Страница 2 из 4
Своё 50-летие я встретил без денег, счастья, любви и удачи. Без всего, практически голый. Только в новых укороченных носках. Но это был настоящий я. Точнее так: это была отправная точка меня.
Я думаю, что это хорошо.
Удивительный юбилей.
Раз – два – три – четыре – пять.
Берём какую-нибудь условную палку, называем её нулевой отметкой и втыкаем в человечество в нужное время в нужном месте. От палки начинаем отсчёт: что было раньше – неизвестно.
Палка попадает примерно в 1900 год, село Наруксово Нижегородской губернии, в супругов Степана и Екатерину Неумоиных, моих прадедушку и прабабушку по материнской линии.
Они производят на свет четырёх девочек: Евдокию, Ефимию, мою бабушку Екатерину и Марию. Вместе с последней, Марией, появляется мальчик-близнец, но тут же и умирает.
Во время Первой мировой войны, около 35 лет от роду, мой прадед Степан пропадает без вести где-то в Польше.
Екатерина остаётся на грани выживания, одна с четырьмя девками, без мужских рук и почти без земли. В то время земельные наделы выдавались крестьянам только по количеству мужчин в семье.
Дочери по очереди носят одно выходное платье на всех. Когда подходит очередь моей бабушки, Екатерины, она стирает платье и вешает его сушиться на дворе. Отвязывается коза и сжирает платье. Остатками платья моя прабабушка избивает мою бабушку.
Раз – два – три – четыре – пять, вышли девки погулять.
Первая, Евдокия, родила Володьку и Витьку. Строптивый Володька Тюканов дожил до глубокой старости.
Витька был плотником и постоянно шабашил. Когда работал, его не остановишь. Рассказывали, что он как-то рубил дом и отхватил себе топором палец, помочился на обрубок и продолжил работу. Все заработанные деньги Витька пропивал. Пил он тоже – не остановишь. Умер «от вина» около 35 лет от роду.
Вторая дочь, Ефимия, работала прислугой у священника и родила от него сына Ивана. Потом от кого-то ещё родила Владимира.
Иван родил Тамару и Александра, и умер «от вина» около 35 лет от роду.
Тамара и Александр уже на пенсии, но живы-здоровы, насколько позволяет возраст.
Владимир, второй сын Ефимии, после армии остался на севере, там женился и родил дочь Елену. Умер в возрасте около 35 лет «от вина». У Елены сейчас всё хорошо, живёт там же, в Северодвинске.
Третья, Екатерина, вышла замуж за Алексея, моего деда, и родила дочь Галю. Галя вышла замуж за Юрия и родила сына Димку, а потом и меня. Димка женился на Елене Владимировне Неумоиной, своей ровеснице и троюродной сестре из Северодвинска, родил дочь Катю и умер в 37 лет «от вина».
Младшая из сестёр, Мария, замужем не была и детей не рожала.
Раз – два – три – четыре – пять, мужики пошли бухать.
Степан, муж Екатерины, пропал без вести на войне. Пил ли он вино, неизвестно. Но очень может быть.
Виктор, сын дочери Екатерины и Степана, умер от вина.
Иван и Владимир, сыновья другой дочери Екатерины и Степана, умерли от вина.
Дмитрий, мой родной брат, сын дочери третьей дочери Екатерины и Степана, умер от вина.
Никому из них не было и сорока лет. Только два исключения: строптивый Володька Тюканов, умерший на девятом десятке, и я. Я, хоть и любитель вина, в этот призыв уже не прохожу по возрасту.
Как будто что-то большее, чем человек, управляет этим родом и не особо церемонится с отдельно взятой жизнью. Матрица, задающая жизнь и смерть, правит нашими делами и судьбами.
Никто её не видел и даже не догадывался о её существовании. Мужчины этого рода жили под постоянным женским осуждением: «сам купил, сам налил, сам выпил, сам виноват». Слова правильные – не поспоришь.
Но и у женской половины рода много необъяснимого.
После смерти бабушки Кати остались сундуки, полные тряпок. Платья всех размеров, рубашки, юбки, простыни и наволочки были выглажены и аккуратно сложены. Когда их доставали из сундука, они рассыпались на нитки прямо в руках. Моя мать чертыхалась и выносила всё на помойку.
После смерти матери история повторилась: остались стопки аккуратно сложенных, ненужных и сгнивших тряпок.
Баба Катя умерла в 1987 году. Мать – в 2018. Коза сожрала платье примерно в 1920 году. В России тогда был голод.
Раз, два – коза идёт, три, четыре – платье жрёт.
Тряпки – ерунда, есть совпадения и похуже. Моя бабушка и моя мать ненавидели своих мужей, моего деда и отца. Без всяких причин. Про отношение моей прабабушки Екатерины к своему мужу Степану не слышал ничего, но хорошего предположить не могу. Конечно, дед и отец – обычные люди, жизнь прожили не без глупостей. Но ненависть была запредельной – никакой козой не объяснишь.
Это либо матрица, либо они горят в аду.
Их же никто не заставлял ненавидеть – всё сами делали, так ведь?
Шагреневый дед.
Как сложится жизнь ребёнка, которого не любит родная мать?
Если говорить о какой-то стойкой закономерности в жизни моего деда, то это медленное, но верное сужение его личного пространства. Не виртуального, а реального, в метрах. Как прогрессирующая слепота: ты не видишь сегодня то, что видел вчера.
Мой дед, Кутырёв Алексей Гаврилович, родился в 1913 году младшим ребёнком в многодетной семье. Его отец, Гаврила Кутырёв, был купцом. Они жили в достатке, в большом доме в Лукоянове. Этот городок стоит на трассе Нижний Новгород – Саранск.
В родительском доме деду привили навыки, которые в жизни очень пригодились.
Во-первых, грамотность. Не просто умение читать и считать. Дед умел считать деньги, прикидывать доходы и расходы. Он мог оценить плюсы и минусы любой затеи, как сейчас сказали бы – стартапа. Дед мог составить любое письмо, жалобу или ходатайство. Он всегда мог подсказать, что делать в той или иной ситуации, или помочь написать какую-нибудь бумагу. Его за это уважали (все, кроме почти безграмотной жены), а бывало, что и благодарили продуктами или деньгами.
Во-вторых – бережливость, разумное отношение к вещам и деньгам. Он не был жадным, но никогда и не транжирил. И умел копить деньги.
Богатого торговца Гаврилу Кутырёва, моего прадеда, раскулачили где-то в 1930 году. Его дом, товары, утварь – всё забрал комитет бедноты. А потом, конечно, просрал, потому что богатство – это не про деньги. Так мой дед лишился своего первого и самого большого в его жизни дома, – родительского. И пошёл учиться в техникум на агронома. Мать его благословила: «исчезни с глаз долой», и тоже куда-то уехала. От деда я о ней никогда не слышал.
После техникума дед стал работать агрономом в селе Наруксово. Ему дали дом, обычную деревенскую избу – пятистенок. Он женился на моей бабушке, которая старше его на 6 лет: отсутствие материнской любви давало о себе знать. Но и жена, моя баба Катя, его тоже не любила.
Деда никто никогда не любил.
Сама по себе Баба Катя была доброй. Когда я приезжал, делала бутерброд с хлебом, маслом и сахаром. Знала, что это мой любимый бутерброд, лучше всяких шоколадок. Свежий деревенский хлеб был о-о-очень вкусный!
Бутерброд этот я быстро научился делать сам. А больше я вообще не видел, чтобы баба Катя что-то делала сама. Говорят, она окончила начальную школу и работала в колхозе дояркой. Но я только помню, что она сидела и ругала деда. Это были два основных её занятия. Мне кажется, что сидела она дома с тех пор, как коза сожрала её платье. По дому всё делал дед.
Баба Катя сидела сначала на крыльце и грызла семечки. Когда ей стало лень выносить своё тучное тело на крыльцо, она сидела в избе за столом и смотрела в окно. Потом она сидела только на кровати и пересаживалась по нужде на ведро. На чём бы ни сидела – всегда гнобила деда.
Дед ничего плохого ей не делал. Но менялось её лицо, менялась интонация, менялся взгляд, когда она с ним разговаривала. Она становилась по-настоящему злой.
Купи хлеба. А теперь купи сахару. Переставь стул. Поди сюда. Исчезни с глаз долой. Открой окно. Найди мой паспорт. Вынеси ведро. Закрой окно. Не стой, как мудак. Дай платье. Не это. Покажи деньги. Положи на место. Иди отсюда. Дай попить. Чего уселся? Чего в окно пялишься? Куда ходил? Чего так долго? Чего ты тут торчишь?