Кроатоан

– Пока он не лег в психлечебницу, – договаривает Нико.

– Да.

– Ну и со мной та же штука. Он лег в больницу и провалился сквозь землю. Я никогда не слышал, чтобы он говорил о тебе.

– А при мне он упоминал вас… тебя.

– Вот как? И что говорил?

– Ничего такого… важного. Я слышала… про вас…

Кармела не знает, как продолжать. Это Борха первым рассказал ей, что у Манделя связь с каким-то «педрилой-художником». Потом она прочитала об этом в интернете.

– Надеюсь, ты слышала обо мне только хорошее.

– Да, конечно.

Нико согнулся, подсоединяя компьютер к телевизору; он рычит – или, быть может, он так смеется. Пока длится этот разговор, Кармела ощущает волны потаенной ярости, исходящие от этого мужчины. На кого или на что он так ярится? Пока художник переключает каналы, девушка ищет объяснения в фотографиях на стенах. Один из снимков не имеет ничего общего с отношениями художника и его любовника: молодой Нико запечатлен вместе с дородным мужчиной, оба одеты в полицейскую форму, черты фамильного сходства несомненны. Кармела где-то слышала или читала, что Нико работал в полиции. Вот откуда его пристрастие к допросам? Все смешное и симпатичное, что есть в Нико, на лице его отца выглядит как-то грубо и примитивно.

– В общем-то, нет ничего удивительного, что он обо мне не упоминал, – смущенно добавляет Кармела, силясь заполнить паузу. – Я была всего-навсего студентка…

– Нет.

– Прошу прощения?

Нико разгибается и поворачивается к ней с пультом в руке. У него жесткий взгляд: сейчас на Кармелу смотрит бывший полицейский.

– Ты была больше чем студентка.

– Что… ты имеешь в виду? – Кармела покашливает, не зная, как ей реагировать. Это что – оскорбление?

– Сейчас поймешь. – Нико указывает на диван.

Диванчик маленький – или слишком ощутимо присутствие сидящего рядом Нико Рейносы, так что девушке приходится забиться в угол, стиснуть колени и скрестить руки на груди – ни дать ни взять трудный подросток. Мужское тело обдает ее волнами масляных красок и скипидара. Хозяин направляет «лентяйку» на телевизор, в углу экрана мелькают какие-то номера.

Моцарт удален нажатием одной кнопки, воцаряется напряженная тишина.

– Так, значит… профессор Мандель хотел, чтобы я это увидела?

– Скоро ты сама мне объяснишь.

Кармела ничего не понимает. По телефону Нико сказал ей немного: «Нам нужно срочно встретиться; если возможно – сегодня же вечером. Профессор Карлос Мандель оставил здесь кое-что для вас». Нико не выпустил свою добычу в ответ на ее вопросы и продолжал держаться как продавец, который ставит своему клиенту жесткий ультиматум: ничего больше не скажу, а ты либо соглашаешься, либо сделке конец.

Молчание длится и длится. Девушка замечает, что Нико ее рассматривает.

В этот момент на экране возникает изображение. Место где-то за городом. Камера направлена на одну точку, она установлена на каком-то возвышении, быть может на дереве, потому что по краям кадра подрагивают расплывчатые ветки. В центре кадра – поляна с деревянным столом и лавками, цивилизованное пространство, отведенное для семейных обедов на выезде. Запущена ускоренная перемотка, и солнце поднимается, как огненный мяч в фантастической волейбольной партии.

– Кто это? – спрашивает Кармела, наблюдая стремительное появление «ситроена» и нескольких человеческих фигурок, мечущихся между машиной и столом. Ответом служит ироничная улыбка Нико.

Еще одно нажатие кнопки, и теперь запись идет с нормальной скоростью. Изображение не совсем четкое, а из-за неподвижности камеры за кадром постоянно остается как минимум один из пяти персонажей. Рыжеволосая девочка подбирается к точке съемки ближе других, но, определенно, ничего не замечает. Ветки по бокам кадра колышутся от ветра.

Кармела неожиданно вылавливает информацию из хаоса цифр и букв в углу экрана.

– Это сегодняшняя запись?

– Да, снято через IP-камеру, – подтверждает Нико. – Они сами по себе как маленькие компьютеры и транслируют изображение в реальном времени…

– Профессор Мандель использовал такие, чтобы изучать поведение насекомых…

Нико снова рычит, – возможно, это все-таки его смех.

– Точно. Поведение насекомых.

Художник больше не ускоряет запись, из этого Кармела заключает, что нужно смотреть внимательней.

Очевидно, это семья. Отец, полноватый и плешивый, с помощью сына выгружает из багажника велосипеды. Старшая дочь помогает матери накрывать на стол: вот она таскает пакеты. Малышка носится взад-вперед. Кармела как будто рассматривает еще одну картину, пахнущую так же, как и всё вокруг нее, но с движущимися фигурками. Звука нет, звучат только неживые приборы.

И тогда Кармела вспоминает. Последний кусочек встает на свое место.

– Это ведь… семья из сьерры… те… кто… погиб… сегодня?

– Потом расскажешь. – Стена по имени Нико Рейноса не поддается. Но теперь он начинает комментировать. – Смотри… Мальчик что-то говорит. Отец отвечает… Мальчик попросился погулять в одиночку, это точно. Вот кто остался на поляне: родители, старшая сестра и малышка…

Мать носит миски с едой. Старшая дочь – посуду. Отец согнулся, поправляя что-то в велосипеде…

Картинка внезапно заслоняется большой темной тенью. Кармела вздрагивает от неожиданности.

– Так, это, видимо, сорока, – поясняет Нико. – Она закрыла объектив. Но дело не в сороке… Смотри внимательно… – Мужчина тычет в экран толстым перепачканным пальцем. – Вот, начинается.

Кармела смотрит, но ей трудно сосредоточиться. Что-то переменилось.

– Видела?

– Не знаю…

– Погоди, я отмотаю назад. Обрати внимание на их позы.

Кармела подается вперед и щурит глаза. Нико останавливает запись, Кармела изучает каждую фигуру. Отец наклонился над велосипедом. Мать сняла куртку и вешает ее на стул. Старшая дочь держит вилку. Младшая замерла в прыжке.

– Да, вижу. И что?

– Теперь смотри.

Нико нажимает на Play. Отец отпускает велосипед и оборачивается. Мать отпускает куртку и оборачивается. Старшая дочь отпускает вилку и оборачивается. Малышка приземляется на землю и оборачивается. Они делают это одновременно, с идеальной хореографической слаженностью. А потом все они идут в одну сторону.

В сторону камеры.

– Они ее заметили, – догадывается Кармела.

– Что заметили?

– Камеру. Они заметили, что их снимают.

– Нет. Дело не в этом. Там никого не было, только камера.

– Тогда что с ними происходит?

– Происходит, это уж точно, – отвечает Нико.

Четыре фигурки приближаются, но теперь Кармела замечает, что они действительно не смотрят на камеру. Они просто движутся в этом направлении. Шаги у всех четверых ритмичны, так же ритмично они взмахивают руками. От такого единообразия затылок Кармелы покрывается мурашками.

Семья уже совсем рядом с местом, где закреплена камера, но она подвешена высоко, им придется пройти под ней. Первой идет младшая девочка – ведь она находилась ближе всех. Следом идет ее сестра, дальше – мать. Отец замыкает шествие. В строгом порядке. Теперь становится различимо лицо малышки. Кармела вздрагивает. Девочка ни на что не смотрит. Она смотрит перед собой, но зрачки ее разошлись по сторонам, как будто что-то выискивают. У ее лица нет выражения. Старшая…

И тогда происходит что-то еще.

– Подожди! Останови! – Нико нажимает паузу. Кармела указывает на полосу неба над четырьмя фигурами. – Это… птицы?

– Да, похоже.

Кармела подходит к экрану вплотную, едва не касаясь пальцем.

– Мне кажется, это сороки. Слетелись вместе и выстроились в одну линию… Сороки на такое способны, они птицы ловкие, но это не перелетный вид… Зачем такой строй?..

В ее голове вспыхивает воспоминание: университет, лекция по этологии. Мандель веселит студентов очередной историей: «Вы напоминаете мне одного фермера, владельца коровьего стада, который ни разу в жизни не видел жирафа. И вот однажды фермер его увидел: пятнистое тело жвачного животного, неестественно длинная шея, маленькие рожки на голове… Фермер в испуге и смятении кричит: „Не может быть!“ Но это может быть. Коровы и жирафы возможны. То, что ты никогда их не видел, не делает их несуществующими…»