Нефертити

В первый миг Суппилулиума готов был растерзать, забить до смерти этого низкорослого зажиревшего сирийца, прижившегося среди хеттов, которого всегда можно было заподозрить в измене и повесить. Но Халеб отличался безудержной храбростью, искусным ратным умом, и правитель, обязанный ему многими победами, сдерживал свою неприязнь.

— Что ты предлагаешь?

— Боги советуют нам вернуться, ваша милость, — поклонившись, вымолвил Халеб.

— Я поверну назад, когда упадёт мой последний воин, — помедлив, ответил властитель.

Они вышли из Эмара и двинулись на Кадеш. Никто не роптал, но все со страхом посматривали на своего вождя, задумавшего столь странным способом уничтожить всё войско. Об этом втайне перешёптывались у него за спиной, не смея бунтовать и с отчаянием вступая на караванный путь среди песков. Дикий зной обжигал ноздри и засыпал песком глаза, лошади валились с ног, но властитель даже не оборачивался, слыша за спиной истошные вопли. Одолев пять вёрст, конь под Суппилулиумой неожиданно захромал. Лекари осмотрели его и, увидев кровавые мозоли на месте сорванных подков, забраковали жеребца. Резервных лошадей уже не было, и пришлось выпрягать колесничих. Властителю подвели трёх лучших, но и у них оказались впалые, запотевшие бока и раны на ногах. Кони смотрели на вождя с такой тоской, что государь первым отвёл взгляд.

— Хорошо, мы возвращаемся, — помолчав, мрачно обронил он.

И в тот же миг уши заложило, будто песком засыпало, и в голове послышался хрипловатый смешок. Вождь хеттов вздрогнул, напрягся, ибо не раз слышал его наяву и сразу же узнал, кому тот принадлежит. Правителя затрясло от ярости, он сжал кулаки, упал на колени, уткнувшись головой в песок. Пена выступила на губах. Слуги подбежали к нему, чтобы поднять повелителя на ноги.

— Пусть все уйдут, оставьте меня одного! — прохрипел он. — Дайте лишь воды!

Все отошли в сторону, слуга принёс глиняную флягу с водой. Она была тёплая, с горьковатым привкусом трав, которые лекари клали для её очистки. Гнусный смешок стих в голове, и властителю почудилось, что Азылык стоит рядом и с пренебрежением его рассматривает. Правитель вскинул голову, и его ослепил яркий солнечный свет. Он закрыл глаза ладонью.

— Я тебя всё равно найду, Азылык! — в отчаянии прошептал Суппилулиума. — Я не дам тебе умереть своей смертью!

7

Подходил к концу седьмой год изобилия. Как и предсказывал Азылык, почти каждый год египтяне собирали по два урожая пшеницы и других зерновых. В окрестностях Фив вырос целый амбарный городок, где на многоярусных площадках хранилось зерно. Илия, сам вызвавшийся руководить этими работами, не довольствовался тем, что забирал рис и пшеницу у своих земледельцев, поощряя их собирать один урожай за другим, но целыми возами закупал пшеницу в Палестине и Финикии, в Ливии и Вавилонии. Тут у ханаанина обнаружился редкий купеческий талант. Все иноземные купцы искали его дружбы, направляя свои караваны в Фивы. Ибо везде цена на кадь зерна падала, и только в Египте держалась на прежнем уровне. Илию упрекали в том, что он без меры тратит деньги властителя, он же спокойно отвечал завистникам:

— Да, я хочу скупить все излишки зерна, никому не дать завладеть ими, зато потом я сам буду устанавливать ту цену, какую сочту нужной, и сделаю своего господина самым богатым на всей земле!

Илия ещё полтора года назад доложил фараону и его двенадцатилетнему сыну Аменхетепу Четвёртому — отец и сын теперь правили вместе; старый правитель, предчувствуя скорую кончину, как бы передавал наследнику престол, посвящая его в тонкости управления царством, — о том, что запасов зерна хватит, чтобы прокормить всех египтян в течение последующих семи лет и даже кое-что останется на продажу, но властитель повелел продолжать закупку зерна и строить новые амбары.

Бывший пленник давно уже жил в собственном доме. Фараон сдержал своё слово, выстроив для царедворца просторный особняк с двумя спальнями, большой гостиной, кабинетом, гостевой комнатой, кухней, комнатой для прислуги, погребом, ещё одной гостиной на втором этаже, собственным садом с верандой и бассейном, помог обставить мебелью, пожелав юноше привести в дом красивую хозяйку. Едва дом был отстроен, как Илия выпросил у правителя свободу для Азылыка и поселил его в новом доме. Через два года первый царедворец женился, взяв в жёны дочь знатного торговца, также ханаанина, Сару, которая родила ему вскоре первенца. Азылыка он представил жене как родного дядю, требуя оказывать ему всяческое уважение. Всё шло своим чередом, правитель был доволен стараниями Илии. Изредка он просил разгадать тот или иной сон, царедворец бежал к дяде, и тот всё подробно объяснял. С годами его тёмный, будто вылепленный из глины узкий лик неожиданно стал светлеть, обретая мудрый и благостный вид.

В ожидании своего шестого хебседа Аменхетеп чувствовал себя плохо. Первый хебсед каждый фараон праздновал в своё тридцатилетие, а дальше эти юбилеи повторялись через каждые три года. Считалось, что через эти промежутки происходило магическое обновление жизненных сил властителя, но точно невидимый недуг уже крепко держал его в своих когтях. А потому всеми делами управлял его сын. Он всё реже советовался с отцом, и многие сановники быстро почувствовали его строгий нрав и острый ум, подмечавший любую мелочь и все их оплошности. Пока он ещё был милостив, хотя несколько царедворцев уже лишились своих высоких должностей без всякого объяснения причин, и остальные теперь с робостью входили в покои фараона, где на двух тронах с церемониальными скипетрами в виде посохов в одной руке и с бичом в другой сидели отец и сын. Сановники опускали головы, стараясь не встречаться с настороженным и чуть насмешливым взглядом наследника.

Однажды он остановил Илию во дворце, залюбовавшись его браслетом, набранным из разноцветных пластин разных пород дерева. На каждой была вырезана фигурка диковинного животного.

— Это делают наши мастера? — поинтересовался юный правитель.

— Нет, мне подарили его ливийские купцы, ваша милость. Они сказали, что он таит в себе лечебные свойства, изгоняет из тела дурную кровь, но мне он просто приглянулся, — заулыбался Илия. — Хотите, я вам его подарю?

— Мне неловко принимать такой дорогой подарок, — смутился сын Аменхетепа Третьего.

— Он мне ничего не стоил, купцы поднесли его, обрадованные, что я покупаю у них зерно, а я дарю его вам!

Первый царедворец тотчас снял браслет и ловко надел на руку юного фараона. Тот даже не успел воспротивиться этому.

— Когда одолевает скука, я начинаю рассматривать фигурки животных, — увлечённо заговорил иудей. — Обратите внимание, ваша милость, каждый из зверей как бы догоняет и хочет напасть на другого. Очень весело за ними наблюдать! Кот гонится за мышонком, лис выслеживает кота, барс кидается на лиса, лев мчится за барсом, слон хочет растоптать льва, а человек охотится на слона. А если вы начнёте крутить браслет на руке, то картинки оживут, и вы увидите, как каждый зверёк движется! Вот смотрите!

Он стал крутить браслет, и звери действительно словно ожили. У наследника от восторга загорелись глаза.

— Как здорово! — прошептал царевич, уже сам крутя браслет и будучи не в силах оторвать глаз от забавной игрушки.

— Я рад, что вам понравилось! Через пару дней ливийцы опять приедут с хлебным караваном, я попрошу их привезти новые поделки! Они с ума сходят от счастья, что мы у них зерно покупаем, а потому везут с собой ещё и подарки, — важно усмехнулся Илия, — считая нас за круглых дураков, ибо кто в урожайные годы пшеницу покупает?! А я тоже дурачком прикидываюсь, объясняю, мол, у нас недород! Знали бы они, что их ждёт!

— А если не будет засухи? — неожиданно спросил наследник, и первый царедворец, не ожидавший столь бесхитростного вопроса, на мгновение растерялся.

Ханаанин только представил себе, какой убыток понесёт семья фараона, если сбудется это наивное предположение юного властителя, и у него потемнело в глазах. Он хотел было сослаться на старого фараона, ведь это был его сон, самодержец самолично одобрил предложенный Илиёй план спасения, но вспомнил совет, данный ему Азылыком. Помолчав, первый царедворец повторил слово в слово мудрую истину оракула.