Назола

  "Вот и слава Богу... а то я сам не решался"...

  Вернувшись к "лексусу", он уселся на прежнее место, хлопнув дверцей, и Галицкий завёл мотор, а потом так резко взял с места, что Роста с Машкой вдавило в велюровое сиденье, а из-под колёс брызнула грязь и щебёнка.

  - Чтоб вы знали, - выпалил Рост, упёршись локтем в спинку переднего сиденья, - я с ним спать всё равно не собираюсь!

  - Ро-ост! - охнула Машка, и он свирепо отмахнулся:

  - Я не знаю, как с ним говорить и что говорить! Я, блядь, не психолог, а он не дурак и сам всё понимает! Да я его просто придушу, долбоёба! Жить он не хочет! Захочет, как миленький! - он умолк, раздувая ноздри, и выдернул свою руку из Машкиных ладоней. - Отстань, женщина! Хорош меня наглаживать, я тебе не кошка!

  Андрей Филиппович едва заметно улыбнулся, глядя на них в зеркало.

  - Послушайте, - снова заговорил Рост, передохнув. - Он рассказывал, что его мать не объявлялась с тех пор, как уехала в Финляндию. Действительно не объявлялась или вы её к нему не пускали?

  Он поймал в зеркале испытующий взгляд Галицкого.

  - Ты не это хотел спросить, верно? - спокойно отозвался тот. - Ты хотел спросить: неужели она не рвалась к Тёмке, когда с ним такое случилось? Нет. Не рвалась. Но объявилась позже, когда стало ясно, что всё обошлось... и я не допустил её к нему больше, ты прав. А он не узнал этого.

  - Как же так?! - вскрикнула Машка. Глаза её опять переполнились слезами.

  - Лия - она просто такая... бабочка, - мягко пояснил Андрей Филиппович, уставившись перед собой на дорогу. - И любит только порхать. Радоваться, наслаждаться жизнью. И ещё - себя. Вот и всё. Горе, болезни, проблемы - это не для неё. Она бежит от них и выжидает, когда они сами решатся. Кем-нибудь сильным. Я, конечно, забаловал Тёмку, каюсь, он тоже привык получать всё, что захочет... но он - не такой.

  - Андрей Филиппович, - тихо попросил Рост, коснувшись его плеча, - не сейчас... но потом, когда-нибудь... вы всё равно скажите ему, что она его искала. Потому что ему до сих пор очень больно, - он дождался неохотного кивка Галицкого и прибавил решительно: - А теперь расскажите мне про эту болячку, про этот самый лимфобластный лейкоз. Потому что я должен знать.

  ...Они попали в обычную вечернюю пробку и подъехали к особняку Галицких уже в сумерках. Светилась только пара окон на первом этаже, в комнатах, где жили Дэн с Арамом, да фонари над крыльцом и вдоль садовой дорожки.

  Окно Тёминой комнаты не светилось.

  - Если он тебе не откроет... - начал было Андрей Филиппович.

  - Я и стараться не стану, - легко отозвался Рост, толкнув дверцу машины. - В окно влезу, вон как раз под ним крыльцо и козырёк. И створка у него приоткрыта на "гребёнку", снять - раз плюнуть.

  Машка сперва только рот раскрыла, а потом нервно прыснула. Андрей Филиппович раздумчиво произнёс:

  - Тогда я предупрежу Арама, чтобы тот полицию ненароком не вызвал, - он достал из кармана мобильник. - И мы с Марией поедем куда-нибудь, погуляем. Часика на полтора-два. Позвоните, как управитесь с акробатическими этюдами и боксёрскими поединками. И... - он запнулся, тревожно посмотрев на Роста.

  - Я аккуратно, - с прежней лёгкостью пообещал Рост, открывая калитку и слыша, как позади заурчал мотор "лексуса".

  Он вовсе не чувствовал никакой лёгкости. Всё, что он чувствовал - это боль, смятение и бессильную ярость на суку-судьбу, которая не оставляла Тёмке никаких шансов по всем фронтам - даже с ним, Ростом! И он действительно не знал, что будет говорить и делать после того, как вскарабкается на козырёк крыльца и влезет в окно к этому засранцу.

  Чтоб он был здоров!

  Никогда ещё эта бабулина присказка не казалась ему такой правильной.

  Очутившись на козырьке, Рост осторожно просунул пальцы в щель между пластиковыми створками и откинул крючок-"гребёнку". Распахнул окно и спрыгнул в полумрак комнаты, нетерпеливо разведя в стороны зашуршавшие полоски жалюзи.

  Он едва опрокинул торчащую как раз возле окна совершенно бессмысленную штуковину - декоративный светильник на высокой ножке в форме то ли страуса, то ли фламинго. Вид у этого фламинго всегда был какой-то очумелый.

  В точности, как у Тёмы, который сидел на своём незастеленном диване, одетый всё в ту же майку и джинсы, что были на нём в клубе, сидел, обхватив руками острые коленки и вжавшись лопатками в стену. И таращился на Роста громадными глазищами, под которыми чернели синяки.