Страница 65 из 72
– Чтоб писать удобнее, – с ухмылкой пояснил Федька.
– Молодец, Феденька, догадался! – Свекачиха засмеялась и снова повернулась к жертве. – Ну, видишь, Муленька, – все для тебя. Подойди-то к столику-то, пиши.
Вздохнув, девчонка размяла пальцы и, взяв в правую руку перо, принялась со скрипом водить им по испачканному листу дешевой бумаги.
Остальные терпеливо ждали.
– Госпожа, – вдруг что-то вспомнив, Федька подошел к бабке. – Те двое вернулись, Онисим с Евстафием.
– Вернулись? – довольно осклабилась Свекачиха. – Молодцы, быстро! Пусть и отрока сюда приведут!
– Э… – Федька Блин озадаченно скривился. – Так они это, пустыми вернулись. Так и не смогли беглеца словить, сказали – в болоте утоп.
– Врут! – убежденно отозвалась старуха и приказала: – Давай их обоих сюда… Ну, что написала, дщерь? Месяц только и следишь? Заставили? Обо всех посетителях докладала? Ой, не верю я, что ты, Муленька, всю правду мне написала, ой, не верю. Что поделать, такая уж недоверчивая я! – Бабуся гулко захохотала. – Сейчас мы тебя попытаем малость, – жестко сказала она. – Да так, чтобы ты, дщерь, знала, что мы тут с тобой не шутки собрались шутковать! А вот как глаза лишишься, так посмотрим, что еще нам поведаешь. А ну, вздерните-ка ее на дыбу, робята!
«Робята» сноровисто завели руки несчастной за спину, связали и, продев конец веревки через притолочную балку амбара, навалились на другой конец.
– Ай-у-у-у! – Вздернутая в воздух девчонка завыла, затрепетала от боли, красивое лицо побледнело…
– А ну, чуть спустите, – тут же крикнула бабка. – Околеет еще раньше времени!
Холопы проворно выполнили указание, так что Мулька смогла коснуться земли пальцами ног.
– Может, ее того, снасильничать? – осклабившись, предложил вошедший в амбар Федька. – Всем по очереди, одному за другим.
Свекачиха тут же огрела его по башке подвернувшейся под руку палкой.
– Снасильничать? Тю, что удумал, пес похотливый! Будто не знаешь, что это ей только в радость будет! Нет уж, никаких радостей, пущай мучится.
Федька сконфуженно опустил глаза.
– Ну, где эти охламоны? – строго поинтересовалась бабка. – Пришли?
– Пришли. У амбарных ворот ждут.
– Ждут? – Свекачиха ехидно ухмыльнулась. – Чай, второго пришествия? Зови немедля!
Федька кинулся к чуть прикрытым воротам, заорал…
Онисим с Евстафием – незадачливые ловители беглеца – сконфуженно поклонились:
– Звала, хозяйка?
– Звала-звала, нешто непонятно?
Налетевший вдруг ветер распахнул створку ворот, сразу стало заметно светлее, и яркая голубизна неба отразилась в светлых глазах несчастной девчонки, быть может, в последний раз…
– Знать, грите, тать Митька в болоте утоп? – Недоверчиво прищурясь, бабка кивнула на валявшуюся рядом с собой плеть. – Бери сперва ты, Онисим. Видишь на дыбе курвищу?
Онисим осклабился, кивнул.
– Вот и постегай ее маленько, ожги… Только смотри, глаза не выбей, у нас для того щипцы есть. Ну, что стоишь? Давай жги!
Онисим поудобнее перехватил в руке плеть, подошел, примерился, размахнулся… гнусная ухмылка заиграла на тонких губах его, глаза зажглись похотью и злобой.
Р-раз!
Первым же ударом – поперек живота – Онисим рассек кожу, и широкий рубец тут же налился кровью. А новоявленный палач не останавливался, зашел сзади, начал охаживать по спине, по плечам. Бил, бил, бил, приговаривая:
– На тебе, на тебе, н-на-а!
Девчонка орала, извиваясь от боли, и, наверное, распалившийся Онисим забил бы Мульку до смерти, да вмешалась старуха:
– Эй, эй, хватит. Не порть нам веселья!
По бледным щекам жертвы катились крупные слезы, девчонка дрожала и, казалось, уже не в силах была кричать.
– Жаль, Акулин отказался прийти, – усмехнулась бабка. – Ну, у него есть кого умучить, чай, сегодня и позабавится.
– Уже забавится! – с ухмылкой пояснил Федька Блин. – Всех своих отроков приказал к лавкам привязать да в людской со стены кнут взял. Довольный!
– Это какой же кнут? – Свекачиха насторожилась. – Неужто воловий, батюшкин? Как бы не поломал, ирод! Эй, парни, а ну-ка сбегайте приглядите… Евстафий, с ними пойди.
Холопы поклонились и тут же ушли. Скрипучей воротной створкой играл ветер. Жалобно так: «Скирлы-скирлы, скирлы-скирлы…»
– Ой, не стоило об Акулине беспокоиться, – Федька Блин покачал головой. – Чай, поломает кнут, так заплатит! Сам хвастал – московиты, мол, с лихвой серебришка отсыпали.
– Э, чучело ты огородное, Феденька, – с осуждением посмотрела на него бабка. – Тут ведь не в деньгах дело, в памяти, понимать надо, дубина ты стоеросовая! Ой, никак отошла девка! Ох, Муля-Мулечка, я ль тебя не любила да не голубила? Пригрела змею ядовитейшую на груди, выкормила! И-и-и, как бы ране-то знати-и… А ты вот знай, боле-то мне от тебя ничего не нужно. Я и сама, без тебя, скумекаю, что ты могла рассказать, а что нет. Так что пошутила я – смертушка тебя ждет лютая, всем остальным в назидание. Все свои тут осталися, – Свекачиха обернулась. – В тебе, Феденька, я и раньше была уверена, а теперь вот еще и Онисима в деле вижу – силен.
Онисим покраснел от удовольствия – похвала, она и собаке приятна.
– Остальных-то холопей я потому услала, что нет пока веры им в кровавом деле, – шепотом пояснила бабка. – Присматривалась к ним – ишь, побледнели, кто и слюну глотал… Пусть идут, ну их. Мы и сами с девой нашей справимся, повеселимся уж от души, верно, Онисим?
Онисим молча кивнул.
Свекачиха ухмыльнулась, мерзко так, пакостно. Молвила:
– Вот и хорошо, вот и славненько. Ты, Онисим, чем столбом-то стоять, возьми-ко с жаровни щипчики. Бери с опаскою, смотри, сам не ошпарься! Взял? А теперь подойди к деве нашей золотой, ненаглядной. Глянь, глазки-то у нее какие? Большие, красивые, блестящие… А ну-ка, вынь правый! Феденька, а ты голову ей подержи, чтоб не моталась!
Услыхав, Мулька дернулась, да напрасно – сильные руки Федьки Блина обхватили ее голову, словно тиски. В глазах несчастной отразились ухмыляющаяся лопоухая рожа Онисима Жилы и раскаленные клещи… В лицо пахнуло нестерпимым жаром. Дернувшись всем телом, девушка закричала, громко, тоскливо, протяжно, и крик ее разнесся по всей усадьбе.
Онисим примерился, раздвинул жала щипцов…
Огромная черно-серая тень, рыча, ворвалась в распахнутые ворота амбара, сбив с ног молодого палача, вцепилась в горло! Раскаленные щипцы отлетели в угол, разочарованно клацнув.
Онисим захрипел, так до конца и не поняв, что последний час наступил, увы, не для Гунявой Мульки, а для него самого. Захрипел, дернулся пару раз и умер, захлебнувшись собственной кровью. Загремев обрывком цепи, пес Коркодил поднял окровавленную морду, зарычал и тут же бросился на Федьку. Так они и покатились вдвоем: Федька, крича, пытался оттолкнуть от себя разъяренного зверя, с ужасом чувствуя, как все сильнее сжимаются на его горле острозубые челюсти…
Проявив недюжинное хладнокровие, бабка Свекачиха не стала дожидаться развязки, а, подобрав подол, выскочила из амбара наружу, тут же захлопнув за собой тяжелую створку ворот. Налегла всем телом, навалилась, дернула засов… Уфф! Утерев пот рукавом, только теперь перевела дыхание, закричала:
– Эй, холопы, мать вашу за ногу! Ко мне, верные слуги! Да тащите пистоли – Коркодил, пес, сбесился!
Бабкины холопы обступили амбар, навели на ворота пистолет – аж целых два, – попавшие на усадьбу неведомо какими гнусными путями. Изнутри доносилось рычание.
– Чур мне, чур. Может, пес и на девку бросился, разорвал на куски? – Перекрестившись, Евстафий отодвинул засов и приоткрыл ворота.
К удивлению собравшихся, взбесившийся пес, помахивая хвостом, лизал Мульке ноги. Рядом на земле, истекая кровью, валялись истерзанные тела. Холопы попятились.
– Господи, спаси и сохрани!
– Ну, что стоите, ироды? – язвительно усмехнулась бабка. – Стреляйте, покуда и вас не порвал.
Бабахнули выстрелы, и пес, рванувшийся было на новых врагов, заскулив, завертелся волчком, вытянулся да так и застыл навеки.