Страница 7 из 15
Глава 5
О Символе Веры в действии
Наутро молодые офицеры отправились проведать кузину Сержа, дочь его тетки Ульяну Вениаминовну, в простоте называемую родными Жюли.
Девушка оказалась розовощекой резвой крепышкой и отличалась твердыми прогрессивными взглядами. Весьма политизированная особа, она, в противовес родителям, благоразумным приверженцам самодержавия, стоявшего на страже их векового благоденствия, была поборницей радикальных перемен в государстве. По ветрености, барышня не ценила своего положения дочери богатых родителей и, рисуясь перед молодыми людьми, даже намекнула на тайные связи с революционерами.
«Тайные связи», как вскоре выяснилось, заключались в знакомстве с давнишним вольнодумным приятелем, примкнувшим к эсерам.
В беседе с офицерами Жюли между строк упомянула, что между молодым эсером и ею установилась не только политическая связь. Девушка в старомодных рюшах томилась пустотой бытия и отчаянно стеснялась своей девственности, потому и возводила на себя напраслину. Непорочность была не в моде – ее порицали. Веяния Северной Пальмиры достигали и помещичьих отпрысков. Девица рисовалась и, очевидно, кокетничала с Валерием Валерьяновичем, изо всех сил изображая «самостоятельную, свободную от предрассудков» натуру.
Прогуливаясь с молодыми людьми по урезанным земельной распродажей владениям, она приметила, что Шевцов, сняв фуражку, набожно перекрестился на звучавший за холмом благовест. Фыркнув, девица высказала мнение: от чудного душки Шевцова никак нельзя было ожидать такого жеста.
– Что же вас, собственно, удивляет, Ульяна Вениаминовна? – безучастно отозвался Валерий.
– Самообольщение пережитками прошлого, Валерий Валерьянович. Разве не религия стала для многострадального народа ловушкой, а для царизма – громоотводом, позволившим ему держаться веками?
– Ульяна Вениаминовна, предпочту не углубляться в эту дискуссию – послушаем-ка лучше соловьев, – дипломатично заметил Шевцов, угадывая непригодную для проповеди Евангелия почву и памятуя завет «не мечите бисера». Дружной вмешался:
– Да и я, откровенно говоря, тоже удивляюсь приверженности Валерия к обрядам. Ведь он у нас еще и постом говеет.
– Серж, остановись, – приказал Валерий Валерьянович, умевший положить предел нежелательному развитию беседы. – Я, конечно, не против потолковать с тобой о Священном Писании, но всему свое время и место. Право, не сейчас.
– В самом деле, Валерий Валерьянович, – искренне изумилась собеседница, – а я, знаете ли, давно уже обряды не соблюдаю. В детстве, представьте себе, – продолжила она, немного стесняясь, – у меня случился экстатический религиозный порыв. В церкви, куда меня бабушка водила, после блистательной проповеди нашего архимандрита Исидора. Он так проникновенно вещал с амвона о любви к ближнему и следовании Христу. Прямо сердце мне зажег! И я, воображая себя Марией Магдалиной, пробралась к дому священника, чтобы хоть издали еще раз взглянуть на сего замечательного апостола и усилить пользу от его поучения. И что же? Заглядываю через окно – и застаю его за ужином, а на столе – отменный румяный поросенок. Великим Постом! Каково лицемерие! С тех пор я в церковь ни ногой. И не говорите мне об этом больше! – девица нервически вздрогнула.
С непритворным участием и мгновенным раскаянием за поспешную оценку Валерий Валерьянович глянул на разом ставшее ему симпатичным, расстроенное лицо. Голос молодого человека приобрел невольную задушевность:
– Ульяна Вениаминовна, дорогая, да ведь немало же и настоящих, добрых пастырей. Вы, должно быть, слыхали про протоиерея Иоанна Сергиева, настоятеля Андреевского собора в Кронштадте. Мне доводилось бывать на его пламенных литургиях – незабываемо. И мало того, что он так горит верою, что и на общих исповедях паства вслух кается и плачет, так он и всей своей жизнью изъявляет преданность христианским идеалам. Он основал Дом Трудолюбия, женскую богадельню, школу для неимущих, детский приют и остался их попечителем. Вот пример того, как неуклонное стояние в вере одного человека меняет жизнь целого города. Ведь Кронштадт в нравственном смысле был до его прибытия духовной пустыней, если можно так выразиться: мздоимство, пьянство, воровство с разбоем, внебрачные связи со всеми последствиями. Одним словом, мерзость запустения и глухая безнадежность.
– Да в том-то и дело, Лера, что таких, как он, – капля в море по отношению к океану хладнокровных карьеристов и фарисеев, – не выдержал Дружной. – У нас нынче вся страна – духовная пустыня, пользуясь твоим же выражением. И ты сам, вместе с твоим отцом Иоанном, – попросту вымирающие мамонты.
– Нет. Таких много… И к тому же, пусть хоть один останется – даже один в поле воин, – упорствовал Шевцов.
И каждый был по-своему прав.
Глава 6
На краю Империи
Рассерженный господин Колесников, полноватый обладатель модной курчавой бородки, не заставив долго ждать, вызвал Шевцова для объяснения:
– Валерий Валерьянович, не доверил ли я вашей непосредственной опеке свою единственную дочь? Не давали ли вы клятву у Святого Престола о супружеской верности в богатстве и бедности, радости и печали, здравии и болезни?
– Леонид Дмитриевич, причем тут это? Валерия Леонидовна, очевидно, пребывает в нервном расстройстве. Ей надо обратиться к специалистам.
– А по мне, так это вам следует безотлагательно направиться в духовную лечебницу – на исповедь. И позаботиться о перемене нравственных устоев.
– Я регулярно там бываю, господин Колесников. Это дело мое и Господа Бога. Посредников не требуется, благодарю.
– Вы увиливаете от темы. Я осведомлен: вы нечестны по отношению к Валерии.
– Это вам Валерия Леонидовна доложила?
– Не имею оснований не доверять дочери. Немедленно езжайте к ней с извинениями и наладьте, наконец, законную семейную жизнь.
– Господин Колесников… у женщин я еще прощения не просил.
– Да вы раб предрассудков, батенька. Нынче другие времена. ХХ век наступил.
– Времена всегда одинаковые. Выдумали «эмансипацию». На каких доводах она основана? Женщины за нас замуж выходят, а не мы за них.
– Валерий Валерьянович, позвольте напомнить до смешного банальный нюанс: Валерия Леонидовна не посторонняя вам женщина, а ваша жена.
– Ну, раз жена, так пусть и ведет себя как жена. Кто надоумил ее, во-первых, соваться в политику и вещать с видом эксперта несусветные глупости. А во-вторых, дерзить, требуя веры в ее миражи, и при этом возвышать голос до рвущего перепонки дисканта. И оскорбления в адрес мужа – ей не к лицу.
– Однако же Валерия Леонидовна глубоко уязвлена… Вы не боитесь потерять ее?
– Ничего похожего. У меня нет ни тени сомнения, что она образумится. Прежде она была зависима от вас, теперь от меня.
– Господин Шевцов, вы неимоверно черствый и бессердечный гордец!
Шевцов пришпилил язык к нёбу, видимо сдерживаясь в присутствии тестя.
– Имеете что-нибудь изложить по сути? Нет? Всего доброго.
Шевцов четко поклонился и крутанулся на каблуках.
Не желая потворствовать Лериным капризам, Шевцов подал прошение на перевод в Закаспийскую область и вскоре получил назначение в отряд Кушкинской бригады на российско-афганской границе. Он и не думал ехать на поклон к Валерии Леонидовне, а через третьих лиц оповестил супругу и тестя о грядущем распределении.
Сергей Дружной тяжело переживал отъезд близкого товарища:
– Одно утешительно: дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут, – невесело шутил он, – пообещал бы писать, да небось почта в эту гиблую даль не доходит.
Собирался Шевцов недолго: уладив дела в Петербурге, попрощался с отцом и, не дожидаясь ответа жены, отправился в дорогу.
Приехав через полторы недели в Красноводск, Шевцов пересел на местную секретную узкоколейку, проложенную до пограничного форта Кушка. Монотонный, унылый пейзаж его удручал. Со всех сторон – гряды однообразных песчаных сопок, на склонах которых время от времени попадались на глаза худосочные кусты саксаула. Ложбины у их подножья скудно выстланы чахоточной растительностью и разбросанной пятнами жухлой травой. Добравшись до крепости, Шевцов, помимо умученных пеклом, нервически всхрапывающих кавалерийских лошадей и невзрачных терпеливых мулов, приметил на ее дворе невозмутимых верблюдов, каждый с бочкообразным, раздутым брюхом и до нелепости худыми, мосластыми ногами.