Страница 5 из 8
Этот вопрос меня больше всего занимал и к концу своего интервью я вывел такую табличку: число бродяжек в Петербурге достигает цифры не менее 10–15 тысяч. В это число не входят поденщики и чернорабочие, которые по внешности и достатку очень близки к бродяжкам. Средства к жизни бродяжек в процентном отношении можно выразить следующими числами, которые будут довольно приблизительно точны:
Попрошайки…………………………………10%
Шантажисты……… …………………………5%
Обиратели и вымогатели……………………15%
Работники…………………………………….8%
Промышленники……………………………12%
Денные и ночные нищие……………………20%
Воистину несчастные………………………20%
Мазурики, воры и другие преступники….. 10%
Итого……………………………………….100%
Табличка эта требует пояснений:
Попрошайки — это субъекты, который по старой памяти обращаются к прежним знакомым за подаянием. И последние из жалости оказывают помощь. Такие подаяния, разумеется, скудные, имеют характер чуть ли не пожизненной пенсии. Например, бывший купец, чиновник и т. п. всегда найдёт нескольких приятелей, которые не откажут прислать ему рубль-другой.
Шантажисты — это пропойцы, которые под угрозой скандала и за то, что не показываются туда, куда они по положению могли бы войти, получают постоянное ежемесячное содержание. Они аристократы среди бродяжек и самые циничные пропойцы.
Вымогатели — это близкие родственники каких-либо порядочных людей, спившиеся и сбившиеся с круга. Например, отец служащего сына или сын богатого отца, дяди, наследники часто громких фирм; они прямо вымогают у своих родных или даже воруют, зная, что против них дела не начнут.
Промышленники — это люди с инициативой. Они появляются иногда газетчиками (без блях), продавцами, например, старого зонтика, грошовых запонок, кружев, букетов цветов и тому подобное, что не требует для торговли имения жестянки (собственные изделия). Такие бродяжки, часто вдвоём, продают один зонтик или запонки; первый продаёт, второй покупает и громко предлагает известную сумму; смотрит прохожий, заинтересуется, набавит пятачок и купит за полтинник то, что стоит двугривенный.
Работники – бродяжки, которые иногда идут в поденщики – идут, когда решительно нечего есть и голод подкашивает ноги.
Преступники — это тоже промышленники, только перешагнувшие границы уголовщины. Те и другие готовы украсть, надуть, обмануть, но первые пока ещё этого не сделали, довольствуясь афёрой, а вторые перешагнули. Конечно, эти бродяжки самые опасные, вредные и отвратительные, способные нередко на грабеж и убийство.
Я дам читателям несколько наиболее типичных субъектов из моей галереи бродяжек, чтобы нагляднее иллюстрировать моё процентное деление оборванцев на группы.
Первая категория – попрошайки. Самое видное место в этой категории принадлежит графу Z. Разумеется, если бы не страсть к водке, доходящая до пропойства, граф Z. никогда не дошел бы до положения бродяжки и мог бы, напротив, занимать видное положение в обществе. Он скитается по притонам и пьёт около 25 лет. Ещё не старым человеком дошёл он до лохмотьев и перестал стыдиться своего положения. Некий фактор[24] сделал ему такое предложение:
– Ты – граф, ты носишь громкую фамилию; у меня есть дама по званию крестьянская девица, но занимающая целый отель и проживающая 40 тысяч рублей в год. Не хочешь ли ты поехать с этой дамой под венец с тем, чтобы прямо из церкви разъехаться и никогда больше не видеться?
– А что же я за это получу?
– 30 рублей в месяц пожизненно и тысячу рублей единовременно.
– Согласен, по рукам.
Граф через неделю сделался «молодым». Из его рассказов я узнал, что когда-то он имел свои дома, имения, рысаков. А теперь ему приходится ночевать хотя и на дворянской половине ночлежных приютов, но эта половина много хуже благоустроенной конюшни или кухонной комнаты для прислуги его бывшего дома… Я несколько раз охотно беседовал с графом за графинчиком водки и он нисколько не стеснялся моего костюма, хотя его пальто и было чище моего рваного сюртука. Это добрый, простой, очень симпатичный человек, которого от души жаль, в его поступках, словах и взглядах на вещи проглядывается барство, покрытое густым слоем бродяжной грязи. У него нет озлобленности против счастливых и богатых людей, как у многих оборванцев, бывших в другом положении и дошедших до ночлежного приюта. Зато нет у него и стеснения принять подачу самого унизительного свойства, если он знает, что может выпить и особенно выпить хорошей водки в трактирчике средней руки. Неразборчив он и на знакомство, что, впрочем, вполне понятно, потому что мы, бродяжки, пользуемся безусловным равенством и не судим ближнего, будь хоть он беглый каторжник и душегубец. Одного только граф терпеть не может – вспоминать своё прошлое и говорить о своём происхождении. Если он пустился со мной в откровенность, то это большая редкость и свидетельствовало об его расположении ко мне.
Глубоко жаль этого несчастного старика, когда он рассказывал, как валялся несколько дней больной в грязи, без всякого присмотра. В больницу он не хотел идти, а близких у него ни души. Круглая сирота на земном шаре, никому ненужный и ни для кого не дорогой, он на смертном одре понял это роковое одиночество, и, поняв, сам хотел умереть, горячо молился о ниспослании ему смерти, но Провидению было угодно продлить его жизнь и он опять скитается по притонам. Вот год уже как он потерял способность быть весёлым и улыбки не видно на его лице. Не будь водки, в который можно потопить свои мысли, заглушить гнетущую тоску, забыть горе, он решился бы на самоубийство – так невыносимо это положение. А надежды? Лет 20 тому назад он еще мечтал, надеялся, давал зароки бросить пить и рисовал себе перспективу мирного приличного житья. Увы, теперь он понял, что для него нет возврата. Он не может бросить своей жизни, не волен переменить обстановку…
– Как же не выпить в такие минуты? – говорил он мне, поднося к губам стаканчик.
Я не находил сказать ему что-либо утешительное. И что можно ему посоветовать? «Выпьем!»– вот одна отрада в этом роковом положении…Отчаяние особенно сильно стало гнести графа Z. после смерти его родственника-миллионера. По закону он являлся наследником известной части, но родственник оставил духовное завещание, в котором забыл о нём. И забыл не случайно, а заведомо, мстя за женитьбу. Мысль о наследстве в минуты трезвости была для графа той соломинкой, за которую хватается утопающий… Теперь и эта соломинка пропала.
Последний раз я встретил графа в ночлежном приюте Общества ночлежных домов… Он испугал меня: страшные воспалённые глаза, руки и ноги трясутся, на лице выражение ужаса…
– Что с вами, граф? – спросил я удивленно
– Се…се… годня двадцать-цать пер…пер…вое…
Я понял его. Действительно, это самое ужасное, и я думал об этом. Что он будет делать, если жена вдруг прекратит выплату пенсии? Худо ли, хорошо ли, но он теперь обеспечен по крайней мере в куске хлеба; если он пропьет пенсию, ему оказывают кредит до 20 числа, зная, что он заплатит. В этом отношении он всегда был безупречен. А ну как пенсия будет прекращена? Вчера было 20-е и он не получил своих 30 рублей. Это первая неаккуратность за двадцать лет.
– Вероятно, какая-нибудь задержка произошла, – сказал я, хотя понимал, что едва ли это неаккуратность.
Самые неприятные и беспокойные из числа бродяжек-попрошаек – это так называемые спившиеся интеллигенты. Эти господа бравирует нередко своими опорками и часто требуют подаяние повелительно. Один такой бродяжка, увидав у меня рублевую бумажку, набросился с руганью, требую немедленно разделить её пополам с ним.
– Вас давно бы в живых не было, если бы не мы, интеллигенция. Вас только и в Петербурге терпят, потому что среди такой рвани как вы, вращаемся мы.
24
Посредник