Страница 20 из 21
– Ну, давайте Ваше благородие выпьем, за то, чтобы живыми с этой войны вернуться.
Закусывали яблоками, которых в местных садах было полно.
– А жена у тебя господин подпоручик из образованных будет?
– Нет, жена у меня из рабочих, – Андрей надкусил яблоко.
– Ишь ты из рабочих! – удивился Чапаев. Он налил вина в кружки: – А как родитель твой отнёсся к тому, что ты не своего сословия жену взял.
– Из дома выгнал, – усмехнулся Андрей.
– Да, разным боком у людей жизнь поворачивается, – задумчиво произнёс Чапаев. Он поднял свою кружку: – Ну, твоё здоровье господин подпоручик.
Выпив, продолжил:
– Я ведь тоже на своей Пелагее против отцовской воли женился. Сам я плотник, у нас семейная артель была, ну а Пелагея поповская дочка.
Чапаев рассмеялся:
– Ох, и костерил меня папаня! Она говорит избалованная, не ко двору нам. Её родители меня тоже не приняли. Оно и понятно, к чему им такой зять. Наперекор всем мы с Пелагеей обвенчались. Привёл я её женой в отчий дом, и смирились мои родители.
Вздохнув, унтер-офицер продолжил:
– Хорошо мы с Пелагеюшкой жили, детки у нас народились, сын и дочка.
– Всё же приняли твои родители невестку?
– А куда им деваться?! – усмехнулся Чапаев. Он почесал затылок: – Принять-то приняли, да невзлюбил мой родитель Пелагеюшку. В каждом письме она на него жалуется.
– Ты писал отцу, что б ни обижал Пелагею?
– А как же! – усмехнулся Чапаев. Он откусил яблоко: – В каждом письме прошу батю, не притесняй мою жену.
–А отец что?
– Пишет, дескать, она паскуда перед каждым мужиком юбкой крутит.
– А вдруг это он со зла?
– Всё может быть, – вздохнул Чапаев. Он встал: – Хорошо мы с вами поговорили Ваше благородие, душевно, однако спать пора.
Вероятно, австрийцы знали, что на позиции против них встали новые части. В четыре часа утра они атаковали, пытаясь по оврагу зайти в тыл к русским. Казак пулемётной команды Сергеев их вовремя заметил и открыл огонь из своего «Максима».
– Отсекай их, не давай отходить назад! – крикнул Балакирев, выскочив из блиндажа.
Австрийцев в овраге было не меньше роты, нарвавшись на огонь русского охранения, они сообразили, что атака не удалась, и стали отходить, но пулемёт Сергеева не давал уйти. Человек двадцать залегли в овраге, который стал для них западнёй.
– Братцы! Айда пленных брать, всем Георгиевские кресты будут! – вскочил на бруствер Чапаев. Он побежал вперёд, за ним выскочила вся рота. Тут же по окопам русских ударила австрийская артиллерия, однако пехотинцам удалось взять в плен двенадцать австрийцев, среди них лейтенанта. Чапаев при отходе в окопы был ранен в правую руку.
– Я же плотник! Как мне теперь без руки-то?! – всё вздыхал он, пока солдат-санитар перевязывал его.
– Может всё обойдётся с рукой Василий Иванович, – утешал его поручик Распопов. А что он ещё мог сказать?!
После этого боя, австрийцы поняли, что атаковать русских через овраг бессмысленно и успокоились. Изредка постреливали по позициям русских, те вяло били в ответ. Пошла унылая окопная жизнь: со вшами и вонью от грязных портянок. В начале октября зарядили дожди, стало сыро и тоскливо. Единственная отдушина в этой хандре – письма из дома. Пятнадцатого октября Андрей получил весточку от младшего брата Фёдора, воевавшего на Кавказе.
Офицеры в землянке играли в карты, а Андрей уселся писать ответ брату.
«У нас неделями идут дожди, воды в окопе по колено, – сообщал он, – мы вкушаем все прелести фронтовой жизни: грязь, сырость и уныние».
– Опостылели эти карты!– вздохнул сотник Витошнов, швырнув карты на сколоченный из досок стол. Он встал и подошёл к двери блиндажа, толкнул её, из кармана кителя достал папиросы: – Слушай социалист, а здесь, пожалуй, похуже, чем в Швейцарии будет.
Социалистом в полку звали подхорунжего Гомоляко. Тот, будучи иногородним80 после окончания Нижинской классической гимназии, поступил в Императорский университет Святого Владимира.81 В 1910 году Василий Гомоляко за участие в студенческих волнениях был исключён из университета, и уехал в Женеву, где поступил в университет. Только окончил учёбу, началась война. Он вернулся в Россию, вступил в сословие казаков и был призван на войну. В Уральске попал в первую учебную сотню и был направлен в Казанскую школу прапорщиков. В полк прибыл совсем недавно, служил в сотне Витошнова. Тот ему и дал прозвище «Социалист».
– Да уж там повеселее будет, чем здесь, – отозвался Балакирев. Он вложил письмо в конверт и обернулся к Гомоляко: – Я прав Василий Павлович?
– Это с какой стороны посмотреть, – улыбнулся подхорунжий, – хоть у нас и тоскливо, но основные события развернуться здесь, в России.
Гомоляко махнул в сторону двери блиндажа:
– В Швейцарии среди эмигрантов пустые склоки да разговоры, – рассмеявшись, он закончил, – одним словом, там скука смертельная.
– В чистом исподнем и свежих носках, я согласен и поскучать, – Витошнов выбросил окурок в окоп. Он улёгся на свой топчан: – В Швейцарии, наверное, сейчас солнечная погода, люди в кафе сидят.
Он закрыл глаза и чему-то улыбнулся, может, представил себя в швейцарском кафе.
Глава 7
Швейцария в начале войны объявила о своём нейтралитете. Для того чтобы, воюющим державам не пришло в голову использовать её территорию в своих целях, в стране объявили мобилизацию: под ружьё встало двести пятьдесят тысяч человек, и ещё двести тысяч призвали в нестроевые части. Две трети жителей Швейцарской Конфедерации этнические немцы, по этой причине, границу с Германией и Австро-Венгрией войсками почти не перекрывали, зато «наглухо» закрыли границу с Францией.
Четвёртого мая 1915 года Италия отказалась от участия в Тройственном союзе (туда кроме неё входили Германия и Австро-Венгрия), а двадцать третьего августа, она объявила войну своим бывшим союзникам. Армия Швейцарии встала на границе с Италией.
С началом войны в Швейцарии тоже было неспокойно – мужчины, мобилизованные в армию, теряли жалование, которое они получали на прежнем месте работы, зрело недовольство из-за удорожания продуктов. Впрочем, это мелочь, по сравнению с трудностями, которые испытывало население воюющих стран. Всё же, Швейцарская Конфедерация тихий остров, в центре воюющей Европы.
В Бёрне, разговоры о войне часто велись только в Народном доме. Там проводили заседания швейцарские социал-демократы. Они собирались в актовом зале, или в ресторане при Народном доме. С зимы 1915 года их скучные собрания приобрели популярность. Причиной послужили выступления русского социал-демократа Владимира Ульянова (носившего партийный псевдоним «Ленин»), который перебрался в Бёрн с женой Надеждой Константиновной Крупской из Цуриха.
Разрешение на проживание в Бёрне до 1918 года, Крупской и Ульянову выдал инспектор полиции Рудольф Фошер. Он же записал в учётной карточке информацию о Ленине: «Владимир Ульянов – Крупский чётко исполняет свои обязательства и не даёт поводов к замечаниям. По профессии адвокат, он теперь занимается писательской деятельностью. О величине его доходов не имеется никаких сведений».
Владимир Ульянов с девяти часов утра сидел в библиотеке Бернского университета. В двенадцать, она закрывалась на перерыв, и Ульянов шёл обедать. Потом он возвращался в библиотеку, и работал до её закрытия. Брал книги домой, и снова работал до глубокой ночи. Жил Владимир Ульянов с женой Наденькой и тёщей Елизаветой Васильевной.
В 1899 году мать Владимира – Мария Александровна Ульянова получив небольшое наследство от тётки, за шестьсот рублей купила имение в деревне Алакаевка, неподалёку от Самары. Имение давало не более четырёхсот рублей годового дохода, Мария Александровна жила на пенсию мужа, которую после его смерти выплачивали ей, а деньги от дохода с имения высылала сыну за границу. Когда в России назревала первая революция, Владимир посоветовал матери избавиться от имения. Мария Александровна продала его помещику Данилину, которого в годы революции крестьяне зарезали, а имение в Алакаевке сожгли.
80
Иногородний – так звали лиц, проживающих в землях казачьих войск, но не принадлежащие к сословию казаков. Эти люди не имели права владения землёй на территории казачьего войска.
81
Императорский университет Святого Владимира – ныне Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко.