Страница 75 из 479
С женитьбой на Пинъэр Симэнь за здорово живешь прибрал к рукам крупное состояние и сильно разбогател. Как новенькая блистала его городская усадьба, перестроенная и снаружи и изнутри. От риса и зерна ломились амбары, табунами ходили лошади и мулы, дом заполонила челядь.
Пришедшему с Пинъэр слуге Тяньфу дали имя Циньтун,[333] купили еще двоих слуг. Одного стали звать Лайань, другого – Цитун. Четырех горничных – от Цзиньлянь, хозяйки, Пинъэр и Юйлоу, нарядив и украсив драгоценностями, поселили в передний западный флигель и стали обучать пению и игре на музыкальных инструментах, для чего наняли брата Ли Цзяоэр – певца Ли Мина. Чуньмэй училась играть на пипа, Юйсяо на цитре, Инчунь на трехструнной гитаре, а Ланьсян – на четырехструнном хуцине.[334] Ли Мину положили пять лянов серебром месячного жалования и общий с хозяином стол.
Симэнь Цин отвесил две тысячи лянов серебра и поручил приказчику Фу Цзысиню и Бэнь Дичуаню открыть в двух комнатах передней постройки закладную лавку. Зять Чэнь Цзинцзи владел ключами, проверял приходы и расходы и поставлял лекарственные травы. Бэнь Дичуань вел счета и отпускал товары, а приказчик Фу вел торговлю в лавке лекарственных трав и принимал вещи в заклад. Он же определял качество серебра. В тереме Цзиньлянь хранились лекарственные травы, а в тереме у Пинъэр расположилась кладовая ломбарда, где на вешалках висела одежда, на полках стояли антикварные предметы и безделушки, лежали картины и книги.
Груды серебра проходили за день через руки приказчиков. Чэнь Цзинцзи рано вставал и поздно ложился. Держа при себе ключи, он вместе с приказчиками проверял приходы и расходы денег. Симэнь Цин был несказанно обрадован, когда взглянул в книги и убедился, как образцово ведется учет.
– Зять, как ты ловко у меня торговать выучился, а! – воскликнул однажды Симэнь за обедом в передней зале, обратившись к сидевшему рядом Цзинцзи. – Узнает твой отец в столице, и на душе у него будет спокойно. На тебя можно положиться. Говорят: у кого есть сын, полагается на сына, а у кого нет, тот уповает на зятя. Зять и дочь не чужие люди. Если не будет у меня наследника, все состояние вам с дочкой оставлю.
– Несчастный я, – начал плакаться Чэнь Цзинцзи, – беда постигла отца. Родители мои далеко, а я вот нашел приют в вашем доме, батюшка. Я вам так благодарен за вашу милость! Никогда, ни при жизни, ни после смерти не расплатиться мне с вами за все, что вы для меня сделали. Но я молод, мне не хватает опыта. Я об одном вас прошу, батюшка, не судите строго. А я ваших надежд не обману.
Лесть зятя еще больше обрадовала Симэнь Цина, и он поручил умному и расторопному Цзинцзи вести все домашние дела – писать письма, визитные карточки и приглашения. Теперь, когда угощали гостей, за столом рядом с ними непременно сидел и Чэнь Цзинцзи. Никому и в голову не приходило, что этот малый мягко стелет, да жестко спать, – постоянно из-за занавесок за «драгоценными яшмами» подглядывал, не упускал случая «из башни похитить лучший аромат».
О том же говорится и в стихах:
Быстро летело время, как челноки сновали дни и месяцы. И настала середина осени – пора любования луною. Уж лопнули бутоны хризантем у восточной ограды, а в небе вереницами потянулись на юг озябшие дикие гуси. Вдруг снегом покрылась вся земля.
Однажды, было это в конце одиннадцатой луны, Симэнь Цин пировал у друга Чан Шицзе. Пирушка кончилась рано. Еще не успели зажечь фонари, а Симэнь Цин, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жинянь уже вскочили на коней, но не успели они отъехать от дома Чан Шицзе, как темные тучи густой пеленой заволокли небо и, кружась и играя, на землю посыпался снег.
– Брат, – сказал Ин Боцзюэ, – если в это время домой заявиться, нас и не примут. Давно мы у Гуйцзе не были, а? В такой снегопад как нельзя лучше навестить ее, пойти, как Мэн Хаожань, по снегу за веткой цветущей сливы.[335]
– Верно ты говоришь, брат Ин, – поддержал Чжу Жинянь. – А то откупаешь ее за двадцать лянов в месяц, а сам не ходишь. Ей, выходит, живи – не тужи и поступай, как знаешь.
Так то один, то другой, слово за слово, уговорили они, наконец, Симэня завернуть на Восточную улицу к Ли Гуйцзе. Когда они подъехали к ее дому, стемнело, и в гостиной зажигали огни. Служанки подметали пол. Навстречу прибывшим вышли хозяйка и Гуйцин. После приветствий гости разместились в креслах.
– Гуйцзе тогда так поздно от вас пришла, – начала хозяйка. – Простите, если вас задержала. Она очень благодарна госпоже Шестой за платок и цветы.
– О, мне не пришлось тогда с ней и поговорить, – ответил Симэнь. – Я пришел поздно и, как разошлись гости, ее отпустил.
Пока хозяйка угощала посетителей чаем, служанки накрывали стол, готовили вино.
– А где ж Гуйцзе? – спросил Симэнь.
– Сколько дней она сидела, все вас ждала, зятюшка, – объяснила старуха, – но вы так и не пришли. А сегодня она отбыла в паланкине на день рождения к тетке.
Послушай, дорогой читатель! В этом мире только буддийские и даосские монахи да певицы даром глазом не моргнут. Бедных они сторонятся, а к богатым льнут. Ложь и хитрость у них в самой крови. На самом деле Гуйцзе ни к какой тетке не ходила. Коль скоро Симэнь Цин не появлялся, она приняла Дин Шуанцяо, второго сына ханчжоуского торговца шелками почтенного Дина. Шуанцяо привез на тысячу лянов шелков и, поселившись на постоялом дворе, решил тайком от отца завести себе зазнобу. Он выложил десять лянов серебра, две перемены нарядов из тяжелого ханчжоуского шелка и пригласил Гуйцзе. Они провели вместе две ночи и пировали, как ни в чем не бывало, когда нежданно-негаданно пожаловал Симэнь Цин. Хозяйка поспешила укрыть Гуйцзе с гостем в небольшой укромной комнатке в задней постройке.
– Раз нет Гуйцзе, – сказал Симэнь, поверив хозяйке на слово, – угости нас вином, мамаша. Посидим пока, ее обождем.
Хозяйка вовсю старалась услужить гостю, и скоро стол стал ломиться от вина и блюд со всевозможными закусками. Ли Гуйцин настроила цитру и спела новую песню. Гости весело играли на пальцах, состязались в стихах и шарадах. Пир был в самом разгаре, когда Симэнь вышел за нуждой. И надо ж было тому случиться! До него донесся смех. Он подкрался под окно и заглянул внутрь. Гнев охватил его, когда он увидел Гуйцзе с дикарем-южанином.[336] в четырехугольной шапке[337]
Симэнь Цин бросился в гостиную, перевернул стол, вдребезги разбил блюда и кубки, а потом окликнул Пинъаня, Дайаня, Хуатуна и Циньтуна, и с их помощью, ни слова не говоря, разбил окна в комнате Гуйцзе, разворотил постель и поломал полог. Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жинянь подбежали было утихомирить его, но он продолжал бушевать, решив во что бы то ни стало связать заезжего «купца-арестанта» и потаскуху одной веревкой и запереть в сторожке. А Дин Шуанцяо оказался не из храброго десятка. Едва лишь послышался шум, как он со страху улизнул в дальнюю комнату и залез под кровать.
– Спаси меня, Гуйцзе! – кричал он.
– Ну что ты! – успокаивала его певица. – Здесь мамаша. Как-нибудь все обойдется. Пусть он орет, а ты не выходи.
Между тем хозяйка, увидев, что Симэнь разошелся не на шутку, опираясь на палку, не спеша, спокойно вышла и завела было с ним праздный разговор. Симэнь вскипел еще больше и, указывая на нее пальцем, разразился руганью.
333
Молодого слугу звали Циньтун – «отрок Цинь» («цинь» – название музыкального инструмента). Такие имена и прозвания (сравни Шутун – «Книжный отрок») обычно давались наиболее приближенным слугам в богатых домах. Они отвечали за состояние домашней библиотеки, занимались увеселениями и т. д.
334
Под «гитарой» имеется в виду щипковый инструмент саньсянь – трехструнка. «Четырехструнный хуцинь» – другой щипковый инструмент.
335
Видимо, намек на драму «Мэн Хаожань идет по снегу за цветами сливы-мэй» (XIV в.).
336
Инородцы воспринимались «дикарями» и «варварами», даже если человек был не из слишком далеких краев, как здесь.
337
Квадратная шапка была введена в качестве головного убора для простолюдинов в знак того, что во всех четырех сторонах света наступил мир.