Борьба на юге

Каждый день приносил все новые и новые сенсации, значительная часть коих касалась родного Дона и событий, происходящих там. Слухи о Доне порой были совершенно невероятные, фантастические, даже легендарные с точки зрения логики и разума, но мы жадно их ловили, верили им, или вернее говоря, хотели верить, с какой то тайной надеждой, что именно оттуда, с Дона, должно начаться общее оздоровление.

Первым сообразил, что Временное правительство ничего не контролирует и можно самостоятельно брать власть явочным порядком, сколько сможешь, генерал Каледин. Уже с мая месяца, внимание всех и каждого стало сосредоточиваться на популярном имени этого генерала, герое Луцкого прорыва, бывшего долгое время нашим соседом, в качестве командующего 8-й армией.

Мне стало известно, что еще этой весной генерал Алексей Максимович Каледин оставил свою армию (под явно надуманным предлогом "болезни"), разочарованный и непонятый даже своими близкими помощниками и сотрудниками. Покидая армию, он был полон любви и веры в родной Дон, он верил в крепость старых традиций казачества. Каледин считал, что только там, на Дону, еще можно успешно работать. Хотите у себя в России сходить с ума — сходите, только нас не трогайте. Пахнет сепаратизмом чистой воды, но в нынешних условиях это был единственно правильный выход. В конце концов, разным нелепым полякам и финнам потом подарили независимость, неужели не заслужили ее мы, казаки?

С 18-го июня 1917 года генерал Каледин становится во главе войска Донского, проведя скорые выборы, как выборный Атаман (а не наказной, как при царском режиме) и с ним объединяются самозванные Атаманы Кубанского и Терского войск. Вскоре ему по праву и достоинству выпадает честь быть демократическим представителем от всего Казачества на Московском совещании в августе месяце. Отлично защищал разложившуюся армию бывший здесь генерал Алексеев, но еще выпуклее обрисовала сложившееся положение казачья декларация, прочитанная Донским Атаманом и названная изумленными газетами программной речью Каледина.

С точки зрения идеологии это был шах Временному правительству. Так как с ними говорил выборный представитель огромных народных масс юга России. И говорил он крайне неприятные для текущей власти вещи. Прекрасная по содержанию речь Каледина, уверенная по тону, полная патриотизма, открыто указывала Временному Правительству на смертельную опасность и беспредельную пропасть, над которой повисла Россия. В противоположность невнятной истерической речи Керенского, она с восторгом читалась всеми, рождая массу надежд.

Ценность выступления генерала Каледина на этом совещании состояла в том, что впервые за все время всеобщего революционного развала раздался твердый голос объединенной, крупной народной силы, а не голос партии, организации или комитета, обычно не имевших за собой никакой реальной силы.

Устами своего представителя, Казачество, как бы предопределило себе роль для будущего — выступления против тех, кто, пользуясь слабостью бездарного Временного Правительства, готовит гибель России. И действительно, примерно через полгода, выступив с оружием в руках против советской власти, казаки тем самым доказали, что заявление, сделанное в августе от имени Российского Казачества не было пустым звуком партийно-общественных деятелей, а явилось глубоко продуманным актом, вышедшим из глубины воли народа.

С этого момента именно генерал Каледин делается центром внимания всех, а в глазах Керенского становится "подлым контрреволюционером" и явным противником его взглядов и революционных идей, что и определило дальнейшее негативное отношение главы Временного Правительства к Донскому Атаману.

Все взоры устремляются на Дон, как на единственно чистый клочок русской земли, как на ту здоровую ячейку, которая может остановить гибель России. Именно этим и можно было объяснить, что когда во время Корниловского выступления появились совершенно фантастические сообщения "желтых" газет о движении казачьих частей на Воронеж и Москву, то это нашло живой и радостный отклик в наших сердцах.

Мы верили этому, не желая учитывать такой простой вещи, что весь Дон в полном составе воюет на фронте, а в области почти никого не осталось, только дети и старики. Мы забывали и то, что свыше 20 (а в июле месяце на эту работу было отвлечено около 40) казачьих полков все лето занимались ловлей дезертиров, а затем стали единственной надежной охраной для штабов и учреждений.

Вскоре после Московского совещания, мы явились свидетелями очередной подлой провокации Керенского.

В связи с выступлением Корнилова, Каледина внезапно объявляют мятежником и делают предметом яростной травли, в то время когда он, ничего не подозревая, спокойно объезжал неурожайные станицы Усть-Медведицкого округа Войска Донского.

Эту его рабочую поездку, при безумном содействии Керенского, извращенно истолковывают желанием Каледина поднять казачество против Временного Правительства. Чушь! Воистину этот Верховный идиот упорно пилил сук, на котором сидит, уничтожая всякую опору своей иллюзорной власти.

Видя в Донском Атамане своего прямого конкурента, не только человека большого государственного ума и крепкой силы воли, но главное опасаясь того огромного авторитета, который приобрел он в глазах и казачества и всех национально мыслящих русских людей, глубоко веривших, что Каледин найдет достойный путь, чтобы вывести казачество из сложных и запутанных обстоятельств, Керенский решается на очередную гнусную провокацию.

Очевидно и ему и его гнилым приспешникам, а затем дружку Ленину и Троцкому, не столько были страшны талантливые, с именами, но без народа генералы, сколько страшен и опасен был именно Каледин, за которым пошли Дон, Кубань и Терек. С целью подорвать престиж Каледина и тем самым обезглавить казачество, обезумевший Керенский 31 августа всенародно объявляет его мятежником, отрешает от должности, предает неправедному суду и требует его выезда в Могилев для дачи показаний.

А днем раньше демократический военный министр, этот клоун А. Верховский телеграфировал Каледину:

"С фронта едут через Московский округ в область Войска Донского эшелоны казачьих войск в ту минуту, когда враг прорывает фронт и идет на Петроград. Мною получены сведения о том, что станция Поворино занята казаками. Я не знаю, как это понимать. Если это означает объявление казачеством войны России, то я должен предупредить, что братоубийственная борьба, которую начал генерал Корнилов, встретила единодушное сопротивление всей Армии и всей России. Поэтому, появление в пределах Московского округа казачьих частей без моего разрешения, я буду рассматривать, как восстание против Временного Правительства. Немедленно издам приказ о полном уничтожении всех идущих на вооруженное восстание, а сил к тому, как всем известно, у меня достаточно".

Такое впечатление, что министр — бредит. Если у него достаточно сил, почему тогда его легко и без потерь спустя два месяца свергла шайка большевиков? Куда делись его хваленные силы? Одновременно с этим А. Верховский бомбардирует телеграммами революционный Ростов, две из них были адресованы к начальнику Ростовского гарнизона, следующего содержания:

"До моего сведения дошло, что генерал Каледин сосредоточивает казачьи силы в Усть-Медведицком округе, желая изолировать Донскую область. Я этого не допущу и разгоню казачьи полки. Телеграфируйте, чтобы избежать кровопролития. Генерал Верховский".

"Арестуйте немедленно генерала Каледина. За неисполнение приказания ответите перед судом. Генерал Верховский".

Таким образом, Каледину предъявляют нелепые обвинение, приказывают его арестовать, и в то же время, очевидно умышленно, не желают проверить достоверность предъявленных ему обвинений в мобилизации и сборе войск, что могло быть легко выполнено путем переговоров по прямому проводу с комиссаром Временного Правительства М. Вороновым, проживавшим тогда в г. Новочеркасске. Тут напрашивался простой совет вечно пьяному дегенерату-министру проспаться.