Кинжалы Джезма

Конан подобрал монеты и посмотрел на них. Затем осмотрелся вокруг прищуренными глазами. Естественным объяснением было то, что езмиты как-то сюда пришли, чтобы забрать тело. Но если бы это было так, они наверняка подобрали бы годные стрелы и уж конечно не оставили бы здесь монет.

С другой стороны, если это были не янаидарцы, то тогда кто? Конан подумал о разбитых скелетах и вспомнил замечание Парусати о «двери в Ад». Были все основания полагать, что нечто враждебное человеку обитало в этом лабиринте. А что если украшенная орнаментом дверь в подземной тюрьме выходила в это ущелье?

Тщательный поиск обнаружил дверь, существование которой предположил Конан. Тоненькие трещины, выдававшие ее, не скрылись от внимательного взгляда, хотя со стороны ущелья дверь выглядела как часть утеса и идеально сливалась с ним. Конан с силой ударил по ней, но она даже не шелохнулась. Он вспомнил о ее тяжелой, обитой металлом конструкции и прочных засовах. Чтобы ее разрушить потребовался бы мощный таран. Прочность двери вместе с выступающими лезвиями над головой означали, что езмиты полностью защитили свой город от проникновения в него обитателя ущелий. С другой стороны успокаивало то, что это должно быть создание из плоти и кости, а не демон, против которого не помогут ни засовы, ни копья.

Конан посмотрел вниз глубокого оврага, по направлению к таинственному лабиринту, раздумывая, что же такое ужасное прячется в его проходах. Солнце еще не село, но со дна ущелья его уже не было видно. Хотя видимость была еще хорошей, но овраг наполнился тенями.

В это время Конан услышал странный звук: приглушенный барабанный бой, медленное «бум… бум… бум…», словно барабанщик отбивал такт для марширующих людей. В звуке было что-то постороннее. Конан знал пощелкивание выдолбленных в бревне барабанов кушитов, звон медных литавр гирканцев и грохочущую пехотную барабанную дробь гиборейцев, но этот звук не был похож ни на один из них. Он оглянулся на Янаидар, но звук казалось шел не оттуда. Создавалось впечатление, что он шел отовсюду и ниоткуда… из-под его ног также, как и из любого другого места.

Затем звук прекратился.

Таинственные синие сумерки покрыли ущелья, когда Конан снова вошел в лабиринт. Прокладывая путь между извилистых каналов, он добрался до более широкого ущелья, которое по его мнению было тем, что он видел с гребня и вело к южной стене чаши. Но не прошел он и пятидесяти ярдов, как оно раскололось об острый выступ на два суживающихся прохода. Этого разделения не было видно с гребня и Конан не знал по которой ветке ему пойти.

Когда он колебался, осматривая эти пути, он вдруг замер. Внизу правого прохода в нем открывалось еще более узкое ущелье, образуя колодец из синих теней. И в этом колодце что-то шевелилось. Конан застыл в напряжении, вглядываясь в отвратительное человекообразное создание, стоявшее в сумерках перед ним.

Это было словно дьявольское воплощение ужасной легенды, в плоти и крови; гигантская обезьяна такой же высоты на своих согнутых ногах, как и горилла. Она была похожа на огромных обезьян-людей, на которых охотились в горах вокруг Вилайетского моря, с которыми Конану приходилось сталкиваться и даже драться. Но эта была даже больше; ее волосы были длиннее и гуще, как у арктических животных, и светлее, пепельно-серые, почти белые.

Ее руки и ноги были более похожими на человеческие, чем у гориллы, большие пальцы на руках и ногах больше похожи на пальцы людей, чем антропоидов. Это был не обитатель деревьев, а животное, рожденное в обширных равнинах и мрачных горах. Лицо в основном было обезьяньим, хотя переносица была более отчетливой, челюсти менее животными. Но его человекообразные черты только увеличивали отвратительность его внешнего вида, а интеллект, который проглядывал из маленьких красных глаз, нес только злобу.

Конан знал, что это было: монстр, упоминавшийся в мифах и легендах севера — снежная обезьяна, обитатель неприступной Патении. Он слышал слухи о ее существовании в историях, доходивших с затерянной, унылой горной страны Лолан. Ее жители подтверждали истории о человекообразном животном, которое обитало там с незапамятных времен, приспособившись к голодным и холодным нагорным северным землям.

Все это пронеслось в голове Конана, когда они стояли друг против друга в угрожающей напряженности. Затем скалистые стены ущелья отразили эхом высокий пронзительный крик обезьяны, когда она начала атаку, широко раскинув низко висящие руки и обнажив желтые мокрые клыки.

Конан ждал, удерживая равновесие на цыпочках, противопоставляя ловкий и длинный нож против силы могучей обезьяны.

Жертвы, попадавшие к монстру были разбиты и искалечены пытками или мертвы. Получеловеческая искра в его сознании, отделявшая его от животных, приводила монстра в ужасное ликование при виде смертельной агонии своей добычи. Этот человек был всего-навсего еще одним слабым созданием, которое можно разорвать и распотрошить, разбить его череп и добраться до мозгов, хотя он и стоит с какой-то блестящей штукой в руке.

Конан во время этой смертельной атаки думал о том, что единственный способ уцелеть — это избежать объятий этих огромных рук, которые могут раздавить его в одно мгновение. Монстр был быстрее, чем можно было подумать по его неуклюжему появлению. Несколько последних футов он пронесся по воздуху в гигантском прыжке. Но до того как он навис над Конаном, сомкнув свои большие руки, тот увернулся и его движению позавидовал бы и атакующий леопард.

Похожие больше на когти, ногти только распороли его тунику, когда он ловко прыгнул, рубанув ножом, и ужасный крик пронесся над гребнями ущелий. Правая кисть обезьяны была наполовину отрезана от руки. Густое сплетение бледных волос помешало тому, чтобы удар Конана полностью ее отсек. Брызгая кровью из раны животное развернулось и снова бросилось в атаку. В этот раз его бросок был таким стремительным, что ни один человек не смог бы от него увернуться.

Конан уклонился от сметающего взмаха огромной левой руки с черными ногтями, но массивное плечо ударило его и он пошатнулся. Его понесло к стене атакующим животным, но ему все же удалось в этот момент всадить свой нож по самую рукоятку в огромный живот и яростно распороть его, что было по его мнению смертельным ударом.

Они вместе вместе наскочили на стену. Огромная рука обезьяны ужасающе цеплялась за напрягшееся тело Конана. Крик животного оглушил его, когда вспенившиеся челюсти раскрылись над его головой. Затем они щелкнули в воздухе и сильная дрожь пробежала по телу. Страшная конвульсия отбросила киммерийца и он шатаясь смотрел на обезьяну, корчившуюся в агонии у подножия стены. Его яростный удар распотрошил ее, сокрушающее лезвие проникло сквози мышцы и кости до самого сердца.

Упругие мышцы Конана ныли, будто их долго растягивали. Его железное тело смогло противостоять ужасной силе обезьяны и позволило ему остаться в живых в схватке с ней, хотя более слабого человека она разорвала бы на куски. Но потрясающее усилие потрясло даже его. Его туника была разорвана почти до самого тела и некоторые звенья кольчуги под ней были разрушены. Пальцы с острыми когтями оставили кровавую полосу на его спине. Он стоял тяжело дыша, будто после продолжительного бега, запачканный кровью, своей и обезьяньей.

Конан передернулся, затем встал задумавшись. Красное солнце садилось за дальним пиком. Теперь ему все было ясно. Искалеченных пленников бросали сюда обезьяне через дверь в городской стене. Эта обезьяна, как и те что жили у Вилайетского моря, ела как мясную так и растительную пищу. Но нерегулярное снабжение пленниками не могло удовлетворить повышенный аппетит такого большого и активного животного. Тем не менее езмиты должны были кормить его постоянно; отсюда остатки дыни и репы.

Конан глотнул, почувствовав жажду. Он избавил ущелья от их обитателя, но может погибнуть от голода и жажды, если не найдет выхода из впадины. Где-то здесь без сомнения должен быть ручеек или лужица, из которой пила обезьяна, но чтобы найти их мог понадобиться целый месяц.