Долгой Ночи

В спальню он заходил очень редко, только чтобы сменить белье, на котором никто не спит, и протереть трюмо, в которое теперь некому смотреть.

Никаких чувств уже давно не осталось, и он все это делал на полном автомате. Надо, значит надо.

В третью комнату он больше никогда не заходил.

Закрыл и вычеркнул из своей жизни. Навсегда. Временами, по дороге на кухню, он очень удивлялся, что у него есть третья комната. Он останавливался перед ней, долго смотрел на дверь и никак не мог вспомнить причину, по которой закрыл ее, но внутри все протестовало против даже малейшей возможности – открыть эту дверь. От нее веяло чем-то странным. Страшным. Малейшее желание открыть ее вызывало отвращение и желание вымыться под обжигающим душем.

Один раз он как-то дотронулся до ручки двери, и уже практически повернул ее, как его скрутила невыносимая боль. Тоска пролилась по венам. Он очнулся на полу в луже собственной рвоты и с опустошенным мочевым пузырем, что с ним вообще никогда не случалось. После этого случая он больше даже не пытался открыть эту дверь.

Кофе был горячим, обжигающим. Именно такой он всегда и любил, чтобы обжигало все внутри. Чтобы можно почувствовать, что внутри что-то еще осталось и это что-то – он.

Живой.

Не важно.

Одиночество давно стало его стихией.

Так было проще.

Никто не тянул его назад и не заставлял оборачиваться, чтобы лишний раз обдумать свое решение.

Так было правильно.

Так он навсегда решил для самого себя.

За окном шли люди. Кто-то торопился и пытался обогнать всех и вся на своем пути, а кто-то неторопливо брел, смотря себе под ноги и не обращая никакого внимания на окружающих.

Вдруг из-за угла дома «вылетела» молодая девушка и, как будто на крыльях, промелькнула перед его взором, а он смотрел на нее, как и всегда – отрешенно. Его уже давно перестали интересовать человеческие эмоции и страсти. Не было больше в его жизни ничего такого, что могло бы вывести его из равновесия. Такое ощущение, что за свои годы он уже все испробовал и никакие новые переживания не могли этого исправить.

Даже секс – всего лишь механические движения с дорогой женщиной, готовой на все и не задающей никаких вопросов. Иногда он выходил на «охоту», однако последнее время вызывал к себе только одну девушку. Она была не против, все-таки большие деньги, а он просто решил, что для него так удобнее. Он знал, что когда она от него уходит, то в некоторых окнах колыхались занавески. Зависть? Ему неведомо. Пусть видят, что от него выходит красивая женщина, которой не надо по сто раз объяснять свои желания. После каждой такой встречи он заходил в спальню и долго смотрел на трюмо.

Зачем?

Он уже и сам не мог себе ответить. Было в этом что-то особенное, какой-то ритуал и он послушно его исполнял. Сидел и молча смотрел на три своих отражения. Каждое по-своему было оригинально, не сильно, но местами он замечал, что на одном у него слишком темные глаза, а на втором – более светлые. Возможно, это только игра воображения, или сами зеркала были настолько старые, что немного искажали отражения.

Резкий звонок в дверь прервал его мысли. На пороге стояла пожилая, но вполне бодрая старушка. Даже старушкой ее можно было назвать лишь с натяжкой. Вполне крепкая боевая пожилая женщина, вот только глаза были очень старыми, и в них можно было утонуть.

– Зашла, как ты и просил, – они давно уже избавились от ненужной привычки здороваться друг с другом. – Прихватила тебе немножко пирожков на дорожку. Не спорь. В поезде перекусишь. Нельзя бабушке отказывать.

– Спасибо за то, что присмотрите за квартирой, – он легко подхватил чемодан и направился на выход. – Такси меня уже ждет, так что не будем долго прощаться. Если мне что-то понадобиться – я позвоню.

– Звони, милок, звони. Бабушка всегда поможет, если надо. Ну, скатертью дорога.

– До свидания, Анастасия Ивановна, – она немного скривилась. Ну, не любила она, когда он так ее называл, а ему нравилось иногда так делать.

– До свидания, Максимушка.

__________

– Ну что, братишка, как спалось? – Я-три был невыносим.

– Что ты ко мне привязался? Я же сказал, что не помню, – он оказался редкостным занудой.

Если Я-два просто загадочно улыбался и через раз предлагал что-то вспомнить, то этот персонаж никак не мог успокоиться. Он то забегал вперед, то кружил вокруг, а один раз убежал назад и вернулся с весьма странным выражением лица и довольно долго молчал. Это было так неожиданно, что я даже перестал его замечать. Жаль, что надолго его не хватило.

– Куда идем? А? Честная компания?

– У тебя что, рот совсем не закрывается? – я даже не стал оборачиваться. – Мы можем дойти до оазиса без твоих комментариев.

– Парни, да я вообще всегда молчу, – он притворно закрыл себе рот рукой и выпучил глаза.

– Смотри, как бы не разорвало, – я повернулся к Я-два. – Ну что с ним делать? Может, все-таки подскажешь?

– Все что могу сказать, – Я-два продолжал спокойно идти рядом. – Я всегда говорю. Я знаю не больше тебя.

– Ну, сколько можно, парни, – Я-три не унимался и принялся трясти Я-два за руку. – Ты давай, прекращай. Напустил тут туману, а нам разгребать.

– Что-то ты не больно-то помогаешь, – я остановился и всмотрелся вдаль. – Похоже там что-то есть. Хочется посидеть в тени берез.

– Чего? – Я-три резко остановился предо мной. – Чего ты сказал?

– Я сказал, что неплохо было бы посидеть в теньке.

– Не-е-е-е-е-ет, – Я-три даже подскочил на месте и начал тыкать пальцем Я-два. – Ну, скажи ему, что он не так сказал. Скажи. Скажи! Скажи-и-и-и-и-и!!!

– Ты сказал немного по-другому, – Я-два внимательно посмотрел на меня. – Вспоминай.

– Как же ты меня достал! – я резко взмахнул рукой. – Какая вам разница до того, что именно я сказал? Или до того, чего я должен вспомнить? Какая вам-то разница – сосенки-березки или пальмы с кактусами?!

– А никто из нас и не говорил, что это нам важно, – Я-два с улыбкой смотрел на меня. – Ты все сам делаешь.

– Он еще не понял, – Я-три принялся приплясывать на месте. – Вроде не дурачок. Но я все – молчок.

– Тебя от собственной тишины разорвет через несколько минут, – я продолжал идти, не обращая внимание на кривляние Я-три, и ткнул пальцем в сторону Я-два. – А тебя от собственного пафоса.

– Во мне никогда не было и грамма пафоса, – Я-два все так же улыбался и его глаза с добротой смотрели на меня. – Я только желаю тебе помочь. Я только хочу, чтобы ты немного сосредоточился и начал вспоминать. Чем больше ты вспомнишь, тем быстрее мы доберемся до маяка.

На горизонте все ближе и ближе маячил оазис, и я решил на какое-то время отключиться от двух моих попутчиков. Еще немного времени и можно будет искупаться, полежать в тени деревьев и подремать под ласковые напевы легкого ветерка. Пусть эти два клоуна делают что хотят, а мне просто необходимо отдохнуть. Так много информации опять навалилось, и никто не желает напрямую ответить. Я, конечно, сделал вид, что оговорился и забыл свои слова, чтобы не давать возможности этим двоим судачить попусту, а сам призадумался.

Почему я так сказал?

Что со мной было в этот момент?

Я точно помню, что перед моими глазами стояла картинка из моего сна. Поляна и березовая роща. Как я еще не проговорился этим «товарищам», что не забыл ни одну секунду из своих сновидений? Они бы непременно начали комментировать.

– Не забывай этот момент. Вспомни.

– Ничего он не помнит. Он лишь придуривается.

Я посмотрел на моих спутников. Я-два спокойно, как и прежде, шел рядом с улыбкой на добром открытом лице. Я-три вприпрыжку скакал рядом, размахивая руками, делая вид, что он огромная птица. Он почувствовал мой взгляд, обернулся и с диким оскалом «полетел» в мою сторону. За пару метров он резко остановился, сделал притворное испуганное лицо и бросился в сторону.

– Шут гороховый!

Мы все ближе подходили к оазису, и я стал замечать некоторое несоответствие. Да что там – полное несоответствие того, что было раньше, и того, что открывалось нашему взору.