Скандерия

— Пошутить, — фыркнула Вика.

— Точно, — закивала мама. — Шутники. Явно адвокаты подучили так говорить.

— Она кого-то покрывает, — донёсся с кухни голос отца.

— Интересно, кого? — Вика с любопытством повернулась к брату.

— Понятия не имею, — буркнул Истомин, прекрасно зная, о ком шла речь. Его сестра и мама просто ещё не все ток-шоу видели, он же успел просмотреть тонну подписок, где всё и всех раскрыли.

Начался анонс очередного обсуждения атаки на «Скандерию», на экране появилось заплаканное лицо Сони Рябининой. Эксперты, дамы с идеальным макияжем и укладками и оглушительными голосами разделились на два непримиримых лагеря. Одни призывали пожалеть девочку и дать ей шанс на исправление, другие кричали о безопасности других детей и требовали максимально строго наказания.

Истомин, с трудом подавив порыв грязно выругаться, ушёл в свою комнату, хлопнув дверью. Через пару минут вошёл отец и сел рядом на старый диван.

— Это, наверное, непросто…

— А что просто?

— Да, правильно, — натужно улыбнулся отец. — Главное не усложнять, да?

— Что? — Истомин ясно видел, что отец хотел что-то сказать, но тянул.

— Тебе прислали новый контракт?

— Да, — нехотя кивнул Истомин. Он пока даже конверт не распечатал, от одной мысли о чтении этих документов становилось тошно.

— И какие условия? — поинтересовался отец.

— Не знаю пока.

Пауза снова затянулась.

— Говори как есть. — Истомин, сложив на груди руки, повернулся к отцу.

— Понимаешь, Бэлла так и не оправилась. Врачи говорят, это вряд ли когда-нибудь случится. Ей поставили искусственные суставы, но потом их надо будет заменять, она ведь растёт. — Истомин-старший поёрзал. — Вика, конечно, водит её по специалистам, недавно вот им предложили какие-то экзо-протезы. По крайней мере, Бэлла сможет передвигаться самостоятельно. Но эти штуки стоят уйму денег, и всё равно придётся покупать для них новые детали, когда она подрастёт.

— Понятно. А отец?

— Да от этого папаши помощи-то почти никакой, алименты еле-еле выбили, да и то гроши. Мы, конечно, не можем от тебя ничего требовать. Понятно, у тебя уже своя жизнь, и…

— Ладно. Пойду прогуляюсь.

— Ну что ж. Зайди за молоком, хорошо?

Младший Истомин только молча кивнул. Его мама и сестра так и сидели у экрана, обсуждая очередное ток-шоу, где снова полоскалась тема атаки на Гимназию.

Выйдя на улицу, Истомин просто побрёл куда глаза глядели. Уже несколько недель каждый день шёл дождь, солнце почти не появлялось. На Дальнем востоке затопило несколько рыбных ферм, близлежащий посёлок смыло наводнением. Но люди, потерявшие свои дома, мало кого волновали. Зато судьба деток, убивших полтора десятка человек, обсуждалась сутками.

Шлёпая по лужам, Истомин всё пытался вспомнить название затопленного посёлка. Но в памяти вспыхивали кадры, где люди ниже по течению сетями вылавливали рыбу, выращенную их соседями, вопившими от горя. Интересно, это оттуда родом Соня и Дина?

Снова Соня. И её крики о помощи. Не мог он тогда ей помочь. Вооружённый гвардейский спецназ в двух шагах. Попытайся он что-то сделать, их бы обоих моментально уложили. Правда, его первым, но и ей бы досталось.

Или всё таки мог? Не тогда, когда уже было поздно. А раньше. Ведь это же ясно как день. Дина с Соней особенно и не скрывали, что связались с этими вавилонцами. И что он мог для них сделать? Выдать? Написать донос? Вообще-то, инструкции именно это и предписывали. И потом, может быть, именно это их и спасло бы?

Или нет? Их бы исключили. И куда бы они отправились? Может быть, в спецшколу, где их хорошенько перевоспитали. А может, и наоборот, стало бы только хуже. Они бы озлобились, перестав верить людям. Из-за него, из-за его доноса. И их таланты пропали бы зря. Впрочем, они и так теперь пропали.

Истомин прошёл вдоль широкого проспекта, где старомодные автомобили рассекали волны мутной жижи, окатывая брызгами редких прохожих. Впереди весь тротуар заняла огромная лужа. Как можно аккуратнее перешагнув низкие кусты самшита и хлюпая по траве, Истомин кое-как добрался до другого края газона, обошёл светлый жилой дом, на стенах которого бурыми кругами расползались мокрые разводы, свернул во двор. Пересёк детскую площадку. Песочницу залило полностью, так что она стала похожа на маленький бассейнчик. Качели, турники и лазалки подмыло дождями, и часть из них опасно накренилась.

Обойдя розовый дом, от влаги ставший лиловым, Истомин вышел к улице, за которой простиралась промзона, скрытая белёсым мокрым туманом. Перебежав дорогу и полностью промочив ноги, Истомин прошёл мимо череды складов и гаражей и поднялся по ступеням металлического моста над железной дорогой, по которой, оглушительно стуча колёсами, курсировали заводские электросоставы с цистернами и грузовыми вагонами. Мост гулко вибрировал под ногами, пока очередной поезд не скрылся в тумане.

Пройдя несколько метров, Истомин заметил впереди что-то тёмное. В тумане казалось, что на перила моста кто-то бросил клубок чёрных канатов. Осторожно подойдя ближе, Истомин рассмотрел человека в тёмной одежде, сидящего на скамейке. Подогнув одну ногу, тощий подросток навалился на перила, просунув сквозь решётку руки почти по плечи, так что они плетьми болтались снаружи. Голова в чёрном капюшоне упёрлась подбородком в перила, лбом — в прутья высокого ограждения.

Истомин замедлил шаг, но заметив движение руками, понял, что подросток находился в сознании и вряд ли нуждался в помощи. РП-8 явно не мог бы называться местом, где приветствуется повышенное внимание к подросткам в тёмных капюшонах. Так что Истомин молча прошёл мимо.

— Могли бы поздороваться, — произнёс голос Агнессы Русаковой.

Истомин обернулся. Русакова вытащила руки из-за прутьев решётки и выпрямилась. Подождала, пока Истомин подошёл вплотную и рассмотрел её лицо. Не отшатнуться было трудно. Она стала выглядеть ещё более жутко, хотя дальше вроде бы некуда.

— Что, нравится? — Агнесса улыбнулась, показав острые двойные клыки. От натяжения почти прозрачной белой кожи сквозь чёрно-фиолетовые круги у глаз проступили тёмные паутины сосудов. Русакова похудела, так что выпирали скулы и челюсть. Хотя куда ей худеть, она и так была совсем тощей. Теперь, пожалуй, весит килограмм тридцать, не больше. Только зубы и глаза остались.

— Как вы? — ответил Истомин вопросом на вопрос.

— Существую. А как вы?

— Как вы здесь оказались? Снова составляете компанию отцу?

— Компанию, — жутко улыбнулась Агнесса, откинувшись к ограждению. — Мне, увы, нельзя оставаться одной. Мало ли что. Но сидеть со мной некому, у всех дела. Вот меня и притащили сюда.

— Ваш отец будет волноваться, когда увидит, что вы ушли.

— Это ваш отец будет волноваться, когда увидит, что вы ушли, — усмехнулась Русакова. Потом склонила голову набок. — Что, муки совести? Переживаете, что не уберегли малютку Сонечку?

Чтобы не влепить ей оплеуху, Истомин сжал кулаки. В ушах застучало.

— Вам её жалко, — протянула Агнесса.

— А вам нет?

— Меня никто никогда не жалел, — медленно произнесла Агнесса, глядя на Истомина снизу вверх. — Почему я должна кого-то жалеть?

Даже при всей худобе было отчётливо видно, как натужно поднимались и опускались складки на чёрной куртке Агнессы. Она дышала бесшумно, но даже это ей явно давалось с трудом.

— Вы вернётесь в школу в этом году? — спросил Истомин, надеясь на отрицательный ответ.

— Конечно, вернусь. Не пропускать же веселье.

— Какое веселье? — Истомин против воли весь напрягся.

— Прыг-скок через порог, — пробормотала Агнесса, задумчиво глядя мимо него. Потом насмешливо спросила: — Вы, что, думали, в сказку попали? Как Иванушка-дурачок?

Если он всё-таки отвесит ей оплеуху, об этом, пожалуй, никто не узнает. Отогнав эту мысль, Истомин сглотнул и спросил:

— Как Грибницкий?

— Сносно. Он, кстати, тоже вернётся. Крепкий старичок, всем бы так. Молодые вот не выжили. Да, а их вам жалко? Например, Еву? Она в коме, у неё всё тело в нарывах. А Тоня осталась без голоса. Ещё без запахов и вкусов. Лиза ослепла на один глаз и облысела. У Арнольда память отшибло и ноги отнялись, а Тимур теперь — глухой заикающийся эпилептик. А мне повезло, я давно противоаллергенные принимаю. Только вот от токсинов они не спасут. А вы продолжайте жалеть Сонечку.