Страница 3 из 6
И вот наступил шестой день холодной войны, которую я в одиночку вела с Германом Орловым! По плану у нас стоял выезд на натуру, так что с утра все суетились и паниковали, носились туда-сюда с кофрами, мешками, коробками и котомками и перекладывали их с места на место. И все равно, прибыв «на натуру», в какой-то заросший заброшенный парк, вдруг обнаружилось, что самые необходимые коробки и котомки остались на студии. Порядок съемки сцен пришлось менять. Юлий Валерианович готов был рвать и метать. Короче говоря, обстановка на площадке стояла нервозная. Даже когда весь забытый скарб прибыл-таки на площадку, напряжение не пропало. Прискакавшая на обед Элка шепотом сообщила, что снимается очень серьезный эпизод с главным героем, и режиссер никак не может найти правильное решение сцены.
– Одиннадцать дублей уже сняли. – Обедавшая неподалеку Наташка драматично закатила глаза, поперхнулась куском отварного картофеля и закашлялась.
– Может, после обеда на него снизойдет вдохновение? – Попыталась я подбодрить подругу.
– Я даже представить боюсь, на что может вдохновить этот кинокорм. – Снова влезла прокашлявшаяся Наташка.
Мне, конечно, было ужасно любопытно узнать, что это за серьезная сцена, которую никак не может одолеть наш герой, но тут Евген Семеныч объявил в мегафон, что обед окончен. Элка умчалась на площадку, а я принялась не спеша собирать в мусорные пакеты, разбросанные то тут, то там, пустые пластиковые коробки из-под еды.
Признаюсь, иногда – совсем не часто – случается так, что меня «уносит». Ну, то есть, я как бы задумываюсь, погружаюсь, или улетаю куда-то, и совершенно отключаюсь от реальности. В этот раз, по-видимому, меня «унесло» гораздо дальше, чем обычно. Ибо моя рация (да, у меня, как и у остальных членов группы, тоже есть рация) буквально раскалилась от призывов второго режиссера:
– Тася, ты меня слышишь? Принеси на площадку воды! Тася, как слышишь? Срочно принеси на площадку воды!
Естественно, первой моей мыслью было, что произошла страшная катастрофа. Может быть, вспыхнул пожар, и Евген Семеныч призывает меня броситься на борьбу с всепожирающим пламенем? Или пересоленный обед вызвал массовое обезвоживание организмов, и второй режиссер, собрав последние силы, подает мне сигналы, чтобы я принесла воды и спасла группу от неминуемой и мучительной смерти? Держа в зубах упаковку стаканчиков, а в руках пятилитровую бутыль с водой, я, сломя голову, бросилась на площадку.
К сожалению, смотреть под ноги или же по сторонам в тот момент я посчитала совершенно излишним, иначе, непременно обратила бы внимание на две немаловажные детали. Первая – на тропинке, по которой я неслась лихим галопом, имелось много кочек. И вторая – навстречу мне, ничего не подозревая, быстрым решительным шагом двигался некто, внешне подозрительно напоминающий высокомерного сноба Германа Орлова.
Совершенно не понимаю, каким образом проклятая кочка выросла прямо у меня под ногами? И этот сноб Орлов, как он умудрился очутиться так близко? Как раз в пределах досягаемости мощной водяной струи, которая с громким шипением, словно джинн, вырвалась из бутылки и окатила неприкосновенную особу, рок-звезду и исполнителя главной роли нашего сериала с ног до головы.
Конечно, в сложившейся, прямо скажем, чрезвычайной ситуации, мне пришлось отупить от данного себе обещания и «заметить» нашего героя. Хуже! Я стала на него пялиться, забыв даже разжать зубы и отпустить упаковку стаканов. Вы думаете, после вынужденного душа он стал менее хорош? – Как бы не так! Волнистые мокрые волосы послушно улеглись в стильную укладку. Капельки воды медленно стекали с волос за ворот рубашки. А сама влажная рубашка прилипла к телу именно таким образом, чтобы наиболее выгодно подчеркнуть рельефный торс. Я уже ничего не говорю о джинсах. На его месте я бы нарочно перед выступлениями опрокидывала на себя ушат воды, чтобы порадовать поклонниц. И тут Герман Орлов посмотрел на меня ТАКИМ взглядом. На какое-то мгновение мне показалось, что, окажись мы в парке одни без свидетелей, и он бы воплотил в жизнь все самые смелые мечты своего психически неуравновешенного персонажа.
К счастью, в этот критический для моей жизни момент наш тет-а-тет нарушил вовремя появившийся Юлий Валерианович. Глядя на нашего режиссера, я всегда удивляюсь: откуда при таком субтильном сложении в нем столько кипучей энергии, напора, способного смести все на своем пути, и вредности? По традиции, сложившейся в те древние времена, когда кинематограф только зарождался, режиссер, еще издали завидев нас, сразу начал орать:
– Ты что послеобеденный отдых себе устроила в своем буфете? Ленивая корова! – Это, обращаясь ко мне. – Не можешь артисту стакан воды принести, тетеря? Герман, ну что ты тут стоишь? Нам кровь из носа нужно сегодня эту сцену добить. Мы не укладываемся в график. Солнце уходит! – Это, конечно, к Орлову. – Что ты хлопаешь глазами, как идиотка? Ты принесла Герману воды? – Это снова ко мне.
А почему собственно я? А где, скажите на милость, разгуливает вертихвостка Наташка, в чьи непосредственные обязанности входит подносить этому избалованному лентяю воду и прочие напитки? Из-за злосчастных стаканов высказать всего этого Юлию Валериановичу я не могла и мысленно уже прощалась со своей такой недолгой кинематографической карьерой. Вот сейчас он подойдет ближе, увидит, во что я превратила его драгоценного артиста и, конечно, выгонит меня с позором. И после этого больше никто-никто никогда-никогда не возьмет меня на свой проект.
Герман, все это время не сводивший с меня своего бешеного взгляда, наконец, удосужился повернуться в сторону режиссера. На секунду тот, словно пригвожденный, замер на месте, а затем неожиданно с восторженными криками бросился к Орлову на шею. (И Герман, несмотря на упорные слухи о нетрадиционной ориентации нашего режиссера, не отстранился).
– Гера, мальчик, вот оно – это лицо! Вот так ты должен смотреть! Я же знал, что ты сможешь!
И еще:
– Герочка, ну как мы с тобой сразу об этом не подумали? Ты будешь стоять под дождем!
И тут же в рацию:
– Леня, вызывай поливальную машину. Семеныч, объявляй перерыв.
Не дожидаясь, когда гнев Юлия Валериановича обрушится на меня снова, я тихонько ретировалась в свой буфет, и провела там относительно спокойные тридцать минут, пока моя рация вновь не ожила и не затрещала режиссерским голосом:
– Тася, сонная тетеря, пулей на площадку! Актер не может без тебя работать!
И вот я на съемочной площадке, все чем-то заняты, а я топчусь на месте, плохо соображая, зачем вообще меня сюда позвали. Как это актер не может без меня работать? Может, это была шутка, особый вид киношного юмора? Режиссер отдает в мегафон команду: «Поставьте ее возле камеры, чуть правее». – Интересно, что нужно поставить возле камеры? Ой! Оказывается не что, а кого – меня! Евген Семеныч ведет меня к камере, подбадривающе похлопывает по плечу: «Тася, ты будешь вдохновлять актера». – Юлий Валерианович ревет в мегафон:
– Смотри на нее, мне нужны те же эмоции, тот же взгляд! Приготовились! Вода пошла! Мотор! Камера! Начали!
Все замолкают. Выбегает Элка с хлопушкой, что-то тараторит, хлопает и убегает. И я вижу его. Герман стоит один в центре съемочной площадки. Сверху из шланга поливальной машины на него низвергается мощный водяной поток. И сквозь этот поток он устремляет на меня свой убийственный дикий взгляд. Мне даже начинает казаться, что от ярости у него начинают гореть глаза. «Значит, вот для чего я понадобилась», – постепенно доходит до меня. Дубль все длится и длится. Наконец, когда ноги меня уже едва держат, раздается команда: «Стоп!». – Герман отводит глаза. Евген Семеныч улыбается и кивает, давая понять, что мне можно идти. И тут подает голос наш никогда не унывающий веселый и обаятельный оператор Павлик:
– Внимание! Никто не расходится. Еще один операторский дублик.
Герман смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. Интересно, а бывали случаи, когда для того, чтобы ублажить исполнителя главной роли, ему позволяли прикончить какого-нибудь малозначительного члена группы, вроде меня?