Нефертити

Он снова улыбнулся, однако слова о красоте жены вдруг насторожили правителя. Он было поверил всему, что наговорил оракул, как вдруг оказывается, что Египет спасают лишь потому, что ранним утром дряхлый старик увидел царицу, воспламенился, узрев её прелести, и они напомнили ему о грядущей напасти. А если б Азылык не увидел этим утром Нефертити? Тогда через несколько месяцев Ахет-Атон и другие египетские города лежали бы в руинах? Слышал ли кто-нибудь большую нелепость, чем эта?!

Самодержец нахмурился, снова скрестил руки на груди, сжав символы власти, точно не желая больше слушать этот бред, но Азылык гордо вскинул голову и поднял руку.

— Не торопитесь, ваше величество, прогонять меня и подвергать незаслуженному оскорблению! Вы молоды, и я не держу обиды на вас. Когда-то и я ничего не принимал на веру, отвергая чужой опыт и набивая шишки на голове. Обыкновенному человеку это простительно. Шишки и раны подчас заменяют ему ум. Но вы правитель, отвечающий за весь народ, и не должны так потакать своему самолюбию. Я ухожу с горьким разочарованием и прежним убеждением в том, что все властители любят слушать только себя и восхваления себе! — последние слова прозвучали особенно жёстко, узкое лицо кассита побагровело, вздулись жилы на длинной шее.

Азылык склонил голову и двинулся к выходу.

— Подождите! — опомнившись, остановил его фараон. — Такая мысль у меня мелькнула, но я не собирался вас прогонять.

Оракул остановился.

— Я теперь понимаю, почему Суппилулиума рассорился с вами! Вы всегда так разговариваете с правителями?

— Служба оракула в том и состоит, чтобы говорить правду. А льстецов хватает и среди советников, — не задумываясь, ответил Азылык.

— Вот как? — Эхнатон на мгновение задумался. — Отчасти вы, наверное, правы. Не хотите служить мне?

— Я бы не хотел обижать Хаарита, Суллу и других ваших звездочётов, ибо терпеть не могу завистников.

— Мы решим, как этого избежать, — доброжелательная улыбка вспыхнула на губах Эхнатона.

— Я уже стар...

— Зато я молод.

— Да, это важное преимущество, — кивнул оракул.

— Соглашайтесь! Чаще будете видеть мою божественную супругу, чья красота вас неожиданно разбудила, — усмехнулся правитель и, посерьёзнев, добавил: — Мне нужна ваша помощь! И ваш опыт. Я не хочу набивать шишки.

— Что ж, попробуем.

— Тогда я сейчас приглашу Шуада, и помогите ему составить те слова, какие должны выкрикнуть гонцы, прискакав в Эмар, Халеб и Каркемиш. Чтоб они не путались в них и бойко отвечали на все вопросы городских старейшин. Ведь это важно?

— Тут вы правы, — кивнул оракул.

— Ну вот вы и начали служить, — Эхнатон снова улыбнулся, снял шапку фараона, пригладил мокрые волосы, поднялся с кресла, сложив на него символы власти. — А чтоб вы потом не заподозрили меня в обмане, сразу открою одно своё затруднение. Сулла предсказал, что у меня родится сын, и я пообещал, что если это случится, он станет первым оракулом Египта. Если его пророчество сбудется, я обязан буду это сделать. Но тогда для вас я введу должность первого советника, только и всего, так что не переживайте!

— Мне жаль, но царица ждёт дочь, — помедлив, вымолвил Азылык.

Лицо Эхнатона мгновенно застыло, снова превратившись в безжизненную маску, настолько потрясло его это неожиданное откровение оракула.

— Это правда?

Кассит кивнул.

— Но почему я должен верить вам, а не Сулле?! Вы старый и неприятный, я имею в виду ваш внешний облик: грубое лицо, грубая кожа, глаза... ваш взгляд трудно выдержать и мгновение, а Сулла молод, наделён страстью, умён, многое знает! Так кому мне верить? Докажите свою правоту! — не выдержав, набросился на него властитель. — Докажите! Вы причинили мне сильную боль! Докажите!

Оракул не отрываясь смотрел на Эхнатона, и будто два луча исходили теперь из его глаз. Они коснулись скипетра, кнута, царской шапки, и неожиданно вещи оторвались от кресла и медленно стали подниматься в воздух. Правитель с изумлением наблюдал за происходящим. Остановившись посредине между полом и потолком, вещи застыли, а потом не спеша закружились в странном хороводе, подчиняясь неведомой силе. Они степенно плавали друг за другом, как вдруг сорвались и понеслись по кругу с такой стремительностью, что послышался свист разрезаемого ими воздуха, и настоящий прохладный ветер растрепал волосы властителя.

— Останови их, — прошептал он.

Азылык закрыл глаза, и вещи тотчас упали на кресло.

Фараон не мог выговорить ни слова, потрясённый увиденным.

— Но как ты узнал... — правитель не договорил.

— Я вдруг увидел спящую девочку в её животе. Она уже существует, только очень маленькая. Наверное, она бы уместилась вся у меня на ладони. Я не хотел, это получилось непроизвольно. Могу ещё сказать, что она очень красива. Я бы гордился, если б был отцом этого чуда, клянусь, ваше величество!

— Я верю тебе, Азылык, — с грустью кивнул Эхнатон. — Но давай остановим твоего хетта! Сейчас это важнее, мне кажется.

Они вышли вдвоём из тронного зала, и на их лицах читались грусть и согласие. Сулла ревниво вытянул голову, но самодержец его даже не заметил, обратившись сразу к Шуаду:

— Я хочу, чтоб вы помогли сейчас нашему первому оракулу, его величают Азылык, — фараон бросил мимолётный взгляд на него. — Нужно составить несколько важных фраз, а в этом ты, Шуад, разбираешься! Поговорите в моём кабинете, а я сам подберу гонцов и туда их приведу!

Шуад и Азылык молча поклонились и ушли. Для Суллы же слова фараона о новом первом оракуле прозвучали, как гром среди ясного неба.

— Но, ваше величество, мы не понимаем, что означают ваши слова? — возмутился молодой провидец. — Хаарит уже не первый оракул?

— Хаарит сам нижайше просил освободить его от должности первого оракула, разве не так?

— Да, я уже стар... — пробормотал он.

Эхнатон недоумённо взглянул на Суллу.

— Но почему выбор пал на этого старого чужестранца, которого никто не знает, ваше величество? — заюлил тот. — Я служил ещё вашему отцу...

— Его знаю я, и это моё право как фараона подбирать себе первых помощников, — чеканя каждое слово, холодно проговорил Эхнатон. — И если завтра наш первый оракул прогонит вас прочь, то я ни одним жестом не выкажу своего возражения. Ни единым!

Сулла побледнел, прожигаемый страхом, тотчас разгадав, что навлёк на себя гнев правителя. Фараон, не сказав больше ни слова, удалился.

— Я тебе говорил, что сыновей у них не будет, — пробормотал Хаарит. — Звёзды не ошибаются.

— Да я уже с Тиу договорился, она нашла роженицу, которая разрешается от бремени в один и тот же день с царицей и носит в себе сына! — еле справляясь с ознобом, пробормотал Сулла. — Даже муж у неё похож на нашего властителя, и сама хороша, чего ещё желать?! Объявился бы наследник, все счастливы, не в первый раз такое свершается под этим небом! Я первый оракул, и твоя жизнь текла бы спокойно и неспешно. Что, разве не так? И вдруг какой-то Азылык, и всё рушится! Земля перевернулась! — выкрикнул он.

— Тише, не буди подземных духов Осириса! — властно выговорил Хаарит. — Азылык дядя Илии, вот что плохо. Не люблю засилья иудеев, они, как муравьи, в любую щель пролезут! А он сыграл на твоём ложном пророчестве о наследнике и обошёл нас. Потому лучше молчать. Я тебе давно об этом говорю! Иначе нас вышвырнут отсюда, как облезлых собак!

— Ну это мы ещё посмотрим! — напыжился Сулла.

Шуад провёл первого оракула в просторный кабинет фараона, усадил в кресло рядом с узким окном, сквозь которое прорывался прохладный ветерок с Нила.

— А я уже второй раз слышу ваше имя, — не удержавшись, проговорил жрец. — Первый раз его произнёс в Фивах совершенно незнакомый мне человек, приезжий, как потом выяснилось. Он подбегает ко мне и спрашивает: Азылыка не знаете? Я говорю: нет. Ночевать ему негде, я приютил его у себя. Проходит несколько дней, он готовит изумительное мясо, мы пьём вино, беседуем, и вдруг он снова: как же так, почему ты не знаешь Азылыка? Я спрашиваю: да кто он такой?! А мой гость и заявляет: лучше тебе не знать его никогда, дольше проживёшь! Вот такая история! — радостно засмеялся Шуад, но, столкнувшись с цепким и напряжённым взглядом оракула, тотчас посерьёзнел. — Ну что же, надо работать! Сейчас мы быстро всё сделаем, я только очиню карандаши, — он взял несколько рыбьих костяных палочек, из которых делали карандаши для письма, умело заострил их.