Страница 31 из 44
Лащ угодливо засмеялся. Ивану было известно прозвище Потоцкого. Иронию он оценил, но счел за лучшее промолчать.
Между тем тот, придя в хорошее расположение духа от своей удачной шутки, продолжил:
- Вижу воин ты знатный. Где учился воинскому мастерству?
-Я с пятнадцати лет на Запорожье,- уклончиво ответил Иван.
-И в бунтах раньше участие принимал,- сурово произнес Потоцкий.
-Приходилось.- не стал возражать Иван, тем более в присутствии Лаща.
-Ладно, что было, то прошло. Видел я тебя сегодня в бою. Лихой ты рубака.Мало кто может сравниться с тобой в сабельном искусстве. Переходи ко мне в татарскую хоругвь. Будешь сотником. А нет, велю на кол посадить, как и хотел раньше. Выбирай!
-Я запорожский казак,- гордо выпрямился Иван,- и панской милости мне не надо. Законы Сечи я не нарушу и против товарищества не пойду.
-Ты не казак, пся крев, а холоп и проклятый лайдак! - внезапно вспылил Потоцкий. Он взмахнул нагайкой, метясь в лицо Ивану, но вдруг ему на мгновение показалось, что перед ним стоит изготовившийся к прыжку огромный волк с оскаленной мордой. Брацлавский воевода в ужасе отшатнулся и крикнул:
-Завтра с утра на палю его. Да кол чтобы был повыше. Пусть его видят бунтовщики со всех концов их табора и он их тоже.
Он повернулся, намереваясь уйти к себе в палатку, но Лащ остановил его.
-Может, он до утра побудет у меня, ваша милость, охрану уж я-то ему обеспечу,- с хищным выражением на круглом обрюзгшем лице произнес он.
-Как пан пожелает,- равнодушно ответил Потоцкий, - только на кол он должен быть посажен живым и здоровым, чтобы хорошо и долго помучился.
-Непременно, ваша милость,- потирая руки заверил его Лащ, - мы с ним только потолкуем малость о том, о сем по свойски, как старинные приятели.
"Не очень-то я нуждаюсь в таком приятеле, век бы тебя не знать",- невольно подумал Серко, но Лащ уже подал знак солдатам и те повели его в расположение хоругвей коронного стражника. Сам коронный стражник вскочил на своего коня и ехал немного позади, поигрывая нагайкой. Сейчас, когда рядом не было Потоцкого, он позволил дать волю своим чувствам и грозил Ивану всеми муками ада, которые ему придется испытать этой ночью.
Но пленник его не слушал. Всю дорогу он ни о чем не думал, только жарко молился. Иван был верующим человеком, но не случайно на Руси бытовала поговорка "гром не грянет, мужик не перекрестится". Так и Серко в силу молодости о боге вспоминал от случая к случаю, но сейчас видел, что смерть его близка и спасти его может только чудо. Будь он с Лащом наедине, ничего не стоило бы прибегнуть к чарам, но здесь в сопровождении трех солдат да еще и в снующей безостановочно толпе жолнеров об этом нечего было и думать. Он погрузился в свои тягостные размышления и даже не заметил, что солдаты и Лащ обогнули стороной расположение своих хоругвей, оставшихся шагах в двухстах, и подошли к какому-то невзрачному строению, то ли заброшенному овину, то ли рыбацкой хибаре, стоявшему особняком на открытом месте.
-Ведите его внутрь, - сказал Лащ двум солдатам. - Да разденьте его там догола. А ты,- велел он третьему солдату,- отправляйся в лагерь и принеси побольше веревок. И не забудь захватить латунку горящей смолы да какой-нибудь помазок, чтоб было что в смолу макать.
Солдаты ввели Ивана в заброшенный овин, в котором еще местами лежал снопы прелой соломы. Сам же Лащ несколько минут оставался еще на улице. "Вот оно!- воскликнул мысленно Иван. - Вот оно спасение! Спасибо тебе ,Господи!"
Под воздействием холодной воды и последовавшей затем пешей прогулки, в голове у него прояснилось, а боль ему удалось упрятать усилием воли куда-то в глубину подсознания. Во всяком случае, мозг его сейчас работал в полную силу, чему способствовала и экстремальность ситуации. Поэтому войти в сознание обеих солдат и подчинить их своей воле оказалось для него делом нескольких секунд. Едва коронный стражник, замешкавшийся у входа из-за того, что привязывал коня, вошел в овин, они, выполняя мысленный приказ Серко, набросились на него, оглушили ударом эфеса сабли по голове, сунули кляп в рот и быстро раздели. Серко одел на голову его шапку и накинул на себя жупан, так как успел порядком продрогнуть. Едва третий солдат появился на пороге овина с веревками и латункой горящей смолы в руках, как Иван и его подчинил своей воле.
-А теперь,- скомандовал он солдатам,- снимите с него рубаху, свяжите руки за спиной и ноги тоже, а затем подтяните к балке.
Солдаты, действуя, словно сомнамбулы, сдернули с Лаща рубаху и связали ему ноги и руки веревкой. Один из них проворно взобрался на балку, а остальные двое, обмотав веревку вокруг туловища коронного стражника, бросили ее конец тому, что сидел на балке.
-Подтяните его повыше, а ты там наверху, завяжи веревку потуже, чтобы не сорвался,- велел Серко.
Во время этой процедуры Лащ пришел в себя. Обведя диким взглядом помещение овина, он сначала не понял, что происходит, но затем, видя стоящего внизу Ивана в своей шубе и шапке, сообразил, что каким-то чудом участь, уготованная им пленнику, досталась ему самому. Он попытался крикнуть, позвать на помощь, но кляп во рту не давал ему этого сделать и из горла коронного стражника раздавались лишь какие-то невнятные хриплые звуки.
-Так-то, ваша милость,- с сарказмом произнес Иван. - Казак татарина поймал, да сам на аркан к нему попал. Не даром в народе говорят: " не рой яму ближнему..". Хотел ты, ваша милость, медленно с наслаждением поджаривать меня здесь до утра, а видишь, как все обернулось...
Он взял помазок, окунул его в латунку с горящей смолой и, подойдя к подвешенному на балке Лащу, ткнул его в бок, подождав, пока запахло жареным мясом, а затем прижал на минуту помазок ему к лицу, сжигая усы. Лащ дико извивался, едва не теряя сознания от невыносимой боли, но сердце Ивана давно ожесточилось и не было в нем жалости к коронному стражнику, люди которого когда-то уничтожили целую деревню с мирными жителями при его попустительстве.
-За Лисянку тебя, ваша милость, казнить бы надо,- напомнил он Лащу одно из его бесчисленных бесчинств,- ну, да ладно, живи, если до утра не замерзнешь, да памятуй доброту Ивана Серко!