Страница 3 из 11
Глава 2. Авария или первые странности
Вначале в уши врезается грохот и скрежет металла, в грудину боль, и уже в следующее мгновение я осознаю смещение пространства. Сознание выключается, но скоро включается обратно – через долю секунды, словно сбоя и не было – оно только «моргнуло». И в новой реальности вначале гробовая тишина, затем несколько душераздирающих человеческих воплей, какофония звуков из сигналов машин, множества криков. Меня накрывает страх.
Я оборачиваюсь назад – Лео вроде бы цел, затем проверяю Ашиина – индус тоже. Первая же мысль – выбраться из машины. У меня так трясутся руки, что никак не могут совладать с замком ремня безопасности, и я начинаю паниковать, что его заклинило. Передо мной глухо, но жутковато стонет Ашиин, Лео не слышно, и я паникую ещё сильнее. Бросаю на него быстрый взгляд – он в сознании, но выглядит… очень странным. Ещё более странным, чем был до этого. И я замечаю кровь у него на лбу и брови.
– Лео! Ты в порядке? Лео! – кричу ему.
Наконец, замок отщёлкивается, и я практически выпрыгиваю наружу. Невзирая на тремор в руках и ногах, быстро осматриваю себя – похоже, ничего не сломано, по крайней мере, на первый взгляд. В этот момент – момент относительного успокоения – у меня градиентно, но прогрессивно, нарастает боль в груди. В доли секунды она становится настолько сильной, что кажется, я вот-вот задохнусь. И пока этого не произошло, думаю, нужно срочно вытаскивать Лео. Пятая дверь машины открывается без заминок, но, разбираясь с ремнями безопасности, я от души кляну тех, кто придумал перевозить колясочников таким идиотским способом – в багажнике. При столкновении мой чемодан с такой силой ударился о сиденье, что его пластиковый корпус треснул сразу в нескольких местах. Если бы в нашу машину врезались сбоку, чемодан просто-напросто убил бы Лео. Но отстегнуть ремни – это только пол дела. Нужно ещё опустить пандус, а я не имею понятия, как это осуществить.
– Попроси его, – как-то очень глухо подсказывает мне Лео. Его голос словно осип и крошится, как свежий крекер.
Я несусь к водительскому сиденью, одной рукой придерживая собственную грудь, словно это могло бы мне чем-нибудь помочь, и обнаруживаю, что Ашиин, запутанный в складках воздушной подушки, плачет и как будто молится. Что это за язык? Хинди? Панджаби?
Тут я понимаю, что моя подушка не раскрылась, а у Лео её и в помине, похоже, не было.
– Ашиин! Опусти пандус! – громко требую.
Он слышит меня не сразу, поэтому приходится прокричать эту просьбу ещё дважды, и только на третий раз, такой громкий, что перекрывающий и вопли других пострадавших, и сигналы машин, и крики «посторониться», преимущественно мужские, и сирены уже приближающихся спасателей, его лицо приобретает человеческое осознанное выражение.
– Пандус, говорю, опусти! Пожалуйста, – ещё раз напоминаю, но уже спокойнее.
– А, да, мэ-э-эм, – только и произносит он.
К счастью, электрика пандуса от удара не пострадала, и уже через несколько минут Лео стоит на дорожном покрытии. Моя нервная система понемногу начинает разжимать тиски, и мне становится свободнее и дышать, и мыслить. Боль в груди всё ещё пронзительна, но явно не смертельна.
Ашиин не умолкает ни на секунду – стресс выходит из него одним нескончаемым неукротимым словесным потоком. Мне кажется, даже он сам не понимает, что в этот момент несёт. У Лео рассечена кожа на голове, где-то под волосами – кровь стекает на лоб и бровь, но никаких других повреждений на нём не видно. Он бледный и губы почти белые: испугался, наверное, думаю.
Я пытаюсь понять, что произошло. Наше такси воткнулось бампером в багажник впереди стоящей машины, а она, в свою очередь, врезалась в ту, что перед ней. В центре катастрофы – дом на колёсах с прицепом, стоящий поперёк перекрёстка. Ни одна из машин не врезалась в него – ничего не помято и не разбито.
– Странно… – говорю вслух. – Что там произошло?
Боль в груди уже очень даже выносимая, поэтому просыпается любопытство. Я направляюсь к фургону, вокруг которого уже собралась толпа водителей и пассажиров – участников аварии или застрявших в образовавшейся пробке автомобилей. Множество голосов и мужских, и женских, на разный лад и на разных языках обращаются к Богу. Слышен плач, причём не одного человека, а многих, и те, кто отделяются от толпы зевак, делают это зажав рот рукой.
Встав на цыпочки за спинами стоящих, я стараюсь разглядеть, что произошло, но те, кто впереди, намного выше меня – не расталкивать же их локтями. Сирены подъезжающих со всех сторон полицейских машин, парамедиков и пожарных глушат пространство перекрёстка своим воем. Уже через минуту первая спасательная бригада бежит к толпе с приказом освободить дорогу. И когда люди расступаются, я вижу зажатую в креплении прицепа девушку. Она лежит лицом вниз. Рядом с ней, едва ли не по локоть в крови, стоят люди, пытавшиеся до этого её вытащить.
– Разойдитесь! Расступитесь! – слышно сразу несколько голосов. – Дайте дорогу!
Руки громадного мужчины в форме парамедика вначале быстро проверяют пульс на шее девушки, затем приподнимают её грудь, пока несколько других человек в масках готовят оборудование для резки металла. Но этот же мужчина, самый крупный и самый широкий из всех, засовывает руку под её тело и с силой дёргает. Слышен звук разорванной ткани, и через мгновение он поднимает девушку на руки. У неё нет половины лица. Единственный уцелевший глаз закрыт, а сквозь кровавое месиво второй чётко видна бело-розовая кость скулы.
Я хватаюсь обеими руками за спину стоящего впереди парня, но он даже не оборачивается, и чувствую, как подрагивают его плечи от немых всхлипов. Сознание угрожает «моргнуть» во второй раз, я всеми силами стараюсь его удержать, и мне удаётся. Правда, всякий раз, когда я не позволяю ему отключиться, оно отплачивает мне рвотой.
Едва успеваю добежать до обочины дороги, как всё, что съела и выпила в самолёте, оказывается на майской траве газона рядом с тротуаром. Мне не становится легче, и вскоре всё повторяется снова, но в промежутке между приступами, я умудряюсь поднять глаза и увидеть близко – буквально в двух метрах от себя – оленёнка. Меня выворачивает, а я не могу оторвать от него глаз – он выглядит настолько сюрреалистичным, потусторонним на фоне молодой зелени леса, будто в его фисташковых глазах сквозит даже не человеческое, а какое-то сверх сознания.
– Даже если… эта девушка не умрёт… как она теперь будет жить? – спрашиваю его между приступами.
За долю секунды оленёнок совершает единственный прыжок и исчезает в чаще леса. Наверное, испугался моего голоса.
– Вот возьми, – кто-то протягивает мне бутылку воды и пачку салфеток.
На салфетках сказано «Уничтожаем любой запах», а на запястье протягивающей их руки я замечаю часы с уже знакомым тёмно-синим циферблатом.
– Спасибо, – говорю ему.
– Пожалуйста, – отвечает. – Помочь?
– Давай.
Лео откручивает крышку – это специальная «походная» бутылка с клапаном, чтобы пить из неё можно было на ходу – и сливает мне на руки. Пока я тру лицо его специфическими салфетками, он никуда не девается – вместе со своей коляской стоит рядом. Мне так плохо, что даже наплевать. Я чувствую себя старухой-развалиной, у которой не осталось сил, чтобы развернуться и опустить свой зад на бордюр.
Машины скорой помощи подъезжают одна за другой. Теперь их скопилось пять штук – много пострадавших. Внезапно Лео просит:
– Присмотришь за моим рюкзаком?
– Без проблем, – отвечаю с трудом, потому что в моём горле словно кто-то провёл археологические раскопки.
Рюкзак этот просто огромен, в таком можно полжизни уместить. Лео снимает его со спинки своей коляски и кладёт на бордюр.
– В нём все мои документы и… другие важные вещи.
– Окей, – говорю.
Доверить документы и «другие важные вещи» фактически первой встречной? Да это просто беспредел доверия, думаю, глядя ему в спину, пока он катится на своей коляске по направлению к медикам.