ПО 3

Я сумел справиться с эмоциями и остался в бомбоубежище. Но меня еще потрясывало некоторое время, что пошло только на пользу, позволив держать себя в напряжении. А еще появилось стойкое желание бросить все и прямо сейчас отправиться в гости к Апостолу Андрею — пить горячий чай, жевать жаркое из медвежатины, слушать рассказы и не забывать про турник…

Вспомнив об этом уже потускневшем мальчишеском желании, я усмехнулся и кивнул:

— Скоро… уже скоро…

Говоря эти слова, я не сводил взгляда с покрытых льдом каменных глыбы. Тут повсюду лежали почти невидимые из-за снега убранные к стенам кирпичи, куски бетона и мелкое каменное крошево. Это ввело меня в заблуждение — я решил, что тут была слабина и стена обрушилась во время землетрясения. Но стоило мне упереться в тупик там на площадке, и я сразу понял свой промах — где железная решетка? Она обрушиться никак не могла. Литая сварная конструкция… ее могло разорвать, могло жестоко согнуть, но исчезнуть она никуда не могла. Однако тут за якобы обрушившейся кирпичной стеной были лишь камни…

Изучив при свете фонаря каменную груду, я наконец увидел ожидаемое — вклиненные между камнями кирпичи и какие-то пластины, а также едва заметную свисающую веревку, что уходила под потолок и исчезала в широкой снежной прослойке у самого свода. находилось по центру левого основного коридора. В правом ничего такого не было — сплошная стена. А тут… тут заваленный проход с вполне проходимой щелью над неподъемными глыбами, что сейчас была забита снежной массой.

— Ну что ж — буднично произнес я, скидывая с плеч лямки нарт и вытаскивая из поясной петли ледоруб — Поглядим…

Если с основным выходом меня постигла неудача, то может резервный подарит шанс избежать карабканья по отвесным скалам в минус пятьдесят с лишним по цельсию?

***

Они бились до самого конца. Потратили каждую секунду с толком, стараясь вырваться из стремительно остывающей ловушки.

Я понял это на втором метре раскопок верхней части обвала. Мне не пришлось искать лазейку между камнями и спрессованными комами стылой земли — достаточно было следовать за несколькими обнаруженными веревками с узлами и цепями. Сначала я выгребал снег и лед, а затем наткнулся на вытянутые вперед руки трупа. Я невольно содрал снег с его потемневших рук и увидел содранные местами ногти, грубо намотанные и местами сползшие повязки с участков, где была содрана кожа. Этими руками спешно оттаскивали камни, гребли землю, выворачивали сломанную арматуру…

Потратив десяток минут на откапывание покойника, я убедился, что он не примерз к камню, после чего обвязал вытянутые руки веревкой, сполз вниз и потянул. Пришлось постараться, чтобы стронуть мертвое тело с места, но его положение облегчило задачу — тянуть прямое и скользкое вниз по склону не сложно. А вот наоборот… как там в поговорке? Любишь кататься — люби и саночки возить… Промерзлые «саночки» с шумом слетели с поврежденного мной снежного склона обвала и ударились головой о пол. Хоть я и понимал, что давным-давно погибшему плевать на все происходящее с его бренной плотью, меня все равно укололо чувство вины. Оттаскивая тело в сторону, отвязывая веревку и уходя прочь по коридору убежища я невольно размышлял о том, насколько по-разному мы относимся к тому, что случится с нашими бренными оболочками после нашей смерти. Не то чтобы меня занимала эта тема, но я несколько раз оказывался слушателем порой весьма оживленных, если не сказать ожесточенных дискуссий о том, как следует поступить с нашей мертвой плотью после смерти. И меня всегда удивляло насколько трепетно порой многие относятся к тому, что станет с их телом. Кто-то свободно завещает свое тело на научные исследования и ему плевать, что его плоть распотрошат, сожгут или просто оставят обнаженный труп гнить на куче мусора на следующие пару лет — как раз ради изучения процессов разложения. А кто-то оставляет завещание на пять страниц мелким текстом, где лишь пара строчек отводится финансовым делам и прощанию с родичами, а остальное касается лишь тщательно продуманного погребального ритуала, где предусмотрено все плоть до маникюра и парфюма…

Хотя меня сейчас больше удивляет другое.

Парадокс…

Почему я чувствую вину перед тем, кто давно умер, да и еще является представителем расы, что перенесла нас сюда и поработила? Это глупо. Но все равно я чувствую странную вину за то, что потревожил их посмертный покой. Скорей всего это из-за скорбных детских тел, чей вид тяжело давит на психику и порождает странное чувство вины, будто у меня был шанс сохранить их жизни…

Благополучно добравшись до пролома, что позволил мне проникнуть в подземное убежище, я облегченно скинул с плеча мерзлую веревку нарт, нагнулся, чтобы пролезть в расчищенную дыру и… замер в неудобной позе, сквозь уши меховой шапки услышав какой-то разговор.

Слов я не разобрал. Но силу голосов оценил — там разговаривали на повышенных тонах. Разговаривали зло и нетерпеливо. Не двигаясь с места, я чуть сдвинул закрывающую ухо шапку и прислушался. Теперь звенящие стариковские голоса доносились куда отчетливей. Но оставались все столь же непонятными — речь шла на луковианском, это я понял сразу.

Простояв пару минут, я терпеливо вслушивался в незнакомые чуждо звучащие слова вроде мягкого, но сейчас крайне сердитого языка. Там у палаток разговаривали минимум пятеро, причем перебивая друг друга, перекрикивая…

Я человек обстоятельный. И всегда стараюсь «выяснить, прояснить и уяснить» как ворчливо говаривала моя бабушка, когда я отказывался переходить к следующей странице школьного учебника даже если заучил ее наизусть, но не до конца понял суть материала. Но еще я доверяю своей интуиции, внутренним ощущениям. И поэтому еще через минуту я уже удалялся прочь, волоча за собой нарты с опустевшими термосами. Я уходил от тепла и условной безопасности, уходил продрогший, клацающий зубами, понимающий, что резко повышаю свои шансы заболеть, но я все же уходил. И по очень простой причине — я понял, что стоит мне вернуться в перевалочный лагерь и в подземное убежище меня уже не пустят. Пусть они разговаривали на незнакомом мне языке и речь могла идти о чем угодно, но я был убежден в своей правоте. И поэтому ускорил шаг, гоня себя к обвалу, от которого хотел отдохнуть…

Раз времени в обрез — терять не буду. Как и делать паузу на размышления. Вернее, размышлять я не перестану, но делать это буду по ходу дела.

Оттолкав труп к стене, цепляясь за веревки, я поднялся до потолка и втиснулся в расчищенную щель. Ползком продвинувшись на пару метров, взялся за лопатку и принялся выбрасывать рыхлый потревоженный снег и куски льда. Порой лезвие ударяло с таким ясным звоном по старому льду, что казалось будто оно сейчас высечет искры…

Почему я так заторопился?

Потому что я бывший предприниматель, бизнесмен и чуток рейдер. Основную часть своего состояния я сделал на двух перспективных на мой взгляд небольших компаниях, где руководство было ни к черту. Менеджмент думал лишь о собственном обогащении, репутации, непотопляемости ну и о золотом парашюте — чисто на всякий случай. Поэтому управляемые ими компании гнили на корню, хотя этими самыми гниющими корнями обвивали очень неплохие активы… там даже свои ноу-хау имелись. Так что я просто ждал нужного момента, предварительно скупив акции и тщательно отслеживая все, что происходило с этими двумя потускневшими плохо ограненным бриллиантами… А когда пришло время действовать, я своего шанса не упустив, войдя в руководство, заручившись поддержкой остальных весомых акционеров и начав действовать жестко…. Еще через год я продал свои акции с огромной выгодой и вышел из дела…

К чему это все?

А к тому, что я хорошо знаю насколько порой вонючая движуха поднимается в тот момент, когда кто-то натыкается на нечто важное и стоящее, будь то новое рудное месторождение, нефтеносный слой, научный прорыв или же забитое замерзлыми трупами убежище чужих… Как только случается такое открытие… сразу же начинается чистка. Неугодных и лишних убирают. Кого-то переводят в дальний филиал, других увольняют, третьих порой устраняют со своего пути куда жестче. Так или иначе лишних убирают. В моем случае, думаю, все будет проще — меня горячо поблагодарят за неоценимую помощь, подарят грошовые бусы и выпнут на холод.