#Elysium

Мы с Джеро пару раз пересекались в реальности. Жили почти в одном городе – я в центре, он в пригороде. Чтобы доехать до него, нужно было брать скоростной поезд, идущий по самой нижней линии, тот, что не пересекал высотки. Заблудиться в этой сетке было проще простого, ведь я был в пригороде от силы дважды, когда-то давно в детстве.

Обычно Джеро сам приезжал в город. Ему нужно было починить чокер – индикатор, определяющий состояние тела, завис на красном свете, а я знал, как это работает, поэтому помогал Джеро, не беря с него денег. В конце концов, я и правда считал его своим другом. Мы с ним были совсем разными – он всегда казался жизнелюбивым, болтливым, неугомонным, много шутил, попадал в различные неприятности по собственной глупости, а я наоборот – всегда сдерживал эмоции, говорил мало, имел странное чувство юмора. В общем, он скорее был мне как младший брат, за которым нужно было присматривать.

По пути в пригород я наблюдаю за постепенно исчезающими эстакадами, небоскребами, пролетающими мимо машинами. Казалось, я совершенно не чувствую грусти. Будто Джеро и не умирал вовсе. Хотя нет. Это неправильное объяснение. Я спокойно принимаю его смерть, но она не кажется мне трагичной или печальной. Умер мой друг, так внезапно, но почувствовал ли я от этого опустошение и боль? Нет. Я не чувствую вообще ничего. Мне даже не страшно признать, что я ощущаю полнейшие безразличие.

Дверь открывает его младший брат, на вид ему лет четырнадцать, а может и меньше. Невысокий, худощавый парень, с Джеро у него нет ничего общего, либо я просто не помню его лица, чтобы сравнить. Я заранее написал его брату, что хочу приехать, на что он ответил согласием и сказал, что лучше будет зайти, когда родители будут на работе. Из-за смерти сына, понятное дело, они были подавлены и не желали видеть непрошеных гостей.

Дома тихо и темно. Заваленный каким-то хламом коридор кажется еще теснее из-за сломанного электро-велика, кухня довольно убогая, три комнаты, одна из которых принадлежала Джеро, располагаются чуть дальше.

– После того, как мы нашли его, в комнате ничего не трогали, – без эмоций в голосе информирует меня младший брат, открывая дверь в комнату моего друга.

Чистое маленькое пространство, аккуратно застеленная кровать, старые коллекционные кроссовки выставлены в ряд и подсвечиваются светодиодной лампой, меняющей цвет каждые три секунды. Эти кроссовки – единственная дорогая вещь в квартире.

Брат Джеро проходит к столу, на котором стоят какие-то запечатанные коробки, и вскрывает одну из них, доставая оттуда чокер. Тот самый, что я ремонтировал, когда Джеро впервые приезжал в город.

– Вот он. Родители сначала хотели его выкинуть, но из-за всей этой суеты с похоронами даже забыли про него. Я спрятал на всякий случай, – отвечает парень, протягивая мне чокер.

Я беру его и задумчиво верчу в руках.

– Самоубийство? – заглядывая ему в глаза спрашиваю я.

Мальчишка кивает.

– Значит, про чокер, который плавит мозги, это все бред… Ну да. Как я мог сомневаться? – говорю я вслух, хотя предпочел бы сказать про себя.

– Это неправда? – вдруг спрашивает меня брат Джеро.

– Что неправда? – словно очнувшись ото сна, переспрашиваю я.

– То, что от этого чокера игроки умирают, – смущенно отвечает парень.

– А ты что, никогда не играл?

– Я несовершеннолетний.

Я понимающе киваю, забывая о том, что детям доступ в игру закрыт.

– Но, в общем-то, это все ложь. От него никто не умирал. Просто какой-то вброс. Так что если позже захочешь поиграть, бояться там особо нечего, игра классная, – равнодушно говорю я.

Мальчик молчит.

– А причину знаешь? Зачем он это сделал? – Я стараюсь спросить как можно мягче, но с этим у меня всегда были проблемы. Все равно звучит нагло и грубо. Впрочем, меня это вообще не должно касаться. Откуда такое любопытство?

– Он оставил сообщение в зеркале… – Брат показывает на сенсорное зеркало в другом углу комнаты. – Но мы, если честно, не особо поняли.

Я подхожу к зеркалу и касаюсь его, всматриваясь в свое отражение. Оно запрашивает пароль. Я вопросительно поворачиваюсь к брату, и парень, подойдя, вбивает какую-то комбинацию символов и чисел. На зеркале тонким неоновым шрифтом высвечивается дата, время, температура воздуха. Я нажимаю на раздел заметок, в котором нужно выбрать последнюю запись.

А затем мое лицо в отражении перечеркивает послание Джеро:

«Дорогие родители,

Мне всегда сложно было подобрать нужные слова, особенно в такой момент, но я считаю важным избавить вас от вопросов и сомнений, которые грызли бы вас до скончания времен.

Ничьей вины в этом нет.

Меня никто не обидел, не разочаровал. Проблема, а точнее ее решение, заключается в том, что я прожил свою жизнь. Прожил ее именно так, как хотел, пусть и довольно быстро. Мне жаль, что я так мало проводил с вами время, постоянно ссорился из-за этой игры, но вы должны понять, это была не просто игра.

Теперь мне ясно, почему люди стали погибать. Жизнь заканчивается тогда, когда попробовал все, о чем мог только мечтать. Я прошел все стадии своего правильного существования. Я понял, кто я есть, разобрался с тем, чего хочу, и осознал, зачем я был рожден, но беда в том, что я совершенно не знаю, как жить с этим знанием в реальности. Правильнее сказать, что с этим знанием невозможно жить в нашем мире.

Вряд ли вы захотите слушать эти слова, но вы должны. Всю жизнь с самого рождения вы слепо верили тому, что вам навязывают. Это касается всего. Абсолютно всего. Наш реальный мир устроен слишком ошибочно, и пока остальным удобно и дальше внушать вам такое существование, вы всегда будете несчастны. Все очень и очень неправильно. До боли неправильно. И я не удивлен тому, что вы, может, и не понимаете вовсе, о чем я говорю и к чему все это. Боюсь, что я и не смогу объяснить это доступнее вашему пониманию, ведь за свои девятнадцать лет я узнал то, чего вы не узнаете за всю свою жизнь. А может оно и к лучшему? Может так менее болезненно? Не знаю. Вам же с этим жить.

Но не стоит огорчаться за меня, плакать, убиваться. Просто знайте, я был счастлив. Эта штука не то, чем кажется на первый взгляд. В «Элизиуме» спрятана истина, и я постиг ее. А моя реальная жизнь дотлела, словно сигарета. Так порадуйтесь за меня, ведь теперь я свободен от боли разочарования и невозможности что-то изменить.

Я свободен от беспомощности в реальном мире.

Люблю вас.

Ваш сын, Джеро».

Дочитав последние слова, я выключаю зеркало. На меня снова смотрит мое привычное отражение, правда взгляд у меня совершенно пустой. Я оборачиваюсь к мальчику, стоящему рядом.

– Это все?

Он кивает.

Я молча сажусь на кровать друга.

– Можешь забрать его чокер, если хочешь. Я играть все равно не буду, – говорит парень.

– Уверен? Играют все. Правда. Понимаю, сейчас тебе сложно об этом говорить, но поверь, мне двадцать пять лет, я знаю, о чем толкую. Ты, как и все остальные, будешь играть. Потому что это единственное хорошее, что будет в твоей жизни, – честно признался я.

После небольшой паузы я встаю с кровати и отдаю чокер обратно мальчику. Он провожает меня к выходу, не говоря ни слова. На прощание мы обмениваемся еле слышным «пока», а я даже не высказываю соболезнований. Да и к чему оно все? Парнишка наверняка уже наслушался этих неискренних дешевых слов от родственников и знакомых.

На обратном пути у меня в голове прокручиваются отрывки прощального письма, которое оставил мой друг в зеркале. О чем он на самом деле говорил? Если это все о том, что ему скучно быть в реальности, то вопросов нет, я понимаю его мотивы. А если он имел в виду нечто иное? Игра часто оставляет странные пасхалки, которые находят особые счастливчики. Может, в одной из них скрывается истина, о которой говорил Джеро? Или же он просто тронулся умом?