Страница 23 из 24
Вот теперь, с высоты опыта, полученного, кстати, в Куженкино, совершенствованного в дивизии и использованного на военной кафедре в институте, где приходилось выезжать на уборку урожая во главе отряда студентов в полторы тысячи человек, приходит такая мысль. Нас прекрасно готовили в училище по тактике, по огневой, по другим предметам. Нас учили военной педагогике и военной психологии. Но не было предмета – руководство подразделениями. Стажировка в роли командира взвода на третьем курсе перед самым его завершением и отпуском, лишь частично покрывала этот недостаток.
От постоянных соглядатаев нам бы с замполитом нужно получить какие-то рекомендации в организации работы с подразделением, а вовсе не оказание «необыкновенно важной помощи», разумеется, в кавычках, по изысканию окурков и определению натяжения поясного ремня. А что они ещё умели? Быстров 11 лет откомандовал артиллерийским взводом, в котором, даже если он и был в артбригаде, около 15 человек. 11 лет он командовал пятнадцатью солдатами. Вот это опыт! Ну а батарею такому знатоку скорее всего доверили кадрированную. А потом и вовсе выдвинули в пропагандисты, а кто такие пропагандисты, выше уже упоминалось.
В результате, был один лишь апломб. А нам с замполитом необходимы были дельные советы, нужные советы. Их никто дать не мог. В линейной роте командиру есть к кому обраться за помощью и советом. Там есть командир батальона, его заместитель по политчасти. А у этих «наставников» грамотёжка у этих с позволения сказать наставников, хромала. К примеру, Быстров, читая доклад на партсобрании части, употреблял такие фразы: «Ниже скажу…». Хотя известно, что выше и ниже относится к тексту. А в устном выступлении говорится: «Дальше скажу» или «Раньше я уже отмечал». Ну это самый безобидный пример.
Проверка проходила по всем дисциплинам. Но тут надо сказать, что, порою, проверяющие сами не знали, что и как проверять. Одно дело офицеры, окончившие Тульское высшее инженерно-артиллерийское училище с богатыми традициями, мощным профессорско-преподавательским составом, училище не какое-то там Ярославское финансовое, над которым вплоть до эпохи демократии посмеивались, точнее над теми, кто в то время поступал туда. Теперь в училище это поступить практически невозможно.
Много позже, уже военным журналистом, в Тульском училище мне довелось побывать. Я сделал большой очерк для журнала «Советское военное обозрение» и материал для отдела литературы и искусства «Красной Звезды». Специально для газетного материала даже провели экскурсию в Ясную Поляну, в «Музей-усадьбу Льва Толстого».
Так вот одно дело офицеры с базовым военным образованием и совсем другое – двухгодичники. Были и такие в части. Не все фамилии помню, да если бы и помнил, не очень корректно называть.
Однажды заступал в наряд дежурным по части молодой офицер двухгодичник. Это что за явление природы? Очень простое. После института с военной кафедрой призывали на службу, на два года. На службу в лейтенантском звании.
Пришёл этот молодой лейтенант производить развод караулов и суточного наряда. Посидели мы с ним в канцелярии роты, поговорили о том, о сём. Мне бы спросить, знает ли он вообще, что такое развод караулов? Не догадался. Просто не подумал, что надо что-то пояснять.
И вот выстроились на небольшом плацу перед входом в казарму роты два караула, суточный наряд по роте, суточный наряд по контрольно-пропускному пункту (КПП) части и по КПП гаража. И, конечно же оркестр.
Точно в определённый распорядком час дежурный вышел на плац.
Начальник первого караула подал команду:
– Смирно! Для встречи с фронта, на кра…ул!
То есть всем, думаю, понятно, проглатывается при команде «на караул» буква «а», ну и получается как-то эффектнее. Да и сама команда более соответствует истине, поскольку в роте на вооружении карабины. Реально, карабин берётся в то положение, что определено уставом.
Начальник же караула, если он срочной службы, сам оружие в положение «на кра-ул» не берёт и идёт четким строевым шагом навстречу дежурному. Тот тоже, в свою очередь, вышагивает на середину плаца.
Заступающему дежурному по части достаточно приложить правую руку к головному убору, левую прижать по швам, да так и идти. Главное, что солдаты всё это знают, видели не раз. Да и в основном офицеры, хоть и были почти все инженер-майорами, инженер-капитанами и так далее, строевую выправку имели.
Так вот наш новый дежурный, двухгодичник, двинул строевым шагом с приложенной к головному убору правой рукой… Тут всё правильно. Но левую-то, левую не прижал по швам, а отмахивал ею, словно шёл походным шагом.
Кто-то скажет, мол, подумаешь, какой пустяк. Ан нет. Вы бы посмотрели на лица солдат, да, да, простых солдат срочной службы. У всех без исключения щёки задёргались. Вот так оно в армии – один раз офицер сделает какую-то несуразицу, и потом долго приходится ему зарабатывать свою репутацию и освобождение от иронии и насмешек, хоть и не вслух делаемых, но иногда достаточно заметных со стороны.
Есть причины, которые не позволяют назвать фамилии офицеров, попадавших в курьёзные случаи. Если офицер через два года уволился, ну и ладно, а если подал рапорт и остался служить, думаю, уж научился всему тому, что необходимо в строю и вне строя, если на тебе военная форма.
Так что проверка, порой, превращалась в некоторую кукольную комедию. Знаете, откуда фраза? Из воспоминаний одного офицера Екатерининских времён. Он рассказал, что после ухода в мир иной Потёмкина, многое стало разваливаться в России – Екатерина-то уже была не та, часто болела, выпускала из рук бразды правления. И служба в гвардии постепенно превращалась «в кукольную комедию». Именно в гвардии!
Но я снова отвлёкся. Со строевой подготовкой всё ясно. По огневой подготовке – тут уж конкретика.
Проверка знаний оружия, умение быстро разобрать и собрать карабин, не сложна. Все офицеры в своё время учились этому, правда, в училище, конечно, были не карабины, а автоматы, но обучившись работе с автоматом, не трудно обучиться и необходимым действиям с карабином.
Но было в ходе проверки и упражнение учебных стрельб!
Представьте, рота располагала своим стрельбищем. Предельно простеньким, но своим!
Дорога до стрельбища была необыкновенно живописной.
Шли сначала мимо стадиона части, что с тыльной стороны ротной казармы, затем по лесной дорожке.
Автомобиль там, может, и не везде мог пройти, но на велосипедах и мотоциклах жители окрестных деревень без всяких пропусков на хозяйственную территорию приезжали. По этой дорожке добирались до железнодорожной насыпи.
Железная дорога была нормальная, вовсе не узкоколейная, но всё же в одну колею дорога, в ту пору не электрифицированная. Тепловозы таскали составы. Она вела от крупного железнодорожного узла Бологое через станцию Куженкино-1 на Осташков, то есть к истокам Волги.
На насыпь мы не забирались. Поворачивали к деревянному пешеходному мосту через реку Шлинка, а затем уже пересекали железную дорогу по противоположному берегу под железнодорожным мостом.
Ещё немного, и мы на стрельбище. Оно представляло собой широкое прямоугольное поле, врезающееся в лес. Видимо, вырубка была когда-то произведена специально для оборудования стрельбища.
Поле и всё. Никаких разметок огневого рубежа. Лишь впереди единственное сооружение – блиндаж, из которого по сигналу по прокладываемой перед стрельбой полевой телефонной линии связи показывали мишени.
И команды просты, произвольны тем, кто в блиндаже:
– Показать!
А через количество секунд, определённое «Курсом стрельб»:
– Убрать!
Мишень даже не убирали. Такой возможности не было. просто поворачивали ребром.