Страница 1 из 62
Ермак Тимофеевич
Об авторе
Николай Эдуардович Гейнце родился 13 (25) июня 1852 года в Москве. Отец — по национальности чех, учитель музыки, мать — костромская дворянка, урождённая Ерлыкова.
Родители дали будущему литератору хорошее образование и воспитание. Гейнце окончил московский пансион Кудрякова, 5-ю московскую гимназию (1871), юридический факультет Московского университета. После окончания университета стал адвокатом в Москве. Присяжный поверенный Гейнце провёл несколько крупных процессов, в числе которых было и громкое дело «червонных валетов».
В 1879—1884 годах служил в Министерстве юстиции, в 1881 году стал товарищем (заместителем) прокурора Енисейской губернии. Свои стихи и рассказы он начал публиковать с 1880 года в московских журналах и газетах: «Зритель», «Радуга», «Московский листок», «Русской газете».
В 1884 году Гейнце вышел в отставку, чтобы полностью отдаться литературной работе. За год жизни в Петербурге он успевает написать роман, объёмом более тысячи страниц — «В тине адвокатуры». За свою сравнительно недолгую (61 год) жизнь писатель создал целую историческую библиотеку. Он издал более сорока романов и повестей. И это при том, что Гейнце продолжал писать и на современные ему темы.
Гейнце сотрудничал в газете «Сын отечества» и журнале «Звезда», печатал рассказы и статьи в «Петербургской газете» и «Петербургском листке». С 1888 года Гейнце становится главным редактором газеты «Свет». Его работоспособность потрясала современников, создавались легенды, что он имел штат литературных «негров», но скорее — всё это шло из одержимости писать. В газету присылались не выдуманные, созданные самой жизнью истории, в виде записок и дневников. Некоторые из них под пером Н. Гейнце становились романами и печатались тут же на страницах «Света». Так, основой популярного тогда романа «Герой конца века» (1896) и его продолжения «Современный Самозванец» (1898) стали записки известного международного авантюриста Н. Г. Савина, которые он подарил сопровождавшему его по Сибири конвойному офицеру, и от того они через третьи руки поступили в собственность газеты.
В 1899 году Гейнце стал сотрудником «Петербургской газеты»; в качестве военного корреспондента участвовал в русско-японской войне — издал книгу очерков «В действующей армии» (1904, 1907). Кроме того, в эти последние тринадцать лет работы в «Петербургской газете», им было написано семь книг прозы.
Гейнце написал также несколько пьес, вызвавших нападки критики, но имевших успех у зрителя. Критики недоумевали, за что же любят произведения Гейнце, рассматривали его творчество как «умственную пищу для неискушённого читателя», вероятно, недооценивая масштабы возросшего с уровнем грамотности спроса на лёгкое чтение.
Умер Н. Э. Гейнце 24.5(6.6).1913 г. в Киеве, похоронен в Петербурге.
«Судные дни Великого Новгорода (1897)
«Князь Тавриды (1898)
«Коронованный рыцарь (1898)
«Аракчеев (1898)
«Дочь Петра Великого» (1913)
«Малюта Скуратов (1913)
«Первый русский самодержец (1913)
Часть первая
«На конце России»
I
В деревенском замке
— Ну что, Антиповна, как Аксюта?
— Да всё так же, батюшка Максим Яковлевич, всё так же…
— И с чего бы это?
— Ума не приложу, батюшка Максим Яковлевич, что за напасть такая стряслась над девушкой… Кажись, с месяц всего, как кровь с молоком была, красавица писаная, она и теперь краля кралей, но только всё же и краски поубавились, и с тела немножко спала, а о веселье прежнем и помину нет, сидит, в одно место смотрит, по целым часам не шелохнётся, ни улыбки, не токмо смеху весёлого девичьего, в светлице и не слыхать, оторопь даже берёт…
— Недужится, может?
— Пытала я её, здорова, говорит… Да и, по видимости, не недужится, ни тебе огневицы, ни лихоманки не видать, батюшка… Мекала я, может, от сглазу… С уголька три зари вспрыскивала, крещёной водой три утра, ничегошеньки не действует… А видимо, напущено.
— Напущено?
— Напущено, батюшка Максим Яковлевич, напущено… Поверь мне, старухе. Истинное слово напущено…
— Отчитать надо, не мне тебя учить, чай, сама знаешь эти колдовства и наговоры.
— Знаю, батюшка, знаю, как не знать, столько лет на свете живши, читала, отчитывала…
— Но что же?
— Не в пользу, батюшка, не в пользу… Видно, колдовство-то припущено сильное… Бес в ней… Прости господи…
Последние слова были произнесены шёпотом.
— Окстись! Бес… Неладное болтаешь… Ребёнок ведь…
— Ну какой же, батюшка, Максим Яковлевич, она ребёнок, девятнадцатый год пошёл… Знамо, девушка соблюдена, душа невинная, то он-то враг людской, таких-то и любит…
— Полно болтать, Антиповна, несуразное… Поди, присмотрись к Аксюте, может, болезнь внутри ещё выкажется…
— Пойду, батюшка, Максим Яковлевич, присмотрюсь. Ноне её на ночь маслицем освящённым помажу… Может, Бог даст, и полегчает её душеньке. Только ты, батюшка, занапрасну меня, старуху, обижаешь, что болтаю я несуразное… Силён он, враг людской, силён… Горами ворочает, а не только что девушкой…
— Да ты раскинь умом, старая, с чего бесу входить-то в неё?
— С чего? Злым человеком, лиходеем напущен… За всяко просто бывает, батюшка…
— Где у нас лиходеец-то… Татары, вогуличи, остяки. Так Аксюта их и в глаза не видала… Наша же челядь вся нам проданная…
— Ох, батюшка, разве можно влезть в человека-то? Вот взять хотя бы нового-то черномазого, гостя желанного…
— Ты говоришь о Ермаке?
— Хотя бы и о нём.
— Да Аксюта его, кажись, всего на счёт раза три видела…
— Много ли ребёнку-то надо?
— Вот и толкуй тут с тобой… То ребёнок, а то не ребёнок…
— Вестимо, ребёнок душенькой…
— Иди… иди…
Разговор этот происходил в июле 1581 года между Максимом Яковлевичем Строгановым, высоким, красивым, мужчиною лет тридцати, с чисто русским открытым лицом — несколько выдающиеся только скулы его указывали на примесь татарской крови — и старухой лет под пятьдесят, Лукерьей Антиповной, нянькой его сестры Ксении Яковлевны, в одной из горниц обширных хором братьев Строгановых.
Привольно раскинулись и высоко поднялись эти хоромы и могли, по справедливости, быть названными деревенским замком. Трёхэтажные, хотя окна начинались только со второго этажа, они стояли посреди огромного двора, обнесённого острогом из заострённых толстых брёвен: кругом хором по двору стояли отдельные избы, где жила многочисленная прислуга, составляющая при случае и оборонительную силу.
У крепких дубовых ворот грозно глядели две пушки, а в амбарах, помещавшихся в нижнем этаже хором, было множество пищалей и холодного оружия — хорошего гостинца для нежданных врагов.
Внутри хоромы Строгановых были убраны с царской роскошью. Стены многих горниц были обиты золотой и серебряной парчой, потолки искусно расписаны.
Словом, жили купцы Строгановы, как многим боярам в описываемое время жить не приходилось, но жили зато у Великой Перми, «на конце России», по выражению Карамзина, на рубеже неизмеримого пространства северной Азии, ограждённого Каменным поясом (Уральским хребтом), Ледовитым морем, океаном Восточным, цепью гор Алтайских и Саянских — Сибири. Тогда это было отечество многолюдных монгольских, татарских, чудских, финских племён.
Страна эта ускользнула от исследования древних космографов, и эта неизвестность давала обильную пищу фантазии.