Страница 3 из 67
– Грамоты надо немедленно спрятать!
– Так-так…
– В каком-нибудь отдаленном аббатстве, не в Польше… и не в Ватикане.
– Ну-ну, продолжайте, Лавицкий! Вижу, у вас что-то есть на примете.
– Есть, монсеньор. – Иезуит с улыбкой развел руками. – Признаюсь, я уже думал над этой проблемой. Преданный мне человек давно собирается совершить паломничество в один из нормандских монастырей…
– Нормандия? – удивленно перебил нунций. – Почему именно Нормандия?
– Он там родился, монсеньор.
– Но ведь это же почти край света! И как мы, в случае необходимости…
– Нормандия вовсе не так далеко, – на этот раз перебил Рангони Лавицкий. – И если плыть по морю… Неделя! Всего неделя, а при благоприятных погодных условиях и того меньше. Правда, мой человек, чтобы не привлекать внимания, отправится в паломничество пешком. Не один. С верными людьми.
Нунций недоверчиво хохотнул:
– Я смотрю, у вас все люди – верные, а, Лавицкий?
– Брату Гилберту – так его зовут – я вполне доверяю. И мое доверие он уже не раз оправдывал.
– Я должен говорить с ним!
– Да, монсеньор. – Лавицкий встал с кресла и поклонился. – Я представлю вам брата Гилберта сегодня же. Но… лучше не здесь.
– Естественно, не здесь! – Рангони взмахнул рукой. – Сейчас наброшу плащ, и отправимся – ведь уже темнеет.
– Как вам будет угодно, монсеньор.
Встреча произошла на постоялом дворе, близ небольшой деревянной церквушки Святой Инессы, что располагалась почти на самой окраине города. Впрочем, и отсюда был виден Мариацкий костел и здания коллегий университета. Рангони непроизвольно улыбнулся – свет католической учености имел прочные позиции в Польше.
– Прошу сюда, монсеньор. – Лавицкий жестом показал путь.
Задний двор, заставленный возами с рыбой и кожами, большая куча навоза, около которой, чертыхаясь, возились бородатые мужики с вилами. Узенькая, с резными перильцами лестница, ведущая на галерею. Такая же узкая дверь.
– Входите… Сейчас я зажгу свечи.
Послышался стук кресала – Лавицкий высекал огнивом искру. Наконец потянуло паленым… Зажглись три свечи в бронзовом подсвечнике, стоявшем на небольшом столе. Ярко, нестерпимо ярко, так, что на миг стало больно глазам! Или – это просто с непривычки, с темноты?
– Ну, и где ваш брат Гилберт? – недовольно осведомился нунций.
– Ожидает за дверью, монсеньор.
– За дверью? Ну так пусть войдет!
– Войди, брат!
Скрипнула дверь, и на пороге возникла высокая фигура в коричневатой рясе бенедиктинца с накинутым на голову капюшоном.
– В помощь вам святая дева Мария, – откинув капюшон, низко поклонился монах. Высокий, мускулистый, сильный. Молодой – вряд ли старше тридцати. Рангони с любопытством всмотрелся в угрюмое, даже несколько фанатичное лицо. Квадратный волевой подбородок; крупный, с горбинкой нос; кустистые, нависшие над глубоко запавшими глазами брови. Тонкие, пожалуй, слишком тонкие для столь широкого лица, губы усиливали впечатление мрачной силы, чему способствовала и прическа монаха – тот был абсолютно лыс.
– Ты звал меня, брат, – посмотрев на Лавицкого, негромко промолвил монах. – Я пришел.
– Я хочу разрешить тебе паломничество, брат Гилберт, – улыбнулся иезуит. – То самое, о котором ты очень просил.
В глубоко запавших глазах монаха промелькнула на миг бурная радость. Промелькнула и тут же погасла – брат Гилберт, несомненно, умел владеть собой.
– Да благословит тебя Господь, брат! – Монах поклонился. – Я готов отправиться в путь хоть сейчас.
– Отправишься, – усмехнулся Лавицкий. – Заодно – выполнишь мое поручение.
– Приказывай. И не сомневайся в успехе!
Иезуит перевел взгляд на нунция, и тот поставил на стол небольшую шкатулку:
– Эту вещь надо надежно спрятать в одном из аббатств Нормандии. И оставаться рядом, присматривать, ожидая посланца.
– Не такая уж и трудная задача, брат… э…
– Можешь называть меня – монсеньор.
– Монсеньор?!
– Именно. – Лавицкий строго взглянул на монаха. – Подробные инструкции получишь от меня позже. Помни – за то, что находится там, – он кивнул на ларец, – ты отвечаешь даже не головой – душою!
– Я исполню все! И так, как будет приказано. – Монах снова поклонился.
– Ты француз? – неожиданно спросил Рангони по-французски.
– Да, француз.
– Тогда почему – Гилберт? Лучше зваться – Жильбер!
– Именно так меня и зовут братья, монсеньор.
– Ты бенедиктинец?
– Я служу ордену Иисуса! – с затаенной гордостью ответил монах.
– И, видит Бог, служит неплохо, – с улыбкой пояснил Лавицкий.
– Что ж. – Рангони тоже улыбнулся. – Ты произвел на меня неплохое впечатление, брат Жильбер. Ступай же и исполни все в точности. Знай, ты получишь за это сторицей не только на том свете, но и на этом. Думаю, несомненно найдется монастырь, которому потребуется именно такой аббат, как ты, брат!
Монах с достоинством поклонился и, испросив разрешения, поцеловал руку нунция.
– Благословляю тебя, брат! – на прощанье перекрестил его Рангони. – И да поможет тебе Святая Дева.
Шаги удаляющегося монаха застучали по лестнице.
– Я передам ему ларец утром, вместе с инструкциями, – тихо пояснил иезуит. – Брат Жильбер – верный человек и исполнит все в точности.
– Не сомневаюсь, брат. А что за аббатство ты подобрал?
Оглянувшись на дверь, Лавицкий нагнулся к самому уху нунция, прошептал.
– Ого! – изумился Рангони. – Поистине, этот монастырь – самая неприступная крепость из тех, что я знаю! Да благословит нас Иисус, аминь!
– Аминь, – негромко повторил Лавицкий.
Грузно спрыгнув с лестницы, брат Жильбер накинул на голову капюшон и быстро пошел к воротам. Какой-то бородач, из тех, что возились с навозной кучей, метнул ему вслед быстрый взгляд и, что-то бросив напарникам, крадучись зашагал следом…
А папский посол, монсеньор Александр Рангони, вернулся домой в приподнятом настроении. Слава Пресвятой Деве, дело, кажется, сладилось – компрометирующие «ин ператора» документы будут находиться в столь хорошо укрепленном месте, что лучше и желать нечего! И, в общем-то, не столь уж далеко. Нунций закрыл глаза, представив себе неприступные скалы, беснующиеся волны и ветер, пронизывающий и злой. Да-да, именно так: скалы, волны и ветер. Волны и ветер.
Глава 1
Дружеские предложения
Когда окоем
Мы, как жемчугом,
Расцвечиваем стихами,
Пусть тот, кто живет,
Не зная забот,
Не скалит зубы над нами.
Иван сдвинул шляпу на затылок, а затем, подумав, кинул ее в траву. Крупные капли пота тараканами сползали по лбу, текли по щекам и шее. Совсем по-летнему, немилосердно палило солнце, на блекло-синем небе ни облачка, ветки вязов, росших у самых стен аббатства, застыли недвижно в знойном полуденном мареве – ни ветерка, ни малейшего дуновения, даже листья – и те не шевелятся. Жарко.
– Оп! – Жан-Поль играючи подбросил вверх шпагу и, ловко поймав ее за эфес, шутливо поклонился Ивану. – Продолжим, месье?
Иван стиснул зубы и улыбнулся:
– Продолжим!
Кажется, ни жара, ни сам черт не брали этого хитрого нормандца – Жан-Поля д’Эвре – потомка измельчавшего и обедневшего дворянского рода. Жилистый, худой и верткий, Жан-Поль не очень-то походил на потомков викингов – нормандцев, скорее являл собой тот чистый тип француза, что так любят описывать путешественники. А вот волосы его – белые, словно выгоревший на солнце лен, – вот они-то как раз и были вполне нормандскими, северными, чем Жан-Поль очень гордился.
– Ну, Жан? – Нормандец улыбнулся, выписал в воздухе свое имя кончиком шпаги. – Хочу показать тебе еще пару приемов. Хотя ты недурно фехтуешь, недурно для поляка или русского… Но – не для француза, мой друг! А ну, готовься к атаке! Оп-ля!