Воевода

— Бери этого, да и иди к Игнату.

— Зачем?

— Вам же работники нужны.

— Работники. А этот доходяга чем нам поможет? Он такой сухой, что с бревном или веткой какой можно перепутать. На кой бес он Игнату?

— Ты отведи. Отведи. Скажи, что я прислал.

— Ну если ты прислал, — нехотя пробурчал этот Сидорка. Тяжело вздохнул. Смерил еще раз Ивашку взглядом. Сплюнул с явным раздражением. И пошел, сменив траекторию изначального движения.

— Ступай, — подпихнув в плечо Ивашку, произнес этот «местный».

Пареньку второго приглашения не требовалось. Он сглотнул слюну, обильно выступившую из-за аппетитных ароматов, побежал за Сидоркой. Тот даже не обернулся. Видно оценивал этого работника крайне низко.

— Ты не серчай, — затараторил Ивашка. — Я все делать буду. Все смогу. Вот увидишь.

— Оно и видно, — пробурчал Сидорка. — Все бы делал — не голодал.

— Татары, — тихо произнес паренек.

Сидорка остановился. Еще раз окинул его взглядом. Чуть помедлил. Подумал. И что-то для себя решив, произнес:

— Не отставай. Ежели я или кто из наших узнает, что шалишь — голову оторвем.

— Тык я со всем старанием.

— Делом докажешь. Хозяин наш сказывает — слова — это просто слова. Истинная молитва — она делом.

Произнес и пошел дальше.

— А как у вас тут? Кормят добре?

— Не жалуюсь.

— Обижают?

— Токмо за дело.

— А когда покормят?

— Ты еще и палец о палец не ударил. Куда спешишь?

В этот момент живот Ивашки вновь предательски заурчал, причем очень громко. Сидорка не оборачиваясь хмыкнул и добавил:

— Покормят. Коли Игнат решит тебя взять, то со всеми и пойдешь на трапезу.

— К тем котлам?

— Нет. Там кухня. Туда чужим нельзя. Петр еще по-доброму с тобой обошелся. Мог и в шею прогнать, и в зубы дать. Там еду готовят. Потом в трапезную несут, и мы все по распорядку ходим туда на прием пищи.

— А что же, сами не готовите?

— Зачем? Мы своим делом занимаемся. Повара — своим. Если плотник будет еще и с варевом играться, то что он успеет?

Ивашка шел следом за Сидоркой и засыпал того тысячей вопросов. Словно ребенок малый отца. А тот отвечал. Поначалу неохотно. Но потихоньку втягивался. Ему понравилось рассказывать о том, как в вотчине живут. Тем более перед слушателем, который вон как рот разевал да всему радовался и живо интересовался даже, казалось бы, малозначительными вещами.

[1] Пчелы были одомашнены человеком 2–3 тысяч лет до н. э. И содержались в неразборных ульях самого разного толка — глиняные кувшины, колоды и так далее. На западе Евразии такое пчеловодство практиковалось только в зоне Средиземноморской цивилизации, да и то ограничено. Остальная Европа и особенно ее восток практиковало бортничество — сбор меда диких пчел. Первый в мире разборный улей был изобретен в 1789 году был книжный улей швейцарца Гюбера. Первый в мире рамочный улей был изобретен П.И. Прокоповичем, открыв по сути веху современного пчеловодства, выведя его на качественно новый уровень.

Глава 5

1555 год, 21 октября, Тула

Вернувшись в Тулу и занявшись делами Андрей очень быстро столкнулся со все нарастающим саботажем. В целом люди были вроде бы не против. Но только он отворачивался — и что-то обязательно происходило.

Поначалу молодой воевода думал, что это просто совпадения. Но чем дальше, тем сильнее убеждался — против него кто-то ведет организованную подрывную деятельность. И вот, в полной мере убедившись в этом, он решил собрать всех ключевых жителей города, благо, еще небольшого, чтобы донести до них царевы указы. Те самые, которые специально возил в Москву, предполагая такой сценарий развития событий.

Собрались значит.

Глашатай начал зачитывать выдержки, но практически сразу что-то пошло не так. С мест начались выкрики. Причем явно провокационные, а то и унизительные. Что, дескать, врет все Андрей и это не царевы указы, а его выдумки. Ну и так, по мелочи. Даже свист изредка доносился.

— Тихо! — рявкнул в рупор Андрей.

Толпа замолчала. Но ненадолго.

— Я не вижу, кто шалит. — громко и отчетливо произнес он. — Но вы — видите. И знайте — если мы не выполним указов Царя, приговоренных Думой, то нам всем отвечать. Государь ослушников по головке гладить не станет. Особенно таких, что насмехаются над его волей.

— Ты ври, да… — выкрикнул кто-то с места, но закончить не смог — ему кто-то ударил или в зубы, или в живот, прерывая. Это спровоцировало мелкий дебош на местах, потому что у крикуна была группа поддержки, которая его прикрывала. Но сильно дебошир не шумел, скорее рычал на других и отходил, стремясь как можно скорее уйти из толпы. Ведь воевода его заметил и уже кивнул кому-то из своих людей, чтобы крикуна взяли.

Но не успел этот эпизод закончиться, как произошел другой. Новый выкрик мерзкого характера с другой стороны толпы. В этот раз он вполне удачно завершился. Однако все одно — спровоцировал ругань на местах. Из-за чего дебошира стало видно.

Еще один.

Еще.

Толпа норовила закипеть, и вся встреча перерасти в драку или, во всяком случае, потасовку.

И тут в дело вступил отец Афанасий.

Он со своими людьми прокричал вопрос о том, как люди воеводы живут в вотчине без церковного окормления.

— Так стены как возведу, так и за часовенку возьмусь, — охотно ответил Андрей. — А то ведь татары пожгут. А божье место негоже на такое поругание отдавать.

— А ранее как им быть? Ведь без причастия живут!

— Так присылай отче того, кого считаешь нужным. Его примут и обогреют.

И завертелось.

Агафон, Спиридон, Данила, Кондрат и прочие сторонники Андрея начали задавать вопросы. Вроде бы острые, но вполне конструктивные и интересные. Через что вернули интерес толпы к этому делу. Все-таки большинство понимали, что указы Царские. А уж кто и как их продавил — дело десятое. Ибо отказ их выполнять может закончится катастрофой. Вплоть до разгона полка и испомещения на этих землях других, более сговорчивых помещиков. Например, с Новгорода или Твери. А их самих при самом лучшем раскладе отправят под Казань или еще в каком-нибудь матерном направлении…

— Спасибо тебе, отче, — вполне искренне поблагодарил воевода городского священника, когда собрание закончилось.

— За что?

— Что волнения помог успокоить.

— Разве это волнения? — горько усмехнулся он. — Нет, сын мой, это не волнения. Это злодейство настоящее, что против Государя нашего и Церкви праотеческой идет. И я не имел права остаться в стороне.

— А церкви как это касается?

— Так вся власть от Бога. Ежели они против Государя выступают, то и значит, супротив Церкви идут.

— Мнится мне, что они не против Государя, а против меня.

— Тебя сюда кто поставил?

— Государь.

— Вот! А значит идти против тебя — идти против его воли. Да и Всевышний тебе явно благоволит. Тут как не поверни — все супротив них.

Андрей понятливо кивнул и, еще раз поблагодарив священника, пошел по своим делам. Сам же для себя помянув всю причудливость «симфонии[1]» и ее выверты.

Формула «Вся власть от Бога» казалась с одной стороны очень логичной, но с другой стороны, если крепко задуматься, пугала. Андрей ведь помнил о том, что в XX веке был такой «славный малый» — Адольф свет Алоизыч, между прочим — законно избранный Рейхсканцлер Германской республики. И у молодого воеводы как-то язык не поворачивался применить к нему эту формулу. Ибо если ТА власть была от Бога, то…

А уж сколько бед эта формула той же Византии принесла — не пересказать. Утрируя можно даже заявлять, что «симфония» стала одной из ключевых причин краха в целом довольно жизнеспособного политического образования Восточной Римской Империи. Просто из-за того, что внутренние потрясения, вызванные бесконечной чередой бунтов, дворцовых переворотов и прочих активных форм борьбы за власть, смогли компенсировать все то позитивное и созидательное, что было заложено в фундамент этой державы.