Страница 88 из 99
В очереди, конечно, одни женщины — лишь пара стариков, да подростков представляли мужской пол. Говорки на украинском «Що ж це робиться?» и «Скільки це можна терпіти?». Очень скоро киевлянам станет совсем туго, немцы в последнюю очередь будут переживать, есть ли у местных что поесть. «Tерпіти» придется долго, до освобождения Киева.
Сегодня моя дорогая жена у подъезда не встречала. Сквозь светомаскировку еле пробивались узкие полоски света, значит, дома ждет. На лавочке сидел кто-то. И рассмотреть в тусклом свете луны не получается. Было бы полнолуние, еще куда ни шло, а в первой четверти только силуэт и видно. Подошел поближе, в нос ударил запах немытого тела. Кажется, я знаю, кто это.
— Что, сосед, опять на соточку ищешь? — насмешливо спросил я.
— Вам бы всё смеяться, — обиженно ответил пьянчуга. — Вчерашнего дня по голове настучали, сейчас опять издеваться. А я ведь ветеран войн, орденоносец. Вот ты, — пошло панибратство, — красный командир, пережил бы с моё, может, и не так запил бы. Может, я видеть их не могу, пью, чтобы ко мне не возвращались. Скольких убили, шашками рубили, топили…
Смотреть на синяка было противно. Кого он там топил? Тридцать с небольшим ему.
— Вот мне тебя прямо почти жалко стало. Я ведь тоже, если подумать, и ветеран, и орденоносец. И в жизни повидал до хрена такого, что забыть хотелось бы. Только я воюю, а ты в зассаных штанах у баб на водку стреляешь. Ну пошел бы, если на то пошло, прихватил бы с собой пару немцев на тот свет. Никакой ты не ветеран, — сплюнул я на асфальт, — так, бурьян бесполезный.
— А и пойду, и прихвачу! — вскочил пьянчужка, распространяя новую волну зловония. — Вы еще про Михаила Христенка услышите!
— Ага, только посудой греми потише, орденоносец. Еще раз в дверь среди ночи ломиться будешь — пристрелю нахрен, так и сдохнешь неопохмеленным, — я аккуратно обошел его, чтобы не задеть, и поспешил домой.
Стоило мне войти — Вера кинулась на грудь.
— Живой!
— Да я в штабе весь день просидел. Что со мной будет? — я провел рукой по рыжим, непослушным волосам жены. — Ты чего вся на нервах?
— Днем немцы разбомбили второй корпус военно-клинического госпиталя. Нас кинули помогать обрабатывать раненых.
На Вере лица не было. Натерпелась.
Я потащил ее на кухню, усадил за стол.
Ужин был почти готов — на примусе доваривалась картошка, на столе стояли банки консервов. Я быстро вскрыл ножом тушенку, вывалил ее в кастрюлю.
— Ты руки помыл?
У жены еще остались силы руководить мной.
Быстро ополоснувшись, я сделал что-то вроде гуляша. Мы жадно накинулись на него.
— Вот, еще паек выдали в управлении.
Вера достала из сумки батон колбасы, кусок сыра, буханку серого хлеба. Там же блестела бутылка «беленькой».
Я достал «трофей», оторвал пробку. Разлил по чуть-чуть в обычные чайные стаканы.
— Ой! А у тебя на гимнастерке Боевое Красное Знамя! Петя… Это же высшая награда!
Вера кинулась меня целовать.
— Поздравляю! Это за выход из окружения?
— Тоже мне, высший! Вот увидишь, я и Героя получу!
Мы рассмеялись, еще раз поцеловались. В этот момент за окном опять завыли сирены воздушной тревоги.