Страница 2 из 15
– Вам за это платят?
– Никто мне не платит.
– На что же вы тогда покупаете ваши яйца и сэндвичи с кресс-салатом?
Отец Артур рассмеялся.
Мы посидели молча, а потом он опять заговорил. Нелегко ему давалось молчание – священнику-то. Я думала, именно тишина дает Богу возможность проявиться. Но отец Артур, видно, тишину не любил, поэтому мы обсудили его домработницу миссис Хилл, которая из отпуска всегда посылала ему открытки, а вернувшись, выуживала их из лотка с корреспонденцией и приклеивала на холодильник. Поговорили о том, как меняют лампочки в витраже (там сзади потайной ход). О пижамах поговорили. Он очень устал, кажется, к тому времени, когда за мной пришла Новенькая Медсестра, но все равно сказал: надеюсь, ты придешь снова.
Однако удивился, по-моему, когда на следующий день я явилась опять – в новой пижаме и на сей раз без капельницы. Джеки, старшую медсестру, мое намерение пойти в часовню и на второй день не очень-то обрадовало, но я, посмотрев на нее пристально, тихо проговорила:
– Мне очень нужно.
А как откажешь безнадежно больному ребенку?
Джеки вызвала медсестру, чтобы меня сопроводить, и опять пришла та, новенькая. Ее вишневые волосы конфликтовали с голубой униформой не на жизнь, а на смерть. В Майском отделении – Мэй-уорд – она работала всего несколько дней, поэтому нервничала, особенно в обществе детей из аэропорта, и отчаянно ждала от кого-нибудь подтверждения, что хорошо справляется. В коридоре по пути к часовне я отметила, какой она превосходный провожатый. Кажется, новенькая была довольна.
Часовня опять пустовала, если не считать отца Артура – он сидел на скамье в длинном белом одеянии поверх черного костюма и читал. Не Библию, а какую-то книгу формата А4 в дешевом переплете с глянцевой ламинированной обложкой. Новенькая Медсестра открыла дверь, и я, поблагодарив ее, проследовала внутрь, но отец Артур не пошевелился. Сестра отпустила дверь, та затворилась за нами с глухим тяжелым стуком, и только тогда он обернулся, надел очки, заулыбался.
– Пастор… м-м-м… преподобный? – проговорила, запинаясь, Новенькая Медсестра. – Она… м-м… Ленни хочет побыть здесь часок. Можно?
Отец Артур захлопнул книгу, лежавшую у него на коленях.
– Ну конечно.
– Благодарю вас… м-м-м… викарий?
– Святой отец, – шепнула я.
Она скривилась, залилась краской – тоже вступившей в конфликт с цветом ее волос – и ушла, не сказав больше ни слова.
Мы с отцом Артуром уселись на ту же скамью. Оттенки витража были восхитительны, как и вчера.
– Опять здесь пусто.
Мои слова отозвались эхом.
Отец Артур промолчал.
– А раньше часовня не пустовала? Ну прежде, когда люди были набожней?
– Она и сейчас не пустует.
Я повернулась к нему.
– Кроме нас тут никого.
Он явно был в стадии отрицания.
– Вам, видно, не хочется об этом говорить, что вполне понятно. Досадно, наверное. Как будто вы закатили вечеринку, а никто не пришел.
– В самом деле?
– Ну да. Вот вы сидите тут в лучшем своем вечернем платье, белом, с красивой вышивкой – виноградные гроздья и все такое…
– Это облачение. А не платье.
– Ну облачение. Вот сидите вы в своем вечернем облачении, накрыли стол к обеду…
– Это алтарь, Ленни. И не обед, а Святые Дары. Хлеб Христов.
– И что, он не поделится?
Отец Артур посмотрел на меня укоризненно.
– Это для воскресной службы. Я не ем священный хлеб на обед и не обедаю у алтаря.
– Да-да, вы едите яйцо с кресс-салатом у себя в кабинете.
– Точно. – Он даже просиял, ведь я что-то о нем помнила.
– Ну вот, вы все подготовили для вечеринки. Есть музыка, – я указала на унылый проигрыватель для CD и кассет в углу, рядом с которым лежали аккуратной стопочкой диски, – и есть где рассесться, – я указала на ряды пустых скамей. – А никто не идет.
– На мою вечеринку?
– Именно. Целый день, каждый день вы закатываете вечеринку в честь Христа, а никто не приходит. Ужас как неприятно, наверное.
– Ну… м-м-м… Ну можно, пожалуй, и так сказать.
– Простите, если делаю только хуже.
– Ничего ты не делаешь хуже, но, честное слово, Ленни, здесь не вечеринка. А место богослужения.
– Ну да. Нет, это мне ясно. Я просто хотела сказать, что понимаю вас. У меня тоже была однажды вечеринка – мне исполнилось восемь, мы только переехали в Глазго из Швеции. Мама пригласила всех моих одноклассников, но почти никто не пришел. Хотя по-английски мама в то время говорила так себе, поэтому очень даже может быть, что все пришли, просто не туда – стояли с воздушными шарами и подарками и ждали, когда же начнется вечеринка. Так мне, по крайней мере, хотелось думать.
Я помолчала.
– Продолжай, – предложил отец Артур.
– Ну вот, я сидела в гостиной, на одном из стульев, которые мама расставила кружком, ждала, когда кто-нибудь явится, и чувствовала себя отвратительно.
– Печальная история.
– Вот я и говорю. Обидно, когда никто не приходит на твою вечеринку, знаю. И мне очень жаль. Просто вам, по-моему, лучше этого не отрицать. Проблему можно решить, только посмотрев ей в лицо.
– Но часовня не пустует, Ленни. Не пустует, потому что ты здесь. Не пустует, потому что наполнена Духом Божьим.
Теперь я посмотрела на него укоризненно.
Он поерзал на скамье.
– Да и что смешного в уединении? Здесь ведь не только место богослужения, но и место покоя. – Он поднял глаза к витражу. – Я очень рад, что с каждым пациентом могу побеседовать наедине, а значит, уделить ему все свое внимание, и, не пойми превратно, Ленни, но, мне кажется, Богу угодно, чтобы именно тебе я уделил все свое внимание.
Эти слова меня насмешили.
– Я думала о вас в обед. Вы и сегодня ели яйцо с салатом?
– Ел.
– И как?
– Как всегда, чудесно.
– А миссис?..
– Хилл. Миссис Хилл.
– Вы рассказали миссис Хилл о нашем разговоре?
– Нет. Сказанное здесь – тайна. Поэтому люди сюда и приходят. Можно говорить начистоту и не бояться, что кто-нибудь узнает потом.
– Так это исповедь?
– Нет, но если хочешь исповедаться, с радостью помогу тебе это устроить.
– Если не исповедь, что тогда?
– А что тебе угодно. И часовня эта станет для тебя чем угодно, затем и существует.
Я оглядела пустые скамьи, электронное пианино под пыльным бежевым чехлом, доску объявлений с приколотым к ней изображением Иисуса. Если эта часовня может стать чем угодно, то что мне угодно?
– Хочу, чтобы она была местом ответов.
– Она может им стать.
– Может ли? Разве может вера вообще дать ответ на вопрос?
– Ленни, Библия учит, что Христос помогает найти ответ на любой вопрос.
– Но можно ли получить ответ на конкретный вопрос? Если честно? Можете вы мне ответить на вопрос, не говоря, что жизнь есть тайна, или все есть замысел Божий, или ответы, которых я ищу, придут со временем?
– А ты сначала задай вопрос, и будем вместе разбираться, как Бог поможет нам найти ответ.
Я откинулась на спинку скамьи, и та скрипнула. Эхо раскатилось по часовне.
– Почему я умираю?
Ленни и вопрос
Яне смотрела на отца Артура, задавая вопрос, – на крест смотрела. Отец Артур медленно выдохнул. Я все ждала, когда он ответит, но он просто дышал дальше. Он, может, и не знал, что я умираю? Да нет, резонно возразила я сама себе, сестра ведь сказала ему “она из Майского отделения”, а никто из Майского отделения не собирается жить долго и счастливо.
– Ленни, – ласково проговорил отец Артур немного погодя, – этот вопрос серьезней всех остальных. – Потом откинулся назад, и скамья снова скрипнула. – Забавно, знаешь ли, но чаще всего меня спрашивают именно почему. А с почему всегда сложно. С как, что или кто я разберусь, но даже не буду делать вид, что знаю почему. Я пытался отвечать на этот вопрос, когда только начинал служить.
– Но больше не пытаетесь?