Прекрасный Старый Мир

На том и распрощались, а то темнело изрядно. А я, шествуя по парку Академии, размышлял. Ну и злопыхал немножко, в дань тернистости своей — жизнь ценна моя, видишь ли! Достояние Полиса, куда деваться.

Впрочем, по здравому размышлению, дядьку понять можно. И сиракузянином он меня не зря обозвал, пусть и завуалированно.

Ну реально, положим, в Мире Олега появляется изобретатель, открывший, скажем, сверхсвет, биокомпьютеры и сверхпроводники, единомоменто. И будет ему, положим, лет двадцать. Так его на руках носить будут и кумирни ставить. Ентот, как его, бренд из него сотворят. Который кумир.

А у меня, если разобраться, задел выходит примерно в том же весе. Даже стыдно немного, что всё ворованное. Немного, потому что рвал я себе афедрон и рвать буду. И стараюсь, пусть и для себя, но и для других. Так что с совестью у нас венное перемирие — она меня неприцельно бомбардирует, а я от её уворачиваюсь, заключил я, не без ехидства.

Так до самоката и добрёл, где Твёрд потчевать изволил. Вот, тоже свинство моё: раз у нас с денежкой всё хорошо стало, нужен нам водитель отдельный, а то старика гоняем, который садовник и снабженец, вообще-то.

Эфирно слугу переместил, аккуратно, не разбудив, на место водительское уместился, да и поехал домой, где ждали меня моя овечка и моя бабочка. Ну а что, Люцине подходит, да и имя у неё подходящее.

Так и добрался до дома, где ожидали мою персону девчонки. Овечка моя с видом печальным, бабочка — нахмуренным.

— Ты почему не фонил? — вопросила Люц.

— Экзамен менее трёх часов занял, — буркнул я. — Думал после встречи с Всеславом Изяборычем отфоню, а то и приеду. А вон оно, как вышло. Ну не из кабинета главы Академии было же звонить? Неудобно, — нашёл крайнего я.

— Неудобно? Тебе? — с ехидством вопросила Люц, аж овечка моя покивала.

— Я, вообще-то… — начал было я, но подумал, вид покаянный принял, чело опустил. — Ну да, я бы и позвонил, но всё в делах были. Запамятовал. Простите свинтуса. Волновались?

— Волновались, — кивнула овечка. — Ну да ладно, хорошо, что всё хорошо. Пойдём ужинать, Ормоша.

— Пойдём, вепрь могучий, — явно отойдя фыркнула Люц.

— Пойдём, моя бабочка, — отомстил я, свежепоименовав подругу, под ликование Милы.

И на ужине, помимо еды, наслаждался тем, что Люц вяло отбрыкивалась от чести быть поименованной, мол, не чешуйчатокрылая она. На что Мила резонно возражала, что Люц идёт, а насчёт крылов и чешуёв — сие не показатель. Вон, Мила тоже не парнокопытная, а всё одно овечка.

— Ладно, милые вы мои овечка и бабочка, давайте думать и решать, — перекусив, озвучил я. — Должности у меня выходит две вышло: руководитель направления полётов и куратор движителей реактивных, как и производства и исследований полупроводников. Сие хорошо, но вопрос: ила, ты ко мне в помощницы пойдёшь?

— Я с радостью, Ормоша. Но я же и не умею ничего, — развела Мила руками.

— Ерунду не говори, твою работу секретаря два товарища Главы Управы образцовой отметили, — нахмурился я. — Кроме тог, в труде нашем без тебя мы бы и не справились. Учишься и прочее… Так, погоди, овечка моя, ты что, на похвалу напрашиваешься? — возмущенно вопросил я у Милы, посверкивающей глазками. — Научила девицу плохому? — возмущенно уставился я на Люц.

— Вот ещё, — подрагивая губами, буркнула девица. — Она сама, кого пожелаешь, научит.

— Так, ладно, — не стал я линий раз терниться. — Пойдешь в помощницы? — воззрился я на Милу.

— Пойду, Ормоша, — кивнула овечка, не став на этот раз выделываться.

— Да, а я выйду в стороне, — несколько надулась Люц.

— Вы мне за отсутствие фони мстите? — подозрительно воззрился я на девиц, ответа не дождался, да и продолжил. — И с чего это вы, Люцина Перемысловна, в стороне останетесь-то? Кто у нас две трети службы в Академии проводит? — уставился я на Люц. — Или думаешь, расчёты уменьшаться? Нет, ну если тебе самой не интересно, — задрал уже я пята… нос в смысле, да.

— Интересно мне, интересно, — буркнула Люц.

— Так, сударушки вы мои, пойдёмте ка в спальню, — принял я волевое решение.

— Зачем? — последовал вопрос.

— Как зачем? — возмутился я, прихватив подруг за талии и таща добычу в логово. — Я — извиняться буду. А мы вместе — налаживать взаимопонимание, — изрёк коварный я.

Наутро были невыспатые. Но извинённые и взаимопонимание наладившие. Люц, у которой ещё день отпуску был, будить не стали, а вдвоем с Милой до Академии направились.

И завертелось. Хотел бы сказать что дела, но не дела — делишки. Бюрократия всяческая, от оформления меня и Милы, до собеседований с главами других проектов и замов. Персонал то Академия предоставляла, но с замами взаимопонимание нужно, и пару дядек пришлось завернуть: ну я всё понимаю, но смотреть на руководителя, в моей морде, снисходительно, да ещё и через губу поучать… не сработались бы.

Но это полбеды. Сами лаборатории, новому проекту отведённые, были моей ответственностью. Причём я в половине оборудования ни беса ни понимал! Неделю не спал толком, с подругами как робот штудиями предавался, часто бревном лежа. Всё впихивал в свою бестолковку технические описания и прочие моменты.

Так ещё кажный второй в ентой академии дурацкой на меня снисходительно и осуждающе взирал! Молод, мол. для академика! Я уже признаться, прикидывал, как мой пулемёт Максим в Академию притаранить, как Мила, за мной следующая, на меня пристально уставилась. Благо, она со мной по академии блуждала, и все оказии вокруг видела.

— Ормоша, — оглядевшись окрест, обратилась моя овечка, так-то она меня Ормондом Володимировичем величала.

— Да, Мил, — устало отзывался я.

— А может, тебе бороду отпустить? — предложила она.

— Думал уже. Не растёт толком, окаянная, да ты сама видела, — вздохнул я. — Отец вообще говорил, до двадцати с гаком у него не росла.