Где я, там смерть

— Важно? Неужели? А для кого? — с мягкость в голосе, за которой отчетливо чувствовалась холодная ненависть и презрение, ответил Джек с полуулыбкой на губах.

— Пожалуйста, Джек, — повторила женщина с отчаянием.

Улыбка растаяла на его губах, которые вдруг чуть заметно скривились от отвращения.

— Я ужинаю, разве ты не видишь? Подожди меня на улице, — бросил он пренебрежительно и отвернулся.

— Хорошо, — тихо согласилась Рамона и, понурив голову, вышла из комнаты. Нора отвернулась, чтобы скрыть свое ошеломленное лицо, и поспешила удалиться.

Кэрол встала и вышла из-за стола.

— Пойдем, Патрик.

Мальчик сполз со стула и взял ее за руку, мгновенно подчинившись.

Что-то в голосе мамы, в ее взгляде встревожило его чуткое детское сердечко, заставив почувствовать какую-то неожиданную перемену в ней.

— Мамочка, хочешь, я почитаю тебе книжку? — спросил он, с тревогой вглядываясь в ее лицо, когда они пришли в его комнату. Она кивнула.

Они сели на диван, и Патрик пристроил на колени свою любимую книгу. Но вскоре он заметил, что мама его совсем не слушает.

— Мам, тебе не интересно?

Она повернулась к нему и попыталась улыбнуться, но у нее получилась только какая-то нелепая гримаса. Тогда она вдруг наклонилась и положила голову ему на колени. Патрик ласково погладил ее по волосам.

— Тебе плохо? — спросил он.

— Нет, мой хороший. Я просто устала. Очень устала.

— Ты обиделась на папу, я знаю, потому что он потерял твой подарок. Не обижайся, он же нечаянно. Он найдет ручку, обязательно найдет, вот увидишь.

Кэрол приподнялась и улыбнулась, поглаживая его по нежной щечке.

— Мам… у тебя глаза больные. Ты заболела?

— Может быть, самую малость, чуть-чуть. Не беспокойся, я отдохну, и все пройдет.

— Прими таблетки, обязательно.

— Хорошо, — наклонившись, она поцеловала его.

Патрик обнял ее и прижался к ее груди.

— Я люблю тебя, мам. Ты у меня самая лучшая.

— Я тоже тебя люблю, котеночек. Очень люблю.

— И папу тоже?

Улыбка ее стала горькой, но она все же заставила себя это сказать.

— И папу тоже. Я пойду, прилягу, хорошо?

— Иди, мам, полежи. А-то ты совсем какая-то больная. И не забудь выпить таблетки.

С тревогой мальчик проводил ее взглядом и, тяжело вздохнув, уткнулся в книгу. Такой, как сейчас, он видел маму впервые, и ему это очень не понравилось. Потому что в ее глазах он увидел слезы и горе. Такой взгляд он видел однажды у собаки, попавшей под колеса отцовской машины… И он не мог понять, почему мама смотрит так же.

Посидев несколько минут за опустевшим столом, Джек вздохнул и поднялся. Подойдя к бару, он налил себе виски и одним большим глотком опустошил стакан. Руки его дрожали. Вот и настал тот момент, которого он ждал столько лет. Его мать здесь, она пришла к нему. Не потому, что раскаялась, не потому, что он был нужен ей, нет. Он это знал и не заблуждался на этот счет. Она бы никогда не пришла, если бы он сам ее не заставил. Только сама она, скорее всего, даже не догадывалась об этом. Не знала, что это он разрушил ее новую семью, стерев с лица земли того, ради которого она бросила свою первую семью… Что это он не позволил ей быть счастливой и жить так, как ей хотелось, что он стоял за всеми несчастьями и неудачами, начавшими ее преследовать с гибели ее горячо любимого мужа, когда она вбивалась из сил, чтобы не позволить своему маленькому Шонну умереть от голода. Она не обратилась за помощью к первому мужу и оставленному старшему сыну, который делал головокружительную карьеру, становясь знаменитым и богатым. Джек не знал, почему она этого не сделала. Он толкал ее в пропасть, вынуждая приползти к ним на коленях и молить о помощи, хотя бы ради своего обожаемого младшего сына, но она с отчаянием цеплялась за жизнь, выбиваясь из сил, разбиваясь в кровь, но так и не пришла. Она боролась одна, и боролась яростно, не сознавая, что борется не с полосой невезения и ставшей вдруг тяжелой жизнью, а с собственным сыном, что эта борьба бесполезна, потому что он был безжалостен. И чем упрямее она сопротивлялась, тем сильнее ему хотелось ее раздавить, раз и навсегда. Но он не спешил. Ему интересно было наблюдать за ней. Она оказалась сильной женщиной. Она не пыталась больше найти себе другого мужчину, оплакивая погибшего мужа, и не щадила себя, чтобы прокормить и поставить на ноги их ребенка. Она работала до изнеможения на самых грязных и унизительных работах, но ее мальчик учился в престижной школе и всегда был хорошо одет. А Джек не мог понять, почему так? Как можно любить одного ребенка, отдавать ему всю себя, все силы, жить только ради него, и так безразлично относиться к другому? Почему она так безумно любит Шонна, и почему ей не нужен он, Джек? Чем же он хуже, что в нем не так, что она так безжалостно выкинула его из своей жизни, из своего сердца и мыслей? Он любил ее мальчиком, никогда не обижал, не грубил. Он не мог понять, чем это заслужил. Почему, за что она причинила ему столько боли, ему, обыкновенному ребенку? Он задавался этими вопросами маленьким мальчиком, украдкой плача по ночам в подушку и стыдясь своих слез, он гадал над этим и теперь, став взрослым мужчиной, который больше не умел плакать. И он хотел знать ответы. Его любовь к той, что когда-то была ему матерью, давно умерла и возродиться вновь не могла. Свое чувство мести он удовлетворил. Он уступит ее просьбе и выйдет к ней на улицу, где она терпеливо его ожидала, но только затем, чтобы посмотреть ей в глаза и узнать ответы на мучающие его столько лет вопросы. Почему? Почему она ни разу даже не позвонила ему с того самого дня, когда оставила его? Откуда такое безграничное равнодушие? Сколько раз он попадал в больницу после покушений, и наверняка она знала об этом, потому что эта новость облетала все средства информации, газеты, радио, телевидение, и она никогда не предприняла попытки узнать, что с ним, нужна ли ему помощь. Неужели ее материнское сердце ни разу не откликнулось на его страдания и боль, неужели она спокойно отворачивалась, слыша по телевизору о произошедшем с ним несчастье, тут же забывала об этом и думала только о том, как бы оплатить учебу Шонну в следующем месяце, где найти денег ему на новую одежду и карманные расходы, а то, что ее старшему сыну было в этот момент плохо и жизнь его, возможно, висела на волоске, не имело для нее абсолютно никакого значения?

Джек считал, что боль от этого давно покинула его. Но сейчас он вдруг понял, что она все еще таилась в его сердце, забитая гордыней и ненавистью на самое дно. Когда он увидел ее, его детская обида и горечь вдруг переполнили его, стали душить и терзать, как в детстве. И это его разозлило еще сильнее. Он неожиданно понял, что, не смотря на то, что он наказал эту женщину, отомстил за себя, это все равно ничего не изменит, он всегда будет чувствовать себя отверженным, не нужным, и рана в его сердце никогда не заживет… он просто привык к ней, и потому уже не ощущает, но она по-прежнему остается там. И сейчас он это почувствовал.

Захватив пачку сигарет, он не спеша вышел из дома.

Рамона, которая до этого стояла, устало прислонившись спиной к стене, сразу выпрямилась, не отрывая от него глаз. Бросив на нее безразличный взгляд, Джек прикурил и спокойно выпустил дым из легких в прохладный вечерний воздух, прислушиваясь к шуму прибоя. Он всегда мечтал жить возле океана, на самом берегу. И Куртни, выбирая им дом, приняла во внимание его давнюю мечту, хоть он и не просил ее об этом, даже не зная, что она собирается подарить им на свадьбу дом. Это тронуло его за сердце, и он простил Куртни то, что она противилась тому, чтобы он был с Кэрол. Сейчас отношения между ним и Куртни были как никогда хорошие. Она успокоилась, видя, как он старается быть Кэрол хорошим мужем, что стал хорошим отцом, приняла все-таки в серьез его любовь. И, в отличие от Рэя, воспринимала, как члена семьи.

Джек чувствовал, как мать его разглядывает. Он молчал, спокойно курил и не смотрел на нее, позволяя себя изучать.