Сапер

Собрались, вышли на улицу в потемках. У подъезда чернел силуэт «эмки». Гриша заметил нас, вылез из кабины, взял у Веры вещмешок. Даже дверцу заднюю открыл перед ней. Комфронта у Охрименко дверь открывал сам. И Эмилия Карловна, помнится, очень даже равноправно вместе с мужским полом самостоятельно располагалась в машине, водителя тогда это не волновало никак.

Тронулись. Григорий даже машину вёл мягче, что ли, трясло совсем не так, как обычно. И на скорости это не отражалось. До Узина ехать километров семьдесят, при очень большой удаче часа полтора, а так — и все два, если не дольше. Но Охрименко вел машину как самолет, не обращая внимание на помехи. По крайней мере, объезжал он их так, будто их и не было. Уж не знаю, что там у него со зрением, но темнота для нашего шофера проблемой не была ни разу.

Мы с Верой сидели сзади, взявшись за руки. Время от времени она прижималась ко мне теснее и шептала на ухо всякие нежности, от чего я просто таял. Так и дорога до аэродрома пролетела совсем незаметно.

— Готовьтесь, сейчас потрясет, — заговорил молчавший до сих пор Охрименко. — тут грунтовка, километров пять, наверное, но ужас просто какой-то. Хорошо еще, дождей не было, а то тут, если грязь расквасит, то считай пропало, и танк утонет, не только наша «эмка».

Почти рассвело, так что дорога, состоящая, казалось, из одних рытвин и ям, была хорошо видна. По ней, наверное, и не ездили уже, разбивали обочину.

Через пару километров параллельно нам протянулась узкоколейка, скорее всего, от какого-то заводика. По ней, понурив голову, брел какой-то военный, время от времени сбиваясь с шага на шпалах.

— Подвезем? — спросил Охрименко. — А то ему еще километра три по путям плестись.

— Конечно, — ответил я. — Отчего же не подбросить?

Пешеход остановившуюся машину заметил, сбежал вниз с насыпи.

— Здравствуйте, — заглянул он в стекло возле водительской дверцы. — А то я иду, иду, на этих шпалах все ноги посбивал. А дорога сами видите… лучше по железке.

— Садитесь, товарищ младший лейтенант, — сказал Охрименко и кивнул на сиденье рядом с собой.

Молоденький парень, лет двадцати, наверное, а если и старше, то не намного, быстро обежал машину и запрыгнул на переднее сиденье.

— Еще раз доброе утро, — сказал он. — Вчера отправили с донесением на ночь глядя, вот и пришлось в потемках добираться.

Слово за слово, пока доехали, познакомились. Младшего лейтенанта звали Егором Саблиным, был он в меру разговорчив, поведал, что летает на СБ (на других самолетов в 138 полку и не летали), и заодно командует комсомольской организацией, собирается в партию вступить.

— Сколько боевых вылетов? — поинтересовался я.

— Пока два, — покраснел Саблин. — Но сказали, что будут чаще выпускать.

Военлет в подробностях рассказал о своих подвигах, пообещал, что даст еще немцам прикурить.

— Ой, Петя, смотри! — Вера дернула меня за руку.

С одного из деревьев сорвалась рыжая белка-летяга и ловко спланировала на соседнюю сосну.

— Их тут полно, — подтвердил Саблин. — Одно мучение с ними.

— Это почему же? — удивился я.

— Постоянно лезут на территорию части — а охрана из БАО вся на взводе из-за немецких диверсантов. Уже несколько раз стрельба просто так поднималась. Смотрит часовой в кустах кто-то шебуршится и давай палить. Понабрали крестьян по объявлению…. Один раз целого лося завалили. Нам потом неделю котлеты из его мяса девчата из БАО подавали на ужин. Вкуснятина!

На подъезде мы сначала увидели Узин. Довольно-таки большое село, по крайней мере, издалека мне так показалось. Сам аэродром находился гораздо ближе. Егор попросил высадить его возле КПП, и показал нам на стоявший чуть поодаль Ли-2. Или он еще ПС-84? Не помню, когда их переименовали.

— Вот это ваш, вчера прилетел. Спасибо, что подвезли!

На самом аэродроме всё было скромненько. Три ангара, несколько хлипковатых с виду домиков, казарма. Всё, что только можно, накрыто маскировочной сеткой. В транспортник что-то грузили, с того места, где мы остановились, чтобы высадить Егора, видно не было.

Еще минута — и мы приехали. Стоявший у трапа военврач первого ранга, грузный мужчина в возрасте сильно за пятьдесят, обрадованно шагнул навстречу Вере, не обращая на нас внимания.

— Наконец-то, Вера Андреевна, я уже переживать начал! Доброе утро! Тут вылетать пора бы, а вас всё нет.

— И вам здравствуйте, Николай Дмитриевич, — ответила Вера. — Познакомьтесь, это мой муж, Пётр Николаевич.

Военврач кивнул, не глядя на меня, и пошел от нас к самолету. Наверное, на его начальственном языке это значило, что он милостиво разрешил какому-то старлею, случайно оказавшемуся мужем Веры Андреевны, попрощаться с этой замечательной женщиной.

— Всё, Петя, уезжай, — сказала рыжая, обняв меня. — А то я сейчас рыдать начну. Помни только, что я тебя люблю. И… спасибо за всё! — она быстро поцеловала меня в губы, оттолкнула слегка и пошла, не оборачиваясь, к трапу.

Мне тоже не нравятся все эти сырости при прощании, так что, запрыгнув на заднее сиденье «эмки», захлопнул дверь и бросил Григорию:

— Поехали, нечего нам здесь больше делать.

— Эх, хорошая у тебя жена, Петя, — с легкой завистью в голосе сказал Охрименко. — Сразу видно, что вы для друг дружки. Вот прямо без щелочки и зазора. Редко такое бывает.

— То-то я смотрю, ты копытом землю рыть начал, как ее увидел, — улыбнувшись сказал я. — И дверь открыл, и вещи подал, и вёз как царицу.

— Дурак ты, Петя, — обиженно ответил Гриша. — Я ж уважение показать, а не абы что!

— Спасибо тебе за уважение и добрые слова, — попытался я успокоить его. — Сам видишь, весь на нервах, вот дурь всякая и лезет.

— Ладно, давай, ложись там, покемарь, пока едем, — немного помолчав, сказал Охрименко и прибавил газку, от чего наша «эмка» еще сильнее затряслась на грунтовке.