Regeneration

Against the tide we struggle

With the skin we’re in, the skin we’re in

Against the tide we struggle

To keep our heads above the deep

Our hearts above the lie.

Мы боремся против течения,

В той шкуре, в которой мы есть.

Мы боремся против течения,

Чтобы держать головы над глубиной;

Наши сердца над ложью.

(Anadel - In the water)

Лекси

К городу меня привела вереница из машин, которые так стремились покинуть город, но блокпосты, расставленные через каждые два метра, не дали им такой возможности. Тогда город пал за сутки, вирус мгновенно подчинил себе людей, время обращения снизилось до нескольких минут. А те, кто не пали от вируса, были растерзаны безумной толпой мертвецов.

Еще в военном лагере я поняла, что самым страшным является стада зомби. Они действуют как один большой разум, способный загонять свою добычу в ловушку, окружать. Кто бы мог подумать, что у мертвецов выработается охотничий инстинкт?

Города, в которых жили выжившие, были небольшими и окруженные высокими заборами, чтобы какой-нибудь случайный зараженный не мог забраться внутрь. Повышенная внимательность к безопасности. Правда, в разных городах и в этом было различие: чем выше статус населенного пункта, тем лучше уровень безопасности. Вплоть до того, что вход в каждую квартиру был оснащен специальными детекторами, способными по одной капле крови определить заражение.

Именно поэтому, наверное, свои злосчастные эксперименты с «волшебным антидотом» проводились здесь, в городе, где провериться на заражение можно лишь при въезде и выезде. А подобных самоубийц здесь было не много.

Люди вообще странно устроены, не раз мне доводилось видеть укушенных, которые до последнего отказывались верить в то, что уже спустя считанные минуты умрут и превратятся в нечто, что будет убивать на своем пути все.

Ворота в город были распахнуты и занесены снегом. Вход перекрывало несколько десятков машин, образовавших непроходимый барьер. Некоторые удавалось обходить, другие приходилось перелезать. Хватаясь руками в перчатках за железные крыши и бампера, я перелезала или вставала на железные скелеты. Перепрыгивая с одной конструкции на другую, я несколько раз чуть не рухнула вниз, когда пласт снега соскользнул с капота очередного транспорта.

Наконец, баррикада осталась позади, и я оказалась в мертвом городе, чьи пустые черные глаза взирали на меня с высоты домов. По телу побежали мурашки, стало не по себе. Город я знала плохо, но как добраться до своего дома догадывалась, хотя ландшафт местности изрядно изменился.

Людям нравилось запирать себя в высотных зданиях, из которых, в случаи атаки зомби, выбраться было практически невозможно; окружать высокими заборами, которые сами были не способны преодолеть. Людям нравилось самих себя убивать, искать все более изощренные способы уничтожения. Я человек и прекрасно это понимаю.

Раскидывая ногами снег, я шла вперед, петляя между брошенными машинами, переходя с одной улицы на другую. Стараясь держаться в тени высоток, я не приближалась к ним: кто знает, что скрывается за этими стенами?

Пройдя квартал, я стала вести себя тише и незаметнее. За все время своей неспешной прогулки, я не встретила никого. Мне смутно представлялось возможным, что зомби всем дружным скопом смогли бы преодолеть баррикады машин на выходе из города и отправиться на поиски свежего мяса. Значит, твари затаились здесь и ждут меня.

От подобных мыслей холодок побежал по спине, но здание по правую руку от меня, которое я называла «своим домом», заставило меня отвлечься. Внутри все скрутилось в тугой узел волнения и неприятного предчувствия.

Я вспомнила тот день, когда мы вернулись после задания, когда мы потеряли Вергилия. Когда фантастическая четверка скатилась по служебной лестнице куда-то туда, откуда не выбираются, они встали наравне с теми людьми, о которых принято вытирать ноги, плевать в лица, а они обязаны сносить это как данное. В общем, они спустились туда, откуда мне удалось подняться, ненадолго, как выяснилось. В голове яркой вспышкой всплыл тот кабинет, где мы сидели, переваривая случившееся. Из Данте выходила боль и отчаяние, отражавшееся в злобе, все остальные страдали молча, а я просто сидела и ждала. Чего ждала? Не ясно. Но ведь дождалась. Мой город, где я оставила отца, уничтожен. Спасибо людям, которые так и не перестали пытаться уничтожить себя!

Здание внутри было почти таким же, как я его и запомнила: темным, немного зловещим, с ужасным запахом. Сейчас данную картину дополнял залетевший через открытую дверь снег и вещи, в спешки скинутые на пол. Казалось, что и не жил здесь никто никогда.

Для уверенности я скинула несколько горшков с цветами, которые с грохотом, прокатившимся по всему зданию и утопающим где-то в верхних этажах, разлетелись на мелкие кусочки. Удовлетворенная последовавшей за этим тишиной, я ухватилась за перила и стала подниматься наверх.

На девятом этаже я изрядно подустала, отсутствие тренировок и Хэмилтон под боком дают о себе знать. Усевшись на лестнице, я достала из рюкзака бутылку воды и сделала несколько глотков, лишь немного утолив жажду. Когда дыхание вернулось к норме, я не спешила вставать, какие-то два этажа отделяют меня от квартиры, где я появлялась лишь пару раз за все время ее существования, хотя именно мое жалование ее и оплачивало.

Что я увижу там? Мой отец — паралитик, даже если он обратился… он все еще лежит себе там и щелкает серой пастью, стирая темные зубы в порошок. От представшего образа захотелось убежать, отгородиться, но мой разум упрямо показывал это ведение, заставляя все больше в него верить.

Что лучше: знать правду или оставаться в неведение? Со стороны всегда кажется, что лучше тешить себя глупыми надеждами, строить иллюзорные планы и верить, что кто-то очень дорогой тебе жив и счастлив, но где-то далеко от тебя. А есть правда, которая редко приносит удовлетворение, которая доставляет боль. От нее меня отделяют два этажа, четыре лестничных пролета и 48 ступеней.

И скажу вам честно, правда лучше неведения.

48 ступеней пролетают незаметно, и вот уже тяжелая железная дверь, распахнутая и раскачивающаяся на несмазанных петлях. Все остальные двери в коридоре почему-то заперты, и мне кажется это важным. Я уверена, что хруст разноцветных стеклышек под ногами тоже важен, и то, как раскачивается штора на кухне, которая хорошо просматривается из коридора. Все это важно, но я не знаю почему.

Может, проще запомнить это? Двери, стекла, шторы. Чем размазанные черные следы на обоях, застывшие лужи на ковре, останки, сваленные в углу неразборчивой кучей. Или же пропитавшееся кровью покрывало, по которому раскиданы конечности и догнивающие органы, черным месивом свисающие с краю.

Сердце делает ровно два удара, рука закрывает черную дверь. Теперь в коридоре все правильно, меня выворачивает на изнанку прямо на коврик с надписью «Добро пожаловать».

========== 14 глава ==========

Неизвестная

Из узких окон высоко под потолком льется дневной свет, и можно разглядеть кусочек неба, затянутого тяжелыми облаками. Я стою под душем, задрав голову и подставив лицо под струи воды. Руками упираюсь в каменную стену, выкрашенную в белый цвет, с двух сторон меня отгораживают две половинчатые стены, за которыми выстроились в ряд точно такие же душевые. В голове пустота, мне нравится горячая вода, льющаяся по моему телу, и я чего-то жду.

— Ты скоро? Вся горячая вода закончится! — настойчиво, с придыханием говорю я, не оборачиваясь.

Ответом мне служит тихий смех, от которого я мгновенно покрываюсь мурашками. Чувствую чье-то приближение, сердце пропускает несколько ударов, прежде чем мужские руки обнимают меня за талию, прижимают к горячему телу. Я откидываю голову назад, прогибаюсь в пояснице. Между ног все нестерпимо горит, а в ягодицы мне упирается пульсирующая плоть. Мужчина целует меня в плечо, в шею. Одной рукой сжимает грудь, второй раздвигает мои ноги и вводит пальца внутрь, отчего у меня подкашиваются ноги.