Страница 37 из 246
- Этот, с бельмом, шепнул, что завтра я к нему сама приду! - Алена побледнела. - Что он имел ввиду?
- Он тебя с белкой перепутал, - Катюха толкнула калитку и мы вошли во двор. - Ну и экземпляры. Башка трещит, сил нет...
- Рано начали, - согласилась я, бросив покрывало на скамейку. - Давайте в душ, а я сейчас на стол накрою.
- А что это за придурки? Откуда он тебя знает?
Я поведала подругам утреннюю историю и добавила, что видела их на хуторе.
- Да, это точно они! - подтвердила Алена и, покосившись на Катюху, добавила: - Жуткие они! Вот чует мое сердце, что будут нам от них неприятности!
- Я тебя умоляю! - Катюха взяла полотенце, предложенное мной, халат и со смехом произнесла: - Алкаши местные от выпитого смелыми стали, да и решили посвататься, тем более они нас на хуторе видели и может решили, что мы на огонек заглянули. А этот, с большими ручищами, после знакомства с Манькой в автобусе, небось решил, что она речам-то его вняла и пришла с визитом.
- Вот дура! - я подпихнула ее в сторону душа. - Язык без костей! Давай, иди мойся, а то дождяка начнется, а нас еще двое!
- Аленке в душ нельзя, - Катька издевательски подмигнула ей. - А то вдруг колдун за задницу укусит!
- Очень смешно! - Алена скривилась и отвернулась. - Неугомонная...
Свеженькие после душа мы снова оказались за столом и уже сидя под навесом расслабленно наблюдали за надвигающейся грозой.
- С вами никакой печени не хватит, - бурчала я, нарезая батон колбасы. - На диету сесть хотела.
- Какая диета??? - возмутилась Катька набив рот картошкой. - Вся красота сойдет!
- Ага! - Алена приободрилась и уже не вспоминала ни колдунов, ни кладбище, ни бельмястого мужика. - Нужно кушать, если хочется.
- Весомый аргумент, - я повернулась к ней и подозрительно поинтересовалась: - Горе-то когда закончилось?
- Какое горе? - подруга громко икнула.
- По поводу избавления от мужа и любовника? Ты смотрю воспарила на деревенских просторах.
- Издеваешься? - Алена надулась и оттолкнула от себя надкусанный огурец. - Больше ни ногой я...
- Маня! Мань! - поток возмущенных слов моей подруги прервал голос соседки, которая зашла во двор и теперь стояла возле калитки, с интересом глядя на наше сборище.
- Проходите, баб Нюсь! - позвала я ее и она тут же двинула к нам.
- А я тебе редисочки принесла, - баба Нюся поставила на стол полную мисочку и поправила платочек, поглядывая на бутылку. - Гуляете?
- Подруги приехали, - я кивнула на бутылку. - Выпьете с нами?
- А чего ж не выпить? Выпью конечно, - баба Нюся уселась поудобнее и обвела нас веселым взглядом. - Хороши девки!
- Давно уже не девки, - вздохнула Алена, показывая, что это обстоятельство ее очень напрягает. - Не шешнадцать уже...
- Вот глупая! - воскликнула старушка и ее седые брови взлетели вверх. - Баба, она когда в самый сок входит, вот тогда краше всего и делается! Молодость - дуростями полна, старость - придуростями, а серединка между ними - золотая, женщине дана для счастья, любви и расцвета, запомни!
- Ой как вы хорошо сказали! - обрадовалась подруга, будто ей только что лет десять списали. - Только где ж ее любовь-то найти?
- А ее искать не нужно, - спокойно ответила баба Нюся. - Ты главное душу открой, а любовь как будет рядом идти, огонек твой увидит, и обязательно зайдет.
- К вам-то зашла? - к Катьке вернулась рассудительность, а с ней и цинизм.
- Милая моя, - баба Нюся наклонилась к ней и тихо сказала: - Я такая открытая, что она ко мне раз десять заглядывала. И сейчас еще дверцу открытой держу...
Мы захохотали, весело поглядывая на друг-друга, а она продолжила:
- Манька, тащи рюмку, я с разговором пришла.
- Ага, я мигом.
Если баба Нюся пришла поговорить, значит важное что-то сказать хочет...
- Давайте девки за красоту вашу выпьем и за счастье бабье, - баба Нюся подняла рюмку и мы последовали ее примеру.
Она выпила, сморщилась, закусила кусочком колбаски и вдруг стала совершенно серьезной.
- А теперь, коровушки вы мои, поговорим о неприятных вещах.
- О каких? - я удивленно посмотрела на нее. - Вроде бы я вас ничем не обидела, баб Нюсь...
- Да не в обидах дело, Мань, - она ласково погладила меня по руке. - Видела я сегодня, как к вам хуторские приходили.
- Алкаши эти? - улыбнулась я. - Да и черт с ними! Мы их прогнали, делов-то!
- Вот как раз черт всегда с ними, - вздохнула баба Нюся и достала из-за пазухи старую фотографию. - Вот это, сестра моя - Евдокия...
Я взяла из ее рук фотокарточку и увидела на ней молодое задорное лицо, с ямочками на пухлых щечках. Девушка на фото была красавицей - с толстой косой, уложенной вокруг головы, темными бровями и губками бантиком.
- Семнадцать лет ей на карточке, - продолжала баба Нюся. - Это пятьдесят третий год, аккурат перед своей смертью и сфотографировалась.
- А почему она умерла? - я никак не могла понять, какое отношение к этому рассказу имеют три мужика с хутора.
- Извели ее колдуны с хутора.
- Я же говорила! Говорила! - завопила Алена и Катюха дернувшись уронила вилку.
- Да что ж ты так кричишь?!
- Вы это серьезно? - спросила я, хотя сомневаться в правдивости бабы Нюси мне еще не приходилось.
- Куда уж серьезнее, - женщина засунула фотографию обратно и промокнула влажные глаза краем платка. - Повадился за ней старый хрыч ходить, проходу не давал. Она горемычная уж и из дома выйти боялась, чтоб с этим чудовищем косматым не встретится. А потом, словно подменили ее, сама на хутор бегать стала. Уже люди замечать стали, разговоры пошли. Я с ней поговорить пыталась, а она как неживая на меня смотрит глазами пустыми, и все равно, как только вечер - из дома уходит. Мать сколько слез пролила, отца у нас не было на фронте погиб, она одна нас воспитывала, а тут такое...
Однажды собралась мать и пошла на хутор, а я за ней увязалась. Она вся на нервах была, меня не заметила, и так я до самого Ворожеевского с ней и дошла. Прилипла к забору и гляжу, что там происходит. Колдуны эти треклятые на улице за столом сидели, когда мать во двор вошла. Она кричать стала, плакать, а этот, что за Евдокией ходил, встал и в дом пошел. Выходит значит оттуда уже с нею и говорит, мол забирай дочь свою. И тут сестра моя, в плач как кинулась, за этого старика цепляется, просит:
- Не отдавай меня!
Мать еще больше кричать стала, в ногах у него ползать и говорит тогда колдун:
- Хорошо, забирай ее, она мне надоела уже.
Махнул рукой и Евдокия, как привязанная, за матерью пошла. Два дня чахла, а на третий в сарае повесилась...