Страница 475 из 479
Цуйпин продолжала:
Айцзе заключила:
Излив думы в стихах, Цуйпин и Айцзе не удержались и заплакали. Вошедший к ним Чжоу Сюань, младший брат Чжоу Сю, стал их уговаривать:
– Не надо так убиваться, сестрицы! Бодритесь! Мне последнее время снится нехороший сон. Вижу знамя, Поломанное древко, а на нем висит лук. Не знаю, к чему такой сон.
– Может, на границе с его превосходительством что неладное… – заметила Айцзе.
Пока они строили догадки, к ним вбежал, запыхавшись, одетый в траур Чжоу Жэнь и сообщил о случившейся беде.
– Вот какое несчастье! Седьмого дня в пятой луне на пограничной заставе в бою пал наш хозяин. Хозяйки с прислугой привезли останки убитого.
Чжоу второпях распорядился прибрать в передней зале, где был установлен гроб и расставлены жертвы. Рыданиями огласился дом. Плакали все – от мала до велика. Справляли поминальные седмицы. Для отпевания покойного приглашали буддийских и даосских монахов. Цзиньгэ и Юйцзе, одетые в холщовые платья, блюли глубокий траур.
Проститься с покойным приходило много народу. Потом в благоприятный день были устроены похороны. Тело Чжоу Сю погребли на родовом кладбище, но говорить об этом нет надобности.
А пока расскажем о Чжоу Сюане, младшем брате командующего. Выступая от имени шестилетнего племянника Цзиньгэ, он обратился с письменным прошением ко Двору. В нем он испрашивал у Императора почтить память павшего полководца и жаловать его сына чином по наследству. Государь передал прошение военному ведомству, ответ коего гласил:
«Покойный Чжоу Сю, командующий пехотой и конницей, отдал жизнь, защищая Отчизну, пал смертью храбрых на службе государевой. За преданность и отвагу он заслуживает высоких наград. Посланцу Его Величества поручается свершить поминальный обряд с жертвоприношением и возвести посмертно в чин главнокомандующего. Его сын, как полагается, будет находиться на особом обеспечении казны, а по достижении совершеннолетия получит должность по наследству».
Чуньмэй продолжала жить в довольстве, и неуемная страсть в ней разгорелась пуще прежнего. То и дело оставляла она у себя в спальне Чжоу И, ни на шаг не отпуская от себя. Целые дни проводили они вместе. Безмерные плотские наслаждения довели Чуньмэй до истощающей лихорадки и чахотки. Она потеряла аппетит, принимала всевозможные лекарства, но жизненные силы покидали ее. Она высохла, как щепка, однако похоть не давала ей покоя.
И вот однажды, когда прошел день ее рождения и настал шестой месяц, период летней жары,[1783] Чуньмэй с утра отдалась усладам в постели с Чжоу И. Но после истечения семени, из носа и рта вышло холодное дыханье, излилась в избытке телесная влага и стекла через нижнее устье. Так испустила она дух, распластавшись на Чжоу И. Год смерти был двадцать девятым в ее жизни.[1784]
Убедившись, что Чуньмэй мертва, Чжоу И, не чуя своих рук и ног, достал у нее из сундука золото, серебро и драгоценности и, прихватив с собой сколько мог, скрылся. Горничные и кормилицы не решились скрывать пропажи и доложили Чжоу Сюаню. Тот распорядился впредь до обнаружения похитителя задержать его отца Чжоу Чжуна. И что странно! Чжоу И укрылся не где-нибудь, а у своей тетки, откуда его, связанного, и привели. Выяснив обстоятельства смерти хозяйки, Чжоу Сюань решил их скрыть, чтобы, как говорится, сор из избы не выносить и не вредить будущей карьере Цзиньгэ. Чжоу И ввели в залу и без допроса выпороли четырьмя десятками больших батогов. Он не выдержал и протянул ноги.
Цзиньгэ был отдан на воспитание Сунь Второй. Чуньмэй похоронили на родовом кладбище Чжоу рядом с мужем. Кормилиц и горничных Хайтан и Юэгуй выдали замуж. Только Гэ Цуйпин и Хань Айцзе, как их ни уговаривали, не хотели покидать дома.
И вот однажды орды чжурчжэней заняли Восточную столицу Бяньлян.[1785] Отрекшийся от престола император-отец и правящий государь Мира и Благополучия, плененные, были увезены на север. Срединная равнина[1786] оказалась без правителя. Кругом царили беспорядки и смута. Повсюду шли бои и сражения. Жители искали спасения в бегстве. Простые люди обливались слезами, терпя невообразимые муки.
А несметные полчища варваров тем временем докатились до рубежей Шаньдуна. Мужья теряли жен, а жены – мужей. Стенали демоны, и плакали боги. Отец не мог позаботится о сыне, а сын – помочь отцу. Гэ Цуйпин взяли к себе родители, а Хань Айцзе идти было некуда. Пришлось ей собрать кое-какие пожитки и, одевшись в скромное дорожное платье, покинуть уездный центр Цинхэ. Она направилась к пристани Линьцин в кабачок Се Третьего, где думала найти своих родителей.
Кабачок оказался закрыт. Даже хозяин и тот бежал. Случайно повстречалась она с Чэнем Третьем.
– А твои родители еще в прошлом году отбыли в Хучжоу, – сказал он. – Их господин Хэ с собой увез.
И Айцзе отправилась в Хучжоу. По дороге она играла на лунной цитре[1787] и пела. Ее мучили голод и жажда. На ночь останавливалась, а с рассветом снова пускалась в путь. Бежала, будто бездомная собака, торопилась, как ускользнувшая из сети рыба. Но как тяжело и мучительно было ей передвигаться в изогнутых кверху крошечных туфельках!
Через несколько дней Айцзе добралась до Сюйчжоу. Вечерело, когда она очутилась в одинокой заброшенной деревне. Зашла в дом. На кане толкла рис старуха. Шел ей восьмой десяток. Белые, как лунь, виски. На макушке торчал пучок. Айцзе приблизилась к старухе и поклонилась.
– Я из Цинхэ, – проговорила она. – На севере все разорено войной. Я иду в Хучжоу. Там у меня родители. Темнеет уж, нельзя ли мне у вас переночевать, бабушка? А рано утром я уйду. За ночлег заплачу, не беспокойтесь.
Старуха оглядела Айцзе. Не похожа она была на простолюдинок. Ее манеры отличались изысканностью, а по внешности угадывалось, что она не из простых.
Только поглядите:
Сбилась на бок немного волос ее черная туча. Должно быть, в былые дни она в богатом доме жила. Очертание ее бровей напоминало контуры далеких гор. Когда-то, видно, знатностью, богатством наслаждалась, но нынче ночью она бредет во мгле. А месяц едва пробивается сквозь туч густую пелену. Толстым слоем пыли покрылся нежного пиона цветок.
– Раз пришли переночевать, барышня, прошу, присаживайтесь на кан, – пригласила хозяйка. – А я пока ужин варить буду. Землекопы с реки ужинать придут.
Старуха подложила дров и через некоторое время сняла с огня целый котел круто сваренной каши из петушьего проса с бобами. Потом она нарезала два больших блюда овощного салата и только успела посолить кушанья, как на пороге показались очищавшие русло реки землекопы в фартуках и коротких до колен штанах. Волосы у них были всклочены, а босые ноги покрыты слоем ила и песка.
– Бабуся! – крикнули они, ставя коромысла, мотыги и лопаты. – Ужин готов?
– Готов, готов! – отозвалась хозяйка. – Идите ешьте!
Землекопы разобрали еду и, пристроившись кто где, принялись ужинать. Одному среди них, с багровым лицом и выцветшими волосами, было лет тридцать пять.
– А это что у тебя, бабуся, за гостья такая на кане восседает, а? – спросил он хозяйку.
1783
День рождения Чуньмэй приходится на 25 день четвертой луны, то есть до гибели мужа, если, конечно, она произошла в 5 луне (ср. примеч.).
1784
В китайском тексте говориться, что шел двадцать девятый лунный год жизни Чуньмэй. Поскольку он пришелся на 1126, ее рождение следует отнести к 1098 (год под знаком тигра, тем же, что и Симэня, умершего по аналогичной причине). Хотя этот год, в который погиб и Чжоу Сю, должен быть годом ее 27-летия, то есть 28-ым по лунному календарю (ср. примеч.)
1785
Бяньлян – Кайфэн, см. примеч. к гл. LXXI. Цзиньские войска окружили столицу в 11 луне 1126 г. В первый месяц по лунному календарю 1127 г. Хуэй-цзун и Цинь-цзун были пленены и обращены в подданных, а в третьем месяце – отправлены на север.
1786
Срединная равнина – одно из самоназваний Китая.
1787
Лунная цитра – четырехструнный инструмент с круглым или восьмигранным корпусом.