Страница 14 из 16
- Я... мылся, - пробормотал он, вдобавок заливаясь краской до ушей. - Мне очень жарко стало... почему-то.
Лёке тоже вновь стало почему-то очень жарко, и она, чтобы отвлечься, заглянула на кухню. Меланья прикидывалась ветошью под стулом, негромко, но внятно пыхтя.
- Завтра в лес пойдёшь! - грозно возвестила Лёка в ответ на это нахальное пыхтение.
- Не надо! - Антон схватил её за руку, умоляюще заглядывая в глаза. - Она ещё болеет!
- Как кусаться и ссаться, так здоровая! - сварливо отозвалась Лёка и, распахнув дверь в ванную, пошарила на полке, где ещё тётя Нюта всегда держала аптечку. Потом решительно дёрнула парня за тощий загорелый локоть, высунувшийся из-под простыни. - Пошли в комнату. Давай, шагай!
- Это чего? Это... зачем? - бормотал Антон, послушно волочась за нею. - Эй! Я не хочу!
- Рот закрой, тебя никто не спрашивал, - отозвалась Лёка голосом армейского сержанта, абсолютно некстати вспомнив пошлую присказку Шаттла про этого самого сержанта. Пихнув парня на разворошенную постель, она отнюдь не нежно ухватила его за пострадавшую конечность и щедро полила ссадину йодом из маленького пузырька.
Антон зашипел сквозь зубы и часто задышал.
- От твоего лечения больнее, чем от ежихи! - пожаловался он, жмурясь.
- Переживёшь, - отрезала Лёка. - Подумаешь, неженка! Не фиг шляться по ночам.
- Я тебе сильно мешаю, - вдруг тихо сказал он. - Со своей Меланьей. Я её, правда, заберу завтра. Ты... извини.
Ну не дурак ли?
- Мы это уже обсудили, и я по два раза не повторяю, - отчеканила Лёка.
Он опустил ресницы - очень чёрные, а потом вскинул прищуренный взгляд:
- У тебя что, мания величия, что ли? Чего ты раскомандовалась? Я тебя слушаться не обязан.
- Будешь, как миленький, - зловеще процедила Лёка.
- Ага, как же, жди, - сердито буркнул Антон, кое-как подымаясь с дивана и запахивая на себе простыню жестом римского сенатора. Вихры его были взъерошены, подбородок упрямо вздёрнут. - Выйди, я оденусь и пойду.
- Пешком? Автобусы ещё не ходят, - предупредила Лёка. Внутри у неё всё так и кипело, а руки чесались хорошенько встряхнуть этого недоделанного придурка.
Уйдёт он, видали! Колобок!
- Да, пешком! - строптиво фыркнул "колобок".
Лёка испытала сильное желание сказать: "Ну и вали!", но это, во-первых, было бы абсолютным детством, во-вторых, Антон Суворов должен был раз и навсегда понять, что он здесь распоряжаться не будет, ну, а в-третьих...
В-третьих, больше всего ей хотелось сделать то, что она и сделала в следующую минуту.
Сшибла его с ног и повалила обратно на диван, упав сверху, яростно и неумело целуя, всем телом ощущая его худое, но крепкое тело и остервенело в него вжимаясь.
Сердце у неё больно заколотилось, готовое вылететь наружу, когда она почувствовала, что его горячие обветренные губы так же неумело отвечают ей.
Взметнувшись, она дёрнула с него простыню так, что та затрещала, и жадно уставилась на него, прямо-таки глотая глазами.
Лёка сто раз видела в "качалке" почти раздетых парней куда мускулистее этого, но вид их накачанных тел не вызывал у неё никаких желаний, кроме желания поспешно отвернуться. А сейчас...
Она с силой провела ладонями по его рукам, плечам, груди, с упоением ощущая, как вздрагивает под ней всё его смуглое тело, и неотрывно глядя в его расширившиеся потемневшие глаза.
И опять торопливо раскрыла губами его губы.
Они целовались так отчаянно, будто бы не в первый, а в последний раз. И Лёка чувствовала, как пылает её собственное тело под его неловкими прикосновениями, требуя больше... больше... больше...
Ещё можно было остановиться. И, наверное, даже нужно. Но Лёка с каким-то яростным ликованием понимала, что не остановится. Что дойдёт до конца - здесь, сейчас. С ним, с этим почти незнакомым ей мальчиком-одуванчиком, таким беззащитным и... стойким.
- Знаешь, - выпалил Антон, когда они, задохнувшись, на миг оторвались друг от друга, - я никогда раньше этого не делал.
Его серые глаза были настолько близко, что ей казалось - ещё секунда, и она просто потонет в них. Потеряется. Растворится. Как в штормовом море, которого она никогда не видела.
- Боишься? - выдохнула Лёка, нависая над ним, и облизнула губы - солёные и горькие.
- Боюсь... - просто сказал он, вцепившись в её плечи. - Но это неважно.
Сама она боялась так, что не выдержала и зажмурилась. Её била ознобная дрожь. Низ живота тянуло судорогой, по спине бежали ледяные мурашки, и она стиснула зубы, чтобы не закричать, когда он, закусив губу, нестерпимо медленно проникал в неё. Но он был прав - всё это было неважно.
Важным был только солёный и горький вкус его губ, запах его разгорячённого тела, его хриплый стон, когда он наконец содрогнулся глубоко внутри неё. И тогда она всё-таки закричала, выгибаясь, содрогаясь, освобождаясь от грязного сарая, от спёкшегося пепелища, взлетая выше, выше, выше...
В небо.
***
Лёка вздрогнула, когда он провёл губами по её виску.