Разоблачение Клаудии

Супруга Филдса, Вирджиния, проснулась, увидела, что муж еще не вернулся, и, по ее словам, сразу заподозрила неладное. Репортеру «Ситизен джорнал» она сказала, что немедленно отправилась на поиски. «Я не знала, там он остался [в «Вигваме»] или где-то упал по дороге, но я чувствовала, что стряслась беда».

Филдс, выпускник Библейского института в Аппалачах, основал свой маленький приход в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, в здании местной начальной школы, а в семьдесят пятом вместе с прихожанами воздвиг деревянную церковь и небольшой домик для себя – построил фактически собственными руками. До убийства он жил там с супругой и тремя детьми.

Следующим утром шериф Берри сообщил, что шесть пуль, извлеченных из тела Филдса, отправят в Бюро криминальной идентификации, чтобы сравнить с теми, которые нашли на месте убийства во Франклине и Ликинге, где жертв застрелили в аналогичной манере из оружия такого же калибра.

Если баллистическая экспертиза покажет, что подобное оружие использовалось и прежде, то Берри обещал репортерам запросить помощь в расследовании у соседних округов.

С момента тройного убийства прошло уже два с половиной месяца, и если вдруг выяснится, что ко всем пяти смертям причастен один и тот же пистолет двадцать второго калибра, то прокурору округа Франклин придется несладко: сложно будет призвать к ответственности обвиняемую, которая на момент двух последних смертей сидела под замком в женской тюрьме.

3

Четвертого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года Лью Дай уверенно шагал в зал суда, где председательствовал судья Пол У. Мартин. Проходили слушания по вопросу отклонения признательных показаний Клаудии на ста пятидесяти восьми страницах и невозможности их использования в качестве доказательства со стороны обвинения.

И снова Клаудия вела себя странно для человека, чья жизнь висела на волоске. То она была растеряна и смущена, потом вдруг принималась внимательно слушать, словно пытаясь вникнуть, о чем идет речь. Еще она часто поворачивалась и махала репортерам.

Дай рассчитывал в качестве первого свидетеля пригласить лечащего психиатра Клаудии, доктора Байрона Стинсона, доцента кафедры психиатрии в Медицинской школе университета штата Огайо, для дачи врачебного заключения на основе истории ее болезни. Затем Дай планировал вызвать Бобби Новатни, чтобы тот рассказал о недавнем поведении Клаудии.

Обвинение представило только одного свидетеля, который утверждал, что показания Клаудия давала добровольно, без принуждения и будучи в здравой памяти, – сержанта Говарда Чемпа.

Дай одарил О’Грейди довольной улыбкой: он был уверен, что судья Мартин в жизни не допустит такой глупости – чтобы на суде всерьез полагались на признания психически больного человека.

После присяги доктор Стинсон, высокий мужчина шестидесяти лет с небольшим брюшком, сообщил, что предоставил суду все необходимые больничные документы. За время его работы в Апхэм-холле Клаудию госпитализировали трижды: в октябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого, после ее возвращения с Гавайев, в октябре тысяча девятьсот семьдесят шестого и в сентябре семьдесят седьмого – всякий раз на два или три месяца. Ее диагноз – «общая шизофрения латентной формы».

– Что это значит? – спросил Дай.

– Такое состояние доктор Хок впервые описал в тысяча девятьсот сорок девятом году, – пояснил Стинсон. – Для него характерно паническое беспокойство – вплоть до панических атак, – истерия и пансексуальность. Диагноз весьма любопытный; в этом году должна выйти новая диагностическая номенклатура, и подобное состояние по ней будет называться пограничной шизофренией [sic]. Это одна из разновидностей шизофрении, когда пациент не теряет связи с реальностью… Я наблюдал Клаудию на протяжении нескольких лет. Ее проблемы кроются в области суждений, в ее отношениях с окружающими, чаще всего в сексуальном контексте. Порой она попадает в весьма пикантные ситуации.

Он посмотрел на Клаудию, и та ему улыбнулась.

– Например, познакомились мы вскоре после ее развода… Моя пациентка была в паническом состоянии… словно мир вокруг рушится. В больницу она попала, потому что заблудилась в своих фантазиях, и ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

Дай спросил, как именно ее диагноз влияет на восприятие реальности и отношения с окружающими.

– Я бы сказал, что Клаудия предпочитает жизнь, полную бурных эмоций, – ответил Стинсон. – Она всегда завязывает контакты с маргинальными персонажами, несоответствующими общепринятым нормам морали. Бисексуалами, гомосексуалистами, проститутками, стриптизершами… Попав в их окружение, она воображает, будто стала частью преступного синдиката и мафия намерена сделать ее проституткой. Все эти любопытные фантазии весьма крепко сплетаются с реальностью, пока не наступает переломный момент и кто-нибудь не развенчает иллюзии… Тогда у нее начинается приступ паники, и Клаудия ищет убежища в больнице.

Стинсон описал симптомы паники:

– Бессонница, плохой аппетит, покачивания на месте, рыдания и истеричные крики… Она очень настойчива, сыплет угрозами, повсюду ей чудится подвох. В такие моменты очень неприятно находиться с нею рядом.

Врач напомнил, что когда Клаудию впервые поместили в Апхэм-холл в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, она поведала врачам целую сагу о том, как на Гавайях ее похитили и держали в рабстве, из которого она сбежала лишь сущим чудом.

В семьдесят седьмом году ее госпитализировали после того, как она позвонила в полицию и сообщила, что видела в переулке тело зарезанной женщины. Трупа, однако, не нашли, и никаких свидетельств его наличия – тоже.

Стинсон добавил, что после того звонка голос Клаудии с каждым днем становился все более хриплым, а на момент госпитализации и вовсе исчез.

– Хрипота и немота – тоже симптомы истерии, – подытожил Стинсон.

Дай перечислил некоторые подробности убийства Маккана и последующего допроса Клаудии, в ходе которого она дала признательные показания, и спросил, был ли этот рассказ о преступлении таким же вымышленным, как предыдущий.

– Клаудия вроде хамелеона, – пояснил Стинсон. – Она как маленький кокер-спаниель… чья первая потребность – угодить вам любой ценой. Думаю, она сделала бы что угодно, если выбрать правильный к ней подход. В непривычной ситуации она способна на многое. Ее поведение сильно зависит от окружающей обстановки. Она исполняет любые требования.

Дай спросил:

– Если бы Клаудии сообщили какие-то подробности убийства накануне допроса, возможно ли такое… не просто возможно, а какова вероятность того, что она повторила бы эти факты, выдав их за свои?

Стинсон кивнул.

– Клаудия очень охотно участвует в подобного рода авантюрах, она как паук, плетущий паутину из реальности и фантазий… причем до такой степени, что даже я, человек, хорошо ее изучивший, с трудом разобрался бы, где правда, а где вымысел.

Во время перекрестного допроса помощник прокурора О’Грейди ухватился за фразу Стинсона о том, что «Клаудия завязывает контакты с маргинальными персонажами и вращается в преступных кругах Колумбуса».

– Ну, допустим, про «преступные круги» я не говорил, – возразил Стинсон. – Однако, безусловно, она всегда выбирает темную сторону. На грани приличий, как вы, наверное, сказали бы.

– Люди, которых она упоминала… ее подруги и коллеги. Она не говорила, что двух девушек из ее окружения и впрямь убили? – спросил О’Грейди.

– Нет.

– А сами вы не читали в газетах про нераскрытое убийство двух девушек: одной отсюда, а второй – из Дейтона?

Стинсон ответил, что нет.

Задав еще несколько вопросов касательно лечения Клаудии, О’Грейди спросил, читал ли доктор Стинсон протокол ее допроса или, может быть, слушал его запись? Когда Стинсон ответил отрицательно, О’Грейди ухватился за его слова:

– Итак, я правильно понял: вы даже не пытались составить экспертное мнение о том, что на самом деле было сказано на допросе… по интонациям, например?