Королева

  * * *

  Жучкой её звали с детского сада - из-за её фамилии.

  Жукова.

  И не пренебрежительно, а с лёгким страхом и тяжёлым уважением. Тот, кто пробовал произнести это прозвище пренебрежительно, немедленно получал в морду и по яйцам, если это был пацан. Впрочем, Жучка и водилась только с пацанами, презирая писклявых девчонок как класс. Так было с тех самых пор, как она научилась ходить, и вплоть до её нынешних шестнадцати лет.

  Варей её звала только бабка, единственная родная душа. Ни дедки, ни репки, ни прочих персонажей у них с бабкой не наблюдалось.

  К этому Жучка давно привыкла, как и к тому, что в их доме всегда не хватает денег, а у неё самой - модного шмутья и навороченных девайсов.

  Но она точно знала, что у неё будет всё, что ей надо. Она этого добьётся - любой ценой.

  Потому что у неё были мозги, железная воля и, главное, - сила.

  Свою внешность она особо не ценила, хотя знала, что красива. Что ж, и это сослужит ей службу, если понадобится. Она давно поняла, что подавляющее большинство мужиков думает второй головой, и презирала их за такую тупость. Но это могло стать ей полезным, как любая другая чужая слабость, которая служила почвой для её силы.

  В детстве она психовала из-за того, что родилась девчонкой. Сейчас - нет. Но по-прежнему коротко стригла густые русые волосы и ходила на тренировки по боксу.

  Она как раз вышла из спортшколы, когда в кармане куртки запиликал мобильник. Жучка раздражённо бросила:

  - Да!

  - Ты придёшь? - спросил чуть запыхавшийся просительный голос.

  Махно, кто ж ещё.

  Жучка помедлила с ответом. Вообще сегодня после тренировки она собиралась посидеть в Интернете, а не болтаться в гараже с кодлой Цыгана. С другой стороны, чуток расслабиться тоже хотелось.

  - Приду, - буркнула она и нажала кнопку отбоя.

  Сам Цыган сидел на зоне третий месяц из выданных ему судьёй пяти лет. Ещё повезло: за тяжкие телесные мог и больше огрести. Сорвался по пьяни в какой-то сваре, дурак.

  Он писал ей из колонии несколько раз - в письмах этих сквозь браваду прорывались страх и растерянность.

  Жучка ему не отвечала. Жалость - это унизительно, это не для неё и не для Цыгана.

  Профукать так же бездарно собственную жизнь она не собиралась, поэтому в последнее время сторонилась прежней компании. Хотя компания эта давала ей довольно много, и она не могла этого не признать: азарт, кураж, беззаботность. Абсолютную власть - хотя бы над этими пацанами. Кое-какое бабло, когда пацанам удавалось почистить на диком пляже какого-нибудь местного лоха или заблудившегося бухого отдыхайку.

  Ну и Цыган, конечно, был неплох. Ему она в своё время дала только из любопытства и симпатии, а также, чтобы закрепить свою власть над ним. А не из какой-то там любви. Любовь-морковь - это только в бабкиных слюнявых сериальчиках. Секс - штука что надо, но терять голову из-за какого-то мужика и видеть в нём смысл жизни - данунафиг.

  Её мать так и поступила - поехала за отцом на северные заработки, когда Жучке было всего три года, оставив её с бабкой. Ну и разбились вдвоём с отцом на трассе, ведущей в какой-то грёбаный Когалым.

  У них с бабкой остались только две пенсии: её сиротская и бабкина старушечья, а также льготы по квартплате.

  Иногда Жучка размышляла, лёжа ночью без сна в своей спартанской комнате: что же в действительности есть на том свете. Бабка ставила в церкви свечки за упокой души и любила поговорить о том, что отец с матерью стали-де ангелами-хранителями Вареньки. Её же передёргивало от этой глупой болтовни, и она резко обрывала бабку. Ещё чего, хранители!

  Кроме неё самой, ей никто не поможет.

  К гаражу Махно Жучка подошла, когда уже начало темнеть. Впрочем, в их южном городе зимой вообще темнело рано, и это было единственной приметой зимы. Даже снег шёл обычно всего пару раз за зиму. Ну и к Новому году наезжали загорелые абхазы с мешками зеленоватых, но очень вкусных мандаринов, торгуя ими у каждого продуктового ларька. Да платаны на центральной аллее обрастали цветными гирляндами огоньков, а на площади у набережной воздвигалась огромная ёлка. Искусственная, конечно.

  Слегка поддатые пацаны встретили Жучку радостными воплями. Одна пустая бутылка из-под водки уже валялась возле импровизированного стола, на котором красовался разломанный лаваш и кое-как покромсанная кровяная колбаса. Здесь же высилась трёхлитровая банка маринованных зелёных помидоров - Махно потихоньку прикладывался к родительским запасам.

  Сам Махно восседал на перевёрнуто ящике и приветственно салютовал Жучке пластиковым стаканом. Паяц.

  Сравнения с отчаянным азартным Цыганом Махно не выдерживал, хотя, понятное дело, не прочь был бы заменить его не только на посту вожака стаи, но и с нею в койке.

  Обломится, шестёрка. Подумаешь, император.

  Жучка скупо ему улыбнулась и взяла услужливо набульканный ей стаканчик. Водку она не любила, но могла выпить много, почти не пьянея - голова у неё была на диво крепкая, и пила она всегда вровень с пацанами, оставаясь при этом на ногах. В отличие от некоторых из них.

  Она присела на ящик, глотнула из стакана, закусила колбасой. В желудке мгновенно разлилось тепло. Ей это нравилось, как и пустой беззаботный трёп под переборы махновской гитары. Особенно если тот пел не блатняк, а какое-нибудь душевное старьё - Макара там, или Цоя, или "Чайф". Ну и Трофим ещё годился.

  Когда все изрядно разогрелись, Махно предложил прогуляться на дикий пляж, к морю, пожарить на костре остатки колбасы и сосисок под третью бутылку бухла.

  Жучка считала, что бухать уже хватит, но то было их дело. А море... море - да, туда её всегда тянуло.