Зима 41-го

Дмитрий Лифановский

Проект "Ковчег". Зима 41-го

Вместо пролога

Зима сорок первого года —

Тебе ли нам цену не знать!

И зря у нас вышло из моды

Об этой цене вспоминать.

А все же, когда непогода

Забыть не дает о войне,

Зима сорок первого года,

Как совесть, заходит ко мне.

Хоть шоры на память наденьте!

А все же поделишь порой

Друзей — на залегших в Ташкенте

И в снежных полях под Москвой.

Что самое главное — выжить

На этой смертельной войне, —

Той шутки бесстыжей не выжечь,

Как видно, из памяти мне.

Кто жил с ней и выжил, не буду

За давностью лет называть…

Но шутки самой не забуду,

Не стоит ее забывать.

Не чтобы ославить кого-то,

А чтобы изведать до дна,

Зима сорок первого года

Нам верною меркой дана.

Пожалуй, и нынче полезно,

Не выпустив память из рук,

Той меркой, прямой и железной,

Проверить кого-нибудь вдруг!

(Константин Симонов)

I

Сашка учился писать. Нет, так-то писать он умел, и даже грамотно. Он учился писать пером, злобно бурча себе под нос что-то невразумительное, отдаленно напоминающее ругательства и проклятия. Правда, определенную грань приличия в своих высказываниях парень не переходил. Высунув кончик языка, неловко и чересчур нежно удерживая неуклюжими пальцами перьевую ручку, он выводил на сероватых листках прописей: «Зима. Вот и зима. Зина, Вова, Вера и Боба — на санки. Ай, мороз! Береги, Зина, нос!»[i] Аккуратно поставив точку в последнем восклицательном знаке он, осторожно отведя перо от листа, обводящим пропись движением руки вставил его в чернильницу-непроливайку. Стол был завален тетрадными листками с каракулями, кляксами и надрывами от зацепов пера.

— Фух, кажется, начинает получаться, — выдохнул он, — но дело обещает быть гораздо сложнее, чем я даже предполагал. Нет, ну как вы такой хххх…, - Сашка в сердцах махнул рукой, — ну ты меня понял, писать умудряетесь! Это же кошмар и пытка! Да я лучше бы на еще одну штурмовку слетал, чем так мучиться!

— Кхм, — Никифоров широко ухмыльнулся, — ну, со штурмовкой ты, брат, хватил! Уж лучше перышком по бумаге, чем брюхом по зениткам. Сидишь себе спокойненько, водишь перышком по бумаге. Красотища!

— Да, ничего не лучше, не хочет это ваше перышко по бумаге, то кляксы летят, то вон бумагу рвет. Первый раз за два дня что-то нормально получаться стало. И это прописи для первого класса, а мне в девятом учиться предстоит! Хоть садись и сам шариковую ручку изобретай!

— Ха! Так изобрети, кто тебе не дает. Ты вон умный, с тобой сам Миль советуется, — Петр ехидно взглянул на Сашку.

— Ага, изобрети! Как будто это так просто, — Александр обиженно хлюпнул носом. — Ну, вот зачем мне эта школа, а? А ведь еще курсантов учить надо будет. Когда я этим всем заниматься буду?

— Раз товарищ Сталин считает, что так надо, значит оно действительно надо. А с нами ты же не каждый день заниматься будешь, да и возить тебя на аэродром будут, как большого начальника.

— Угу, очень большого. Баловство это все. Надо нормальную школу. И тренажеры нужны здесь, а не там, только не получится их перетащить. Да, вообще, много чего нужно, а я тут, как первоклассник прописи осваиваю.

— Ну, так все будет. Михаил Леонтьевич сказал же, что вопрос решен на самом высоком уровне. Вон даже КБ его обратно в Москву возвращают. Целых два вертолетных конструкторских бюро будет. Значит и вертолеты будут, и пилоты, и школа для них. И курсантов наверняка самых лучших дадут, — Петр прямо искрился оптимизмом.

— Ну, это вряд ли. Летчики сейчас нужны на фронте, а вертолеты это на далекую перспективу. Ладно, поживем, увидим. Ты на поезд не опоздаешь?

— Успею, — Никифоров махнул рукой, — до вокзала не далеко, доберусь быстро.

— Я тебя провожать не пойду, еще потренироваться хочу, чтоб уж совсем олухом неумелым не выглядеть.

— Что я, девица, чтоб меня провожать, сам доберусь, а ты занимайся, удачи тебе, ученик — Петр хихикнул, — и не трясись ты так, нормально все будет. Мы вон с тобой, как немцев причесали на Березине, там не боялся, а здесь трясешься.

— Так то там…

— А то тут, — Никифоров заразительно рассмеялся, Сашка заржал вслед за ним, все-таки хороший парень Петр, настоящий друг.

Настроение у Петра было преотличнейшим, и на это имелись свои причины. Три дня прошло с тех пор, как они вернулись в Москву. На следующий день по возвращению они отметились в управлении кадрами на Лубянке, где получили отпускные билеты. Оказывается, им обоим был предоставлен отпуск: Петру по ранению, а Сашке на обустройство. Что для Петра было очень приятной неожиданностью, отпуска в 1941 году давали не просто неохотно, а практически никогда. Теперь вот Никифоров собирался домой, в Тамбов, а Александр учился писать перьевой ручкой.

У Сашки только-только начало получаться, он даже представить себе не мог, насколько сложным окажется это дело. Но парень был настойчивый и упрямый и все-таки добился того, что чернила не оставляли кляксы, буквы не расползались пятнами, а перо не рвало бумагу. Конечно, получалось у него не так споро, как у людей из этого времени, но, по крайней мере, он уже не чувствовал себя совсем ни к чему не приспособленным, а руку со временем набьет. А еще напрягала сама необходимость идти в школу. Он не понимал, зачем ему это нужно, как там себя вести. Чем сейчас живут его ровесники, чем увлекаются, как разговаривают. Может для того, чтобы Сашка это узнал и понял, Сталин и принял такое решение, отправить его в школу? Наверное, все обстоит именно так. А значит, придется стараться, встраиваться в новую и неизвестную для него жизнь. Ведь приказы командования Александр с детства привык исполнять, а решение Иосифа Виссарионовича было именно в форме приказа. Хотя, Сашке было бы гораздо проще остаться в армейском коллективе на аэродроме в Кубинке, где базировались вертолеты. Там все было привычное и родное, да и многих людей из БАО и полка он уже знал, познакомились во время передислокации техники. С летчиками из прикрытия так вообще сложились вполне дружеские отношения, не смотря на разницу в возрасте.

Пришла пора Петру выходить из дома. Долгих проводов и прощаний устраивать не стали, смысла не было, через неделю Никифоров вернется. За это время Сашка, как раз разберется со своими делами, а управление кадров ВВС наберет первую группу курсантов. Планировалось, что после учебы Сашку будут возить на аэродром, где он станет обучать будущих вертолетчиков. Как он будет совмещать службу и учебу в школе, парень представлял себе довольно смутно. Утешало одно, что в точных науках он далеко обогнал сверстников, а гуманитарные предметы уж как-нибудь вытянет. Значит, все будет попроще. В конце концов, читать учебники можно и в машине по дороге на аэродром.

Закрыв за Петром дверь, Сашка снова уселся за ненавистные прописи. Руку надо набивать, а времени на это совсем нет, уже завтра утром надо будет идти устраиваться в школу. Все документы для этого были готовы и аккуратной стопочкой лежали на углу стола. Паспорт, справка об утере прочих документов во время эвакуации, выданная в НКВД, квитанция об оплате за обучение. Да, обучение в старших классах, оказывается, было платным и стоило двести рублей за учебный год. Квитанцию он получил в отделе кадров, вместе с прочими документами. Правда, кадровик сообщил, что указанная сумма будет удержана из его денежного довольствия. Не ахти какая сумма за год обучения, но, тем не менее, новость радости не доставила. Не то, чтобы Сашке было жалко денег, но как-то не очень приятно осознавать, что придется платить за учебу, которую ему фактически навязали. Применение этим деньгам он бы и другое нашел, вон в квартиру много чего надо купить. Да, если честно приобрести придется практически все. Поначалу он хотел затариться вещами первой необходимости со складов базы, но в конечном итоге побоялся показаться в глазах окружающих людей скопидомом. Как заметил Сашка, в этом времени как-то не принято было уделять много внимания комфорту. Или просто ему люди такие попадались неприхотливые. А тут он начнет тюками таскать вещи вертолетом из немецкого тыла, сказать ему, наверное, ничего не скажут, но уважение окружающих потеряется точно.