить в себя эту подлую, ничтожную мысль, как душа подняла целую бурю негодования: нельзя собственное счастье строить на обмане, бог накажет, а судьба отвернётся от неё.

— А эта вышивальщица, она нашла себе мужа? — помедлив, спросила царица, и Тиу, превратно истолковав её вопрос, радостно заулыбалась.

— Сулла те деньги, что приносил первый раз, оставил ей, узнав о горе, а потом посылал слугу справляться, как женщина поживает. Та обрадовалась, стала благодарить и просила передать, что готова исполнить просьбу, у неё на примете есть человек, он бывший приятель мужа, и у него в семье тоже все сыновья! — рассказала сестра. — Через два месяца можно, я думаю, так и сделать.

Нефертити покраснела и несколько мгновений не могла выговорить ни слова. Ей сами слова, с лёгкостью произносимые Тиу, сами раздумья об этом показались столь страшными и кощунственными, что от страха она даже застыла, ожидая немедленной кары Атона. Неужели её родная сестра не понимает, что гибель каменотёса и есть божеское знамение, запрещающее даже думать о таких вещах, и они оба с Суллой виноваты в его смерти.

— Я вовсе не о том хотела спросить, может быть, она нуждается в нашей помощи? — пролепетала царица.

— Я всё понимаю, и мы с Суллой о ней позаботимся. Только ты мне наутро после первой же близости с мужем должна сразу о том доложить! Сама знаешь, полдня и те тут имеют значение!

— Я не хочу подмены! — покраснела Нефертити.

— Я всё поняла, о том не твоя забота! Какая ты ещё слабенькая, даже пот выступил на лбу, — Тиу промокнула его платком. — Поправляйся, моя девочка, моя радость! Ты не поверишь, к сыну я давно уже не питаю материнских чувств, он стал повелителем, и я подчас испытываю робость от его строгих взглядов, но зато к тебе день ото дня в моей душе увеличивается материнская нежность и забота! Не буду тебя больше утомлять, мы с Суллой едем на прогулку по Нилу. Он постоянно твердит, что для будущего сына созерцание природы очень важно. Всё, отдыхай!

Тиу поцеловала сестру в лоб и ушла, так и не поняв её истинного отношения к тому, о чём она рассказывала. Нефертити не понимала, как это можно взять чужого ребёнка и отдать своего, и при этом веселиться, радоваться жизни, целовать, ласкать того, кто не является для тебя родным. И при этом, улыбаясь, обманывать всех, даже богов, которые все видят. Молодая царица не понимала и другого, как Тиу могла так измениться и всерьёз предлагать ей такую подмену. Неужели положение супруги фараона обязывает быть подлой и лживой? А как потом она предстанет перед Судом Осириса? Что ему скажет? А вдруг этот обман раскроется раньше? И все будут называть её низкой, подлой обманщицей, воровкой, укравшей чужое дитя.

Эти мысли внезапно обожгли её с такой силой, что красная полоса проступила на коже слева, точно кто-то опалил её огнём.

Сулла с того самого дня, когда правитель объявил о новом первом оракуле, намеренно не раскланивался с Азылыком, точно считая, что его нет. Он и раньше не баловал фараона своим вниманием, теперь же намеренно не заходил к нему, словно ожидая, что тот сам его позовёт, и проводил всё время у Тиу. Так прошло два месяца, и в один из дней слуга, занимавшийся хозяйством звездочёта, сообщил, что распорядитель дворцовых кладовых, откуда они постоянно брали продукты, принадлежавшие Сулле по должности, отказал ему в довольствии, а у них заканчивается не только мясо, но и мука, через неделю нельзя будет испечь даже лепёшку.

— Но почему?!

Слуга развёл руками. Тогда Сулла зашёл в кладовые. Распорядитель, давно знавший оракула, увидев его, смутился.

— Мне приказано не выдавать вам ничего.

— Кто приказал?!

— Первый царедворец, я подчиняюсь ему.

Сулла бросился к фараону, не пожелав даже объясняться с иудеем и хорошо понимая, чьи это козни. Но, оказывается, Эхнатон знал об этом.

— Азылык сказал, что ты уже два месяца не появляешься на службе, а значит, не хочешь больше исполнять свои обязанности. А я не могу кормить бездельников.

— Но, ваше величество, ни вы, ни первый оракул не призывали меня к себе, — объяснил Сулла.

— Ты обязан был каждый месяц составлять звёздный прогноз, касающийся как моего здоровья, так и разных сторон жизни всей державы. Видимо, ты решил, что теперь, когда ты живёшь с моей матерью, я должен просить тебя об этом, — еле сдерживая гнев, проговорил фараон. — Так вот, этого не будет!

— Да, я виноват, ваше величество, но нельзя столь грубо обращаться со мной! Вы могли вызвать меня и предупредить, — обидчиво заговорил Сулла, но правитель перебил звездочёта:

— Не надо мне указывать, как вести себя! — вспылил Эхнатон. — Ты разыгрывал из себя обиженного, почему-то вообразив, что я уже назначил тебя первым оракулом, а потом передумал, но этого не было. Ты, проходя мимо Азылыка, воротил нос в сторону, словно перед тобой жалкий проходимец...

— Да, я не уважаю его и впредь не намерен этого делать!

— Молчать! Не смей перебивать фараона, когда он говорит! — побагровев, выкрикнул самодержец. — Ты не уважаешь в первую очередь своего повелителя, который назначил этого человека первым оракулом! И, кланяясь ему при встрече, ты отдавал дань уважения моему выбору, а с презрением проходя мимо, ты выказывал презрение и мне, как свершившему необдуманный поступок!

— Я чувствую, это он подучил вас! — злобно прошипел Сулла.

— Молчать! Не сметь в таком тоне разговаривать со мной! Вон отсюда!

— Но, ваше величество...

— Вон! — закричал Эхнатон, и Сулла, поклонившись, покинул тронный зал.

У дверей, поджидая, когда властитель освободится, стоял Илия. Он слышал этот крик фараона, и на его лице отразился испуг.

— Я этого так не оставлю и отомщу твоему дядюшке! — выплеснув накативший гнев, объявил Сулла первому царедворцу и зашагал прочь из дворца.

6

Каркемиш был взят после упорной трёхдневной осады. Но, даже вступив в город, воины Суппилулиумы не чувствовали себя победителями. В каждой улочке, в каждом доме их ждала засада. Дети бросались с ножом на захватчиков, женщины пытались выцарапать глаза, старики хватали кривые мечи и с воплями мчались навстречу завоевателям. Такого отчаянного напора хетты никогда ещё не видели, и когда подступила ночь, несмотря на категоричный приказ властителя, ночевать в городе никто не остался.